Эд Макбейн - Они должны умерерть Страница 8

– Куда вы запропастились? – спросил он.

– Мы ждали Сиксто, – ответил Кух.

– Какого черта, Сиксто? Ты кто, мужик или нянька?

Казалось, краска вот-вот должна залить лицо Сиксто. Это был худенький шестнадцатилетний паренек, глаза которого готовы были наполниться слезами от каждого грубо сказанного слова. Он говорил на английском с довольно сильным испанским акцентом, хотя в некоторых случаях этот акцент звучал не так заметно. Говорил он тихим и сдержанным голосом, как будто не был уверен, что кто-то захочет его выслушать.

– Я помогал матери, – сказал он Зипу.

Другой парень, которого привел Кух, имел рост шесть футов, а лицо у него было настолько смуглое, что глядя на него, трудно было судить о нем как о личности. Черты лица его представляли смесь негра и кавказца. Природа и здесь все так небрежно смешала, что создавалось впечатление чего-то неопределенного и бессодержательного. Парню было шестнадцать. Он медленно двигался и так же медленно думал. На его лице вряд ли можно было что-то прочесть, его голова не была забита мыслями, и в таком идеальном сочетании он предстал перед своими современниками, которые называли его Папа. Шестнадцатилетний Папа тянул на все семьдесят.

– Когда мой отец уезжает, я помогаю матери. Он всегда просит меня об этом. – Папа говорил с таким сильным испанским акцентом, что иногда его было просто трудно понять. В такой момент он всегда обращался к родному языку и этот прием также усиливал впечатление образа мальчика-старика, оставшегося верным своему языку и традициям народа своей страны, которую он безумно любил.

– Это совсем другое дело, – сказал Зип. – Когда отца нет, ты остаешься в дом за него. Я ничего не имею против мужской работы.

– Мой отец плавает на торговом судне, – гордо произнес Папа.

– Кого ты обманываешь? – возмутился Зип. – Он – официант.

– Но на корабле. Это делает его работником торгового судна.

– Это делает его официантом! Послушайте, мы и так потеряли много времени. Пора с этим кончать. Нам надо пошевеливаться, если мы хотим успеть к одиннадцатичасовой мессе. – Он неожиданно повернулся к Сиксто, который смотрел на улицу отсутствующим взглядом. – Сиксто, ты с нами?

– Что? А, да. Я с вами, Зип.

– Ты витаешь где-то в облаках.

– Я думал... Знаешь, а ведь этот Альфредо не такой уж плохой парень.

– Он получит по заслугам, вот и весь разговор, – ответил Зип. – Больше не хочу о нем разговаривать. – Помолчав, добавил: – Объясните, пожалуйста, куда вы все уставились?

– Шарманщик, – пояснил Сиксто.

Шарманщик вышел из-за угла и остановился как раз напротив кафе. Вместе с ним был попугай с ярко-зелеными перьями. Усевшись на инструмент, попугай хватал клювом деньги и отдавал их хозяину, после чего переворачивался, падал головой вниз еще и еще, как бы желая отобрать наиболее удавшийся номер и предстать с ним на суд зрителей. Вокруг шарманщика и его дрессированной птицы сразу же собралась толпа. Это была особенная, празднично настроенная, одетая в яркие солнечные одежды толпа, устремившаяся в церковь и предвкушающая радость воскресного дня. После каждого удавшегося номера молодежь пронзительно визжала, а пожилые понимающе усмехались. Выйдя из кафе, Джефф всунул в клюв попугаю пять центов. Попугай просунул голову в решетку и, клюнув, вытащил узкую белую полоску. Джефф взял ее в руки и начал читать. Девушки завизжали от восторга. В воздухе царила атмосфера безмятежности, звукам шарманки противостояло умение птицы и любовь толпы. Утро было воскресным, поэтому хотелось верить в удачу, хотелось верить в светлое будущее. И все окружили шарманщика с его ученой птицей и довольного моряка, который, улыбаясь, искал свое счастье на бумаге и вновь смеялся, когда птица вытаскивала уже другую карточку с очередным счастьем. И все кругом казалось чистым и непорочным, витая в дрожащем летнем воздухе.

Менее чем в десяти шагах от шарманщика, менее чем в десяти шагах от нарядной толпы, стоял Зип в окружении трех человек, на которых были надеты фиолетовые шелковые рубашки. На них сзади можно было прочесть слова: «Латинские кардиналы». Буквы были вырезаны из желтого фетра и пришиты к фиолетовому шелку. «Латинские кардиналы» – четыре рубашки и четыре молодых человека. В то время как шарманка доносила до слушателей свои чистые звуки, эти молодые люди стояли особняком, разговаривая друг с другом вполголоса.

– Я думаю, – произнес Сиксто, – может быть... может, просто предупредить его?

– За то, что он приставал к ней? – удивленно прошептал Кух.

