Лев Гурский - Перемена мест Страница 10

Вместе с толпой деловито снующих пассажиров меня вынесло из вагона прямо на эскалатор и протащило до самого выхода из метро. Я вышел на Волхонку и остановился, призадумавшись. Начнем, наверное, с «Книжного вестника». Тем более у Славы Родина, кажется, тоже ко мне какое-то дело.

Редакция «Книжного вестника» располагалась на Сивцевом Вражке, в здании бывшей гарнизонной гауптвахты. Это был довольно мрачный двухэтажный особняк, обнесенный высоким забором красного кирпича. Сам дом был построен с таким расчетом, чтобы максимально затруднить все попытки вырваться оттуда наружу или ворваться в здание извне: узкие коридоры, двери с тройной гарантией, маленькие оконца, похожие на бойницы. До недавних пор все это, включая забор, сотрудники «Вестника» твердо полагали архитектурным излишеством. Дело в том, что газета всегда была практически единственным в России крупным рекламно-информационным книжным еженедельником, в котором были заинтересованы все стороны. По молчаливому уговору всех столичных книготорговых и книгоиздательских компаний и фирм территория редакции считалась своеобразной демилитаризованной зоной. Только здесь можно было спокойно, не рискуя попасть в перестрелку, решить все производственные конфликты. КВ имел чисто символический процент от каждой сделки, однако и этой суммы редакции хватало с лихвой. Примерно с месяц назад уговор был нарушен самым печальным образом: прямо у входа в редакцию был застрелен в упор финансовый директор «Книжного вестника» Олег Свиридов. Виноватых отыскали в тот же день, ими оказались крепко зарвавшиеся пацанята из ТОО «Барбаросса», вообразившие себя новыми королями книжного рынка столицы. Пацанят расщелкали в полчаса, здание «Барбароссы» буквально разнесли по кирпичику, но былой гармонии восстановить не удалось: отныне то одна, то другая сторона стали наезжать на КВ, плюя на правила экстерриториальности. Тогда-то редакция смогла оценить все преимущества толстых стен и окон-бойниц. На стену была водружена колючка, ввели пропускной режим, а к турникету приставили парней из охраны спорткомплекса «Олимпиец». Редакция сразу же превратилась в крепость – почти как моя квартира, только у меня охранников нет, обхожусь пока сам.

Я приблизился к воротам и сделал знак охране. На проходной меня, конечно, узнали и пропустили без звука. Оставив пистолет в камере хранения для посетителей, я прошел через створку металлоискателя. Сирены лихорадочно завыли, но секьюрити только махнул рукой: ему уже было известно, что это звенит всего лишь мой бронежилет. Вещь, полезная для хозяина и безопасная для окружающих.

Слава Родин, завотделом книжных поступлений, сидел в своем кабинете, дымил «Данхиллом» и сосредоточенно вчитывался в какую-то публикацию «Свободной газеты».

– Ну, ты только посмотри! – сердито сказал он мне вместо приветствия. – Они что там, в Думе, мухоморов наелись?! Что они несут! Коломиец, Яворский, все наши рыцари-демократы… Куда едет их крыша, скажи мне на милость? Вчера Луговой выкинул фортель, сегодня уже Полуэктов. Мне и прежде, Яша, Полуэктов был не больно симпатичен, но ведь клиническим идиотом он не был! Ты бы почитал, ЧТО он пишет! А ведь как-никак председатель думского комитета по телевидению…

– Привет, – проговорил я и сел в свободное кресло возле родинского стола. – Будь же снисходителен к Полуэктову. Сегодня в новостях передавали, что его и так собственная собака покусала. Собаку, что примечательно, зовут Голда.

– Ой, привет! – спохватился Родин и протянул мне руку. – С этими делами скоро не только поздороваться – поесть забудешь.

– Ты уж не забывай, пожалуйста, – участливо кивнул я. – Иначе будет с тобой то же самое, что с цыганской лошадью из анекдота. Хотя и не так скоро. – Я посмотрел на округлившееся родинское пузцо.

– Кстати, о собаках-людоедах, – сказал Слава. – Эта умница Голда своего Полуэктова случайно не насмерть загрызла?

– Кажется, не насмерть, – поспешил я разочаровать Родина. – Насколько я понял, он отделался легким укусом.

– Очень жаль, – кровожадно протянул Родин. – А еще говорят, что собаки не глупее людей. Я бы на месте этой Голды…

– Дорогой Властик, – я взял у Родина из рук газету, свернул ее вчетверо и положил на край стола. – Не могу представить тебя кусающим депутата Полуэктова, никак не могу. Должно быть, ты зря перечитывал на ночь глядя «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик».

