Ольга Лаврова - Третейский судья Страница 9

— Откуда деньги?

— Получил кредит, — говорит Авдеев без паузы.

— Хороший кредит получить нелегко, — возражает Юрьев.

— Расскажу. — Авдеев говорит правду, и это видно. — Когда я ездил таксистом, несколько лет у меня был постоянный клиент. Сам машину не водил. Вместо правой руки — протез. Хорошие были отношения, даже выпивали иногда. Как заварилась перестройка, он стал директором коммерческого банка и предложил мне ссуду на божеских условиях. И он же, кстати, вовремя шепнул, помог пережить дефолт.

— Назовете его? — Юрьев насторожился, это большая проверка.

— Назову. Если будет необходимость.

Ну, тут пока все ясно, Томин переключается на допрос Ландышева, его ведет еще незнакомый ему следователь.

— Это Вася Канделаки, — поясняет Пал Палыч. — У Юрьева — шахматы, у Канделаки — театр.

Действительно, Василий Канделаки — следователь иного склада, чем Юрьев. Если последний немногословен и в идеале бесстрастен, то Канделаки эмоционален, любит поговорить, при случае поактерствовать, попритворяться.

— Ну и как вам жилось в Европе? — нежно улыбается он Ландышеву. — Где вы в основном обитали?

— Да всюду болтался, — «откровенничает» Ландышев. — Хотелось свет повидать.

— Это распространенное желание, вполне понятное. Неплохо зарабатывали?

— Не, я в ихнюю жизнь не вписался… Но вернулся, конечно, с опытом рыночной экономики.

— Как судьба причудливо поворачивается! Уехал простой счетовод — возвратился владелец страховой компании. Вы ведь сразу по возвращении основали компанию? Не олигарх, положим, но все же… Какой взлет! — Канделаки играет восхищение. — Поделитесь опытом, как добывались средства?

— Деньги я получил от друзей.

— Живут еще на Руси добрые люди. Живут. А кто они? — с умильной улыбкой.

— Займы были конфиденциальные. Носили частный характер. Не могу оглашать, — в тон следователю «извиняется» Ландышев.

Тут Томин не выдерживает и комментирует:

— Еще бы он огласил. Большие друзья — ограбленные ювелиры.

— А как он, кстати, перевел деньги сюда? — спрашивает Знаменский.

— Через подставную фирму.

— Ее засекли?

— Паша, все документы числятся утерянными… — вздыхает Томин.

Он нажимает другие кнопки на пульте, следя, как идут дела в остальных комнатах, слушая минуту оттуда, минуту отсюда.

— Вернись-ка к Юрьеву, — говорит Пал Палыч. — Он, кажется, ухо навострил.

Юрьев и впрямь подобрался к интересному моменту: страховка у Ландышева значительно дороже, чем в других фирмах.

— Насколько?

— На сорок процентов, — с заминкой признается Авдеев.

— Что же побудило вас сменить прежних страховщиков?

— Да ведь на дорогах разбой. У меня вот шло пять трейлеров. Вдруг поперек шоссе стоит сгоревший автобус. Машины тормозят. Из леса выскакивают мужики в масках. Шоферов — на обочину. Кто сопротивлялся — избил. Трейлеры угнали и перегрузили. И с концами.

— И тут вам предложили иной вид страховки?

— Н-нет… не предложили, я прочел в газете.

Авдеев соврал — Юрьев замечает.

— Давайте разбираться. Сколько было нападавших? Чем вооружены? Какой груз? Где нашли пустые машины? Куда заявляли?

— Юрьев двинулся за деталями, это надолго, — определяет Знаменский и переключает монитор: как там Канделаки?

Канделаки между тем вышел на ту же тему:

— Есть, знаете, некая зависимость между грабежами на шоссе и появлением у вас новых клиентов. Из числа пострадавших, — он источает подчеркнутую благожелательность. — Следите за моей мыслью, если ошибусь, поправьте. Доставщики грузов имеют неприятности — переходят к вам под крыло — неприятности кончаются.

— Естественно, мы же даем сопровождение!

— Но ни одной схватки разбойников с вашей охраной не было, верно?

— Ой, не накликайте! — «пугается» Ландышев и плюет через плечо; он тоже не прочь поломать комедию.

— По-моему, вам опасаться нечего. Другие машины подвергаются нападениям, но с вашей страховкой проходят свободно. Похоже, грабежи выборочные. Кто-то, похоже, корректирует, кого грабить, кого нет. Как вам мой вывод?

Ландышев злится: все эти улыбчивые заходы следователя ему не нравятся. Но внешне он сохраняет как бы доверительный тон:

— Вполне возможно. Грабители внедрили куда-то своих наводчиков и нападают, когда безопасно.