– Он ничего не сделал ей, Кух. Он только сказал ей: «Привет». В этом нет ничего плохого.

– Он хватал ее. – Кух решил покончить с этим разговором.

– Но она говорит по-другому. Я спрашивал ее. Она сказала, что он только приветствовал ее.

– Какое право ты имел задавать ей вопросы? – спросил Зип. – Она чья девушка – твоя или моя? – Сиксто молчал. – Ну так как же?

– Знаешь, Зип, – начал Сиксто, подумав. – Мне кажется... Мне кажется, она ничего не знает. Мне кажется, у вас с ней нет ничего общего.

– А мне кажется, что у меня нет ничего общего с такими щенками, как ты. Говорю тебе: она моя девушка – и давай это замнем.

– Но ведь она так не думает!

– Мне плевать, что она думает.

– Как бы то ни было, – произнес Сиксто, – неважно, чья она девушка. Если Альфредо ничего не сделал ей, почему нужно стрелять в него?

Они сразу замолчали, как будто их план был озвучен, а при упоминании этого слова перед ними мысленно возник пистолет. Это поразило их, и они притихли.

Сквозь зубы Зип процедил:

– Ты что, хочешь предать нас? – Сиксто молчал. – Не ожидал я этого от тебя, Сиксто. Я думал, ты не боишься.

– Я не боюсь.

– Он не боится, Зип, – произнес Папа, защищая Сиксто.

– Почему же ты тогда отказываешься? А если бы это была твоя девушка? Тебе бы понравилось, если бы Альфи отбил ее у тебя?

– Но он и не собирался ее отбивать. Он только сказал: «Привет». Что в этом плохого?

– Ты член нашего клуба? – спросил Зип.

– Конечно.

– Почему?

– Не знаю. Просто надо было... – Сиксто пожал плечами. – Не знаю.

– Если ты являешься членом нашего клуба и носишь фиолетовую рубашку, делай то, что я говорю. О'кей? А я говорю, что «Латинские кардиналы» размажут Альфредо Гомеса сразу же после одиннадцатичасовой мессы. Хочешь выбыть из игры? Попробуй. – Он сделал многозначительную паузу. – Все, что я знаю, так это то, что Альфи обращался с Чайной не так, как надо. Чайна – моя Девушка, заруби себе это на носу, и мне наплевать, знает она об этом или нет. Чайна – моя девушка, а это означает, что Альфи нажил себе немало хлопот.

– Да еще сколько, – подтвердил Кух.

– А это не означает, что я хочу его сжечь. Я хочу его размазать. Конечно, Сиксто, ты можешь отказаться – это твое дело. Только после смотри в оба – вот что я хотел сказать тебе.

– Я только думал, я думал... Зип, а может, с ним просто поговорить.

– Продолжай, ради бога, – сердито произнес Зип.

– Может, его просто предупредить, чтобы он с ней больше не разговаривал? Может, так сделать? Почему мы должны... убивать его?

И опять воцарилось долгое молчание. Произнесенное сейчас слово было сильнее первого. И это слово означало именно то, что было сказано, это слово означало: убить, лишить человека жизни, совершить убийство. Оно не было искусным заменителем, типа слова «размазать». Оно означало – убить.

– Почему мы должны... убивать его?

– Потому что так сказал я, – негромко произнес Зип.

– Это ведь совсем другое дело, если бы он...

– Чего ты все время добиваешься? Тебе что, надоело спокойно жить?

– Я только хотел сказать...

– Здесь все знают, что он приставал к Чайне, – жалобно произнес Зип. – А что должен?..

– Но он не приставал к ней! Он только сказал: «Привет».

– А может, мне просто подойти к нему и так вот дружески с ним побеседовать: «Как поживаешь, старина Альфи? Я понимаю, ты испытываешь чувства к Чайне, но пойми, это нехорошо». А может, Сиксто, мне еще и руку ему пожать?

– Нет, но...

– Разве тебе не хочется, чтобы другие клубы знали нас и уважали?

– Да, но...

– Значит, можно позволить таким гадам, как Альфи, спокойно жить среди нас и спать с нашими девочками? Сиксто покачал головой.

– Но, Зип, он даже...

– А теперь послушай меня, – прервал его Зип. – После того, что произойдет сегодня, мы станем самыми знаменитыми. Понимаешь? Мы раздавим этого гада, и отныне здесь не будет никого, кто бы нас не знал нас, «Латинских кардиналов». Пусть все знают, что теперь нас никто не сможет запугать. После сегодняшнего дня каждый в этом квартале захочет вступить в наш клуб. Мы будем самыми-самыми. Самыми-самыми. – Он помолчал, чтобы перевести дыхание. Его глаза блестели. – Кух, я прав?

– Естественно.

– О'кей. В одиннадцать часов Альфи, как обычно, придет в церковь. Служба закончится примерно в 11.40 или без четверти двенадцать. Мы схватим его на ступеньках, когда он будет выходить.