Родин нахмурился:

– Яшка! Сколько раз я тебя просил – не называй меня этим именем…

Слава Родин в паспорте носил имя, которого не было в святцах, – Властислав. Не Владислав, заметьте, и не Ростислав. Имечко подобрали сынуле честолюбивые родители. Они, видимо, искренне надеялись, что ежели сотворить своему отпрыску оригинальное наименование – при помощи заветных слов власть и слава, – то карьера его покатится сама собой, и в итоге Властислав Родин станет как минимум министром иностранных дел СССР. А как максимум – членом Политбюро. Словно бы назло родителям Властик Родин вырос типичным очкариком-книжником, которому на власть было вообще наплевать, а мировую славу прекрасно заменяла ему известность в узких кругах столичных библиофилов. Я, кстати, был одним из немногих, кто вообще знал полное имя Родина. И то лишь потому, что учился с ним в одном классе и, случалось, немилосердно дразнил полненького тихоню Властика.

– Прости, Слава, – произнес я, изобразив на лице неглубокое раскаяние. – Вырвалось невольно. Вспомнились школьные годы чудесные. Наш пан директор, химичка, физкультурник Сергей Гориллыч… Помнишь наш спортзал, да?

– Не помню, – быстро заявил мне Родин. – Вообще не испытываю никакой ностальгии по тем временам. Пусть бабки на митингах вспоминают колбасу за два двадцать.

– Пусть, – согласился я. – Так из-за чего ты мне вчера звонил?

Властик, он же Слава, вместо ответа торжественно приподнялся со своего стула, придал своему лицу строгое выражение и крепко пожал мне руку.

– Ты герой, Яша, – слегка понизив голос, сообщил он мне. – Ты Джеймс Бонд. Сам бросился в это пекло. Молодец!

Я машинально пожал родинскую руку, а потом удивленно уставился на него.

– Это ты о чем, родной? – спросил я. У меня промелькнула шальная мысль, что мой приятель откуда-то уже узнал о задании госпожи Володиной и о моем будущем покушении на сейф «Меркурия».

Через пару секунд выяснилось, что Слава имел в виду всего лишь мой недавний конфликт с «Сюзанной» Лехи Быкова.

– Пора, давно пора было, – горячо произнес Родин, позабыв даже выпустить мою руку. – Наглость Быкова всем давно поперек горла. И если бы не ты, наши милицейские олухи, как всегда, не нашли бы на «Сюзанну» никакого компромата… Заметное вышло дело, старик, громкое. Поздравляю.

– Ага, громкое, – подтвердил я и, припомнив сегодняшний Лехин динамитный подарочек, скромно уточнил: – Хотя и не такое громкое, как могло быть.

– Не прибедняйся, Яша, – важно сказал Родин, не поняв, конечно, смысла последней фразы. – Ты – санитар нашего книжного леса…

– Вот уж спасибочки, – буркнул я, освобождая пленную руку из Славиного захвата. – За все труды меня же волчарой обозвал… Значит, ты для этого мне и звонил? Чтобы поздравить меня с трудовой победой на лесном фронте?

Родин помрачнел.

– Не только, – с глубоким вздохом поведал он мне. – Яш, сделай одолжение. Я тут целыми днями сижу за забором, а ты там в разных кругах вращаешься. У тебя, я знаю, и в «Листке» есть приятели, и в «Новостях».

– Допустим, – кивнул я. – Ну, и что из этого?

Родин заерзал. Чувствовалось, просьба была щекотливой, и ему трудно было решиться.

– Понимаешь, старик, – сказал он наконец, конспиративно понизив голос. – Есть небольшая журналистская халтурка. Только исполнитель должен быть талантливым, небрезгливым и, желательно, разбираться в литературе. Нет ли у тебя такого человечка на примете?

Я сделал вид, что глубоко задумался.

– Так-так… Талантливый… Небрезгливый… Стоп-стоп. Кажется, я знаю одного такого…

– Кто это? – жадно спросил Родин.

– Ты. Вполне соответствуешь.

Родин энергично замотал головой.

– В том-то и беда, что нет, – самым несчастным голосом произнес он. – Оказывается, я все-таки чересчур щепетилен. Сам от себя не ожидал. Попробовал и чувствую: не могу. Тошнит…

– А в чем дело? – поинтересовался я, несколько заинтригованный родинскими словами.

– Не в чем, а в ком, – объяснил мне Родин, снова понизив голос до шепота. – В господине Иринархове, не к ночи будь помянут. Мы же зависим все от его рекламы. Откажешь ему разок – и сиди без зарплаты. Пока на нашей территории книжники устраивали свои сделки, мы могли вообще наплевать на рекламу. А теперь вот считаем каждый рублик…

– Погоди-погоди, – перебил я своего приятеля. – Ты «ИВУ», что ли, предлагаешь рекламировать? Но это без тебя и так делают. Не очень, правда, талантливыми руками, зато абсолютно не брезгливыми. У них в «ИВЕ» наверняка в рекламном отделе человек сто сидят… Чего же господину Иринархову еще надо?