— Мой дорогой, у вас ясная голова! А что вы скажете о случаях, когда разбойники ничего не брали, но портили груз? Ломали, вскрывали? Будто вразумляли доставщика — иди, дурак, страхуйся с сопровождением! По иронии судьбы вы в прямом выигрыше.

— Ну… можно сказать, логика жизни толкала ко мне людей.

Томин, наблюдая поведение Ландышева, констатирует:

— Психует. Пойду-ка подключусь, Паша. Тряхну на слабину.

Идти Томину недалеко. Две двери миновал, в третью вошел. Вошел хозяином — и сразу:

— Поговорим о пропавшем гражданине Нуриеве.

У Ландышева при виде Томина слова застревают в горле, и он с трудом произносит:

— Да я уже сказал, что ничего не знаю.

— Вы-то сказали, да я не верю. У вас есть знакомые в зоопарке?

— Где?

— Вы слышали.

Так как Томин не садится, то и Ландышев невольно поднимается, одергивает пиджак, чуя в пришедшем имеющего власть. Вот как жизнь учит! Был свой парень Саша, «разный товар» в Грозный возил, от Магомедова рекомендацию имел… Когда это было — позавчера? Третьего дня?

— Нет у меня знакомых в зоопарке. Ни людей, ни зверей.

Вопрос ему непонятен, совершенно дурацкий вопрос, но тон ответа вежливый.

— А среди ветеринарных врачей?

Ландышев смотрит недоумевающе, пробует осторожно пошутить:

— Я лечусь у терапевта. Зачем мне ветеринар?

«Как раз ветеринар тебе и нужен, — мысленно острит Томин. — Который по волкам и шакалам».

— Сейчас объясню, — говорит он вслух. — Нуриев был убит. Вас это не удивляет, верно? Но сначала в него выстрелили усыпляющей капсулой.

— Да?.. Интересно… Но я при чем? Я ведь, честное слово, чист, как ангел!

Повозившись с Ландышевым еще немного, прозондировав в нескольких местах, Томин возвращается к Пал Палычу сверить живые впечатления с мнением «человека со стороны».

— Саша, а ведь Ландышев не знает подробностей убийства: ампула и прочее, — встречает его тот.

— Не знает, — соглашается Томин. — Не его люди убирали Нуриева. Китаева права: простое заказное убийство.

— Прекрасная мысль, с которой ты еще год будешь сидеть в Москве, в моем прекрасном обществе.

— И погублю карьеру. Я не могу даже заикнуться: дескать, здорово, Крыса ученая. Он выйдет и растворится в воздухе. И опять ищи его по всему свету, — сетует Томин, следя, как Ландышев на экране прощается со следователем и направляется к двери. — Когда раскрутишь эти дорожные грабежи?

— Трудно сказать.

— Паша, да ведь явный рэкет!

— Да, но… надеяться могу только на своих. Привлекать территориальные органы опасно.

— Почему? — изумляется Томин.

— Возможна смычка с криминалом… Ты немного отстал от нашей действительности.

— Так все худо?

— Если оглянуться на историю, бывало хуже.

Посидев на диване плечом к плечу с другом, Томин подводит итог:

— Раз так обстоит дело, наш главный интерес — новый приезжий иностранец.

— Наружное наблюдение установлено.

Наружное наблюдение, проще наружка, а еще проще — слежка — штука вроде бы нехитрая. Ходи, смотри. Отходил свою смену — подай рапорт, дескать, в такое-то время объект вышел из адреса такого-то, поехал (или пошел) в адрес такой-то, пробыл там столько-то часов (или минут). При этом виделся с тем-то, передал ему нечто (описание вещи), затем пошел (поехал) в адрес такой-то, где обедал за одним столиком с женщиной, личность которой не установлена (следуют приметы), и так далее и тому подобное, порой до бесконечности, если «объект» ведет подвижный образ жизни.

Но это штука нехитрая лишь на первый взгляд. В действительности же она требует искусных исполнителей, чтобы «объект» не засек «хвост». Знаменский обещал поручить Коваля хорошим людям, и тот пока «хвоста» не замечает.

Он подходит к юрисконсультации.

— Меня ждет Валентина Николаевна, — бросает дежурному.

Валентина Николаевна предупредительно встает навстречу ему, просит садиться.

— Все сделано, что можно. Но, к сожалению, сведения несколько огорчительные.

Она справедливо полагает, что человек, разыскивающий мать с сыном, делает это скорее из добрых, чем из злых побуждений.

Коваль молча вопросительно смотрит.

— Хомутова Любовь Николаевна была осуждена за производство наркотиков на восемь лет и скончалась в заключении.

— Когда?

— В девяносто третьем. В ноябре. То есть она отбыла примерно четыре года.