Пьер Дэкс - Убийца нужен… Страница 10

Он тоже не изменился. Все та же великолепная осанка киногероя. Те же серые глаза, глубоко сидящие в орбитах. Лет тридцать, пожалуй, но ближе к двадцати, чем к сорока. Все тот же светлый и властный взгляд. Вот только кожа поблекла, стала матовой, обветренной. Еще бы, столько прожить в колониях… Темные волосы Бебе были довольно длинны, он их зачесывал назад. «Чертовски интеллигентен, — подумал Даниель, — прямо свинячий профессор».

Он так и сказал. Бебе слегка поморщился.

— Свой тюремный жаргон можешь оставить за дверью. А то подумают, что ты начитался черной серии.

— Чего? — сердито спросил Даниель.

— Детективных романов. Впрочем, в твое время черной серии еще не существовало.

— Ну а называть тебя Бебе еще можно?

Ревельон словно не заметил раздражения в тоне Даниеля.

— Конечно, Даниель. Бебе выручил мсье Филиппа Ревельона. Спас его прическу, как сказали бы у вас в Центральной. Ты думаешь, я забыл дела, которые мы делали вместе? Пропуск, что ты мне достал, и все остальное? А роскошная жизнь, которая у нас началась с той блестящей идеи? Помнишь, как мы обрабатывали этих типов с черного рынка? Я выдавал себя за полицейского, а ты был настоящим офицером милиции…

Этих воспоминаний Даниель не любил. Однако он не мог не радоваться тому, что Бебе так хорошо помнит прошлое.

— В Индокитае я много думал о тебе, Даниель. Если бы ты был со мной…

Между приятелями возникла неловкость. Бебе вытащил из ящика стола большую флягу и отвинтил крышку, служившую стаканчиком.

— Шотландский виски, Даниель. В твое время мы такого не пили. Попробуй и скажи свое мнение. Надо выпить за твое освобождение. Оно задержалось, старина?

Бебе протянул ему стаканчик. Даниель взял его не сразу. Что у Бебе за манера беспрестанно подчеркивать расстояние между ними? «При тебе», «в твое время»… А сам он лучше, что ли? Может, он хочет отказаться от своего прошлого? Отказаться от их общей борьбы? От этой мысли Даниелю стало не по себе. Однако Бебе хлопал его по плечу так сердечно, что все подозрения рассеялись.

— Пей. Виски никогда не повредит. Знаешь, я так рад за тебя…

Опять «за тебя». Это вернуло Даниеля к мрачным мыслям. А Бебе продолжал:

— Не хочешь виски? Значит, кутузка не только испортила тебе язык, она привила тебе узость мысли. — Бебе вытащил маленький золотой портсигар. — Экспортные сигареты «Голуаз». Как видишь, я не перешел на «Честерфильд»!

Даниель покачал головой. Заметив недовольную гримасу Бебе, он сказал почти робко:

— Ты же знаешь, что я не курю!

Растерявшись на мгновение, Бебе разразился громким, мальчишеским хохотом. Своим прежним хохотом.

— Я совершенно забыл, что ты не куришь! Ты не сердишься на меня, Даниель?

Лавердон успел позабыть все неприятные мысли. Напряжение разрядилось. Старая дружба жива, а это главное. Даниель мог по-прежнему рассчитывать на Бебе. Ему бы следовало это знать. Как-то раз он наудачу послал Бебе с одним освобожденным весточку из тюрьмы. Через два дня пришел чек на пять тысяч франков, а еще через месяц Даниеля вызвали в зал свиданий. Даниеля никто никогда не навещал. Из родни у него остались лишь какие-то дальние кузены. Он их откровенно презирал, а они раз в год, на рождество, присылали ему поздравительные открытки. Жена его дяди, вернувшись из лагеря, через суд добилась права носить фамилию Лавердон. Она охотно напоминала о своем муже, павшем за Францию. Когда президент помиловал Даниеля, она имела наглость выступить со статьей, в которой возражала против помилования. Она утверждала, что это помилование — оскорбление памяти невинных жертв дарнановской милиции. Шагая по бесконечным сводчатым коридорам древнего аббатства, превращенного в Центральную тюрьму, Даниель приготовился к самому худшему. Совершенно неожиданно он оказался лицом к лицу с очаровательной девчонкой. Яркая и соблазнительная, она стояла за решеткой. Она назвала его «своим женихом», а о себе говорила в третьем лице, как о «его маленькой Доре», чтобы Даниель узнал ее имя. Желая смягчить надзирателя, Дора щедро сыпала ласковыми словечками. Это прелестное создание было посланцем Бебе.

Теперь Даниель вспомнил все это и поблагодарил друга дрогнувшим от волнения голосом. Бебе насторожился, он не любил сентиментов. Чтобы прервать излияния, он вернулся к насмешливому тону прежних дней.

