Ольга Лаврова - Расскажи, расскажи, бродяга Страница 8

Бродяга черно полоснул взглядом, спросил уже на басах:

— Что значит «на имя»? Согласно Уголовному кодексу пока не доказано иное, я — Лепко!

— Считайте, доказано.

Сашин черед. Готов? Еще бы, грызет удила! Валяй, подсыпь жару. Саша сегодня строгий, в темном галстуке, юмором не пахнет. За ним первый прицельный залп. Пли!

— Есть любопытная справочка из больницы города Мукачево. Когда-то мальчишку, которого звали Марк Лепко, оперировали — удаляли аппендикс. Должен был остаться шрам. У вас его нет.

Только не оказалось бы больше легенд в запасе! Может все порушиться!

Бродяга обратился к Знаменскому:

— Вы нынче как фокусник. Букет за букетом из рукава.

Уф! Пронесло — нет четвертой легенды.

— Вернемся к Федотову. Почему вы выбрали именно его? Давно исчез из родных краев, некому опознать… случайно?

— Случайно, не случайно — какая разница?

— А такая разница, что человек был подобран на редкость удачно. Очень был подходящий человек.

Знаменский повременил, отмеривая секунды три тишины, и сделал внезапный быстрый выпад:

— Он говорил вам, что мать ослепла? Да или нет?

— Не помню.

— Не говорил он. Откуда ему знать? А вот вы знали! Я это понял сразу, как вы ее увидели. Значит, навели тщательные справки. Где вы расстались с Петром Федотовым?

— Где-то в поезде.

— Место?

— Понятия не имею.

Опять Сашин ход по плану:

— Могу напомнить. На вокзале в городе Калинине.

— Почему именно в Калинине?

— Потому что там я его нашел. В больнице.

— А мне какое дело?

— Хочу услышать, были или не были вы с Федотовым в Калинине.

— Нет!

— Зря. Неподалеку от вокзала буфет. Вы посетили его вместе. А через час буфетчица наблюдала, как Федотова сажали в «скорую». Про вашу фотографию она сказала: с этим мужчиной пил тот, который вдруг спятил.

— Ну и что это доказывает? Гражданин следователь, черт дери! Что все это означает?!

Проникающее ранение. Скулы выперли, лоб мокрый. Знаменский улыбнулся.

— Вот и я ломал голову: черт дери, что это значит? Вы однажды поинтересовались, почему я взял отсрочку. Теперь могу ответить: почти ни по чему. Единственный миг, когда вы были искренни на допросе — разговор о Москве белокаменной помните?

Это не по программе. Маленькая откровенность себе в удовольствие.

— Нет, не помню! — все еще греб против течения бродяга. — Вы доказали, что я врал! Ну, врал, признаю. Но теперь уже какие-то фантазии и сотрясение воздуха!

— Хорошо, перейдем на почву фактов. Зиночка, можешь.

На ней кульминация.

— Вы владеете иностранными языками?

— Ну… в школе учил.

— В школе мы все учили. В данном случае это не в счет.

— А какой же особый данный случай?

— Были исследованы образцы вашего почерка. Вывод экспертизы такой: в тех сочетаниях штрихов, которые характерны только для русских букв, наблюдается значительно меньшая твердость и уверенность, чем в написании букв, общих для русского и латинского алфавита.

— Чудеса!

— Больше вам сказать нечего?

— Ошибочка какая-нибудь.

Руки тискают одна другую. Они пусты, а привыкли к оружию.

— Есть и вторая экспертиза на ту же тему. Спектрограмма соскоба, сделанного с пломбы во время медицинского осмотра. Обнаружены вещества, которые в практике зубных врачей на нашей территории не применяются.

Как он мечется внутри себя, ища лазейку. А рот открывает скупо, чтобы не выпустить рык, скопившийся в горле.

— Гражданин следователь, я лечил зубы у армянина-репатрианта… Возможно, он привез состав с собой.

— Где он живет?

— Жил в Ташкенте.

— Вероятно, в эпицентре? — почти ласково заметил Знаменский. — И дом разрушен землетрясением, а репатриант погиб?

— К чему вы все клоните?!

— Да разве неясно?

Бродяга вскочил.

— Нахалку шьешь, начальник?! Чернуху лепишь?!

Громко рявкнул. Епиш-епи-епи… — отозвались эхом гулкие стены.

— Обойдемся без шума, — обыденно сказал мужчина с военной выправкой. — Вас перебросили 21 октября, не так ли?

Бродяга метнулся к Знаменскому, воззвал:

— Дайте собраться с мыслями! Я все объясню!

— Но уже не мне, а следователю КГБ. Я, наверно, не услышу вашего подлинного имени, не узнаю, как оно пишется и на каком языке. И не жалею. Меня интересует одно: химическая формула яда, который вы ввели Федотову. Чтобы спасти его… Мы уходим, товарищ подполковник?

Вот и все. Теперь тут хозяин — подполковник.

Их работа кончена.

Будут многие дела. Но такое не повторится. И еще годы спустя они станут спрашивать друг друга: «А помнишь?..» И изумляться, потому что кто же всерьез верит в шпионов?