— Она тебе понравилась, маленькая Дора? Мила со всех точек зрения, а? Отличное шасси, надежная ходовая часть, изящный кузов… Я знал, что тебе будет приятно пообедать с ней сегодня, и пригласил ее. Ты сразу почувствуешь себя дома, старина, Дора все время спрашивала о тебе…

Бебе увидел загоревшиеся глаза Даниеля. Они по-прежнему понимали друг друга, и Бебе решил, что настало время заговорить о своих видах на будущее Даниеля. Он опять наполнил стаканчик, и теперь Даниель не заставил себя просить.

— Не суди обо мне по этой берлоге, Даниель. Я здесь не живу. Я держу ее для несчастного старикашки, который совсем запутался после Освобождения. Представь себе, Гаво (да, такова его настоящая фамилия!) еще в молодости решил, что все беды мира происходят от франкмасонов. Когда пришли немцы, он увидел в гестапо долгожданного спасителя. Он выдал гестаповцам тех, кого считал принадлежащими к почтенному тайному обществу или сочувствующими. Когда немцы свалились, у Гаво начались неприятности, но я его выручил. Он — бухгалтер высокого класса.

— Ты открыл дело?

— Я постоянно открываю, ликвидирую и вновь открываю дела. У Гаво — свое маленькое дельце. Он дает напрокат стильные часы всех эпох. Они нужны для театров, киностудий, телевидения. А то и для новоявленных миллиардеров, чемпионов черного рынка. Устраивая у себя приемы, они любят ошарашить публику. Гаво собирал часы всю жизнь, как всю жизнь бичевал масонов. Из страстишки я помог ему сделать профессию. Он зарабатывает себе на жизнь. Каждая покупка новых часов — это пополнение основного капитала. Он счастлив, и в порядке благодарности готовит за меня декларации о доходах. Безупречная работа, дорогой мой. Министерство финансов по-прежнему воображает, что я зарабатываю два-три миллиона в год, и не обижает меня налогами. А я — это между нами, конечно, — надеюсь через два-три года отпраздновать свой первый миллиард.

— Ты женился на золотой жиле?

— Идиот, я женился на целом синдикате. Химические Продукты и Механические Конструкции. Но не я, а моя жена вступила в выгодный брак. Три года назад, еще до перемирия в Корее, старик Кадус, мой тесть, малость ошибся. Плохо рассчитал колебания цен на мировом рынке. Он верил в длительную войну, чудак человек. А раньше ни за что не хотел верить в возможность войны. В глубине души он довольно старомодный дядя. Это длинная история. Старик хотел запастись американскими заказами и позволил американцам сунуть лапу в свои дела, но с американцами шутки плохи. Еще немного — и дела папаши Кадуса перестали бы быть его делами. Ему необходимо было укрепить свое положение в правлении, и он, чтобы остаться хозяином, решил приобрести втихую контрольный пакет акций нескольких предприятий. Для этого потребовалось около двухсот миллионов наличными. Сам понимаешь, речь шла о его престиже, и он был готов на все. А я искал, куда бы мне вложить свои деньги. Миллионов, у меня было больше, чем дней в году, но я не хотел нескромных вопросов. Женитьба на синдикате меня вполне устраивала. А ему нужен был жених с приданым. На родословную ему было наплевать. Дочка не была ни косой, ни кривоногой. Мы делаем по ребенку в год, и нас считают счастливой парой…

Даниель так разинул рот, точно собирался проглотить Нотр-Дам. Бебе похлопал его по плечу, совсем как в старину.

— Я дрался в Индокитае целый год, Даниель. Получил рану и достаточно орденов, чтобы никто не лез в мои дела. Там одна мелюзга, Даниель, мелкая рыбешка, пескари. Я очень быстро стал известным и уважаемым. Правда, я не нежничал с вьетами, в этом меня никто не мог упрекнуть…

Даниель почувствовал себя совсем легко. Неужели Бебе заговорил, как в прежние добрые времена? Может, он намерен его приручить, умаслить? Эта мысль появилась, но Даниель ее немедленно отбросил. Ему было хорошо, и он хотел сохранить это ощущение подольше.

У конторы был жалкий вид, опровергавший каждое слово Бебе. Неистребимая грязь лежала в трещинах ветхой мебели. Бесконечные будни текли в этой унылой, безрадостной комнате, и каждый день утолщал слой пыли, слой забот, мелких страхов и низких желаний. Даниель долго смотрел на Бебе и наконец произнес:

— Ну да, я понимаю…

У него был такой разочарованный вид, что Бебе фыркнул.

— Не уверен, что ты понимаешь. Это длинная история, она напоминает то, чем мы занимались в молодости. Но хватит говорить обо мне! Что ты собираешься делать?

Даниель качнул свое длинное тело из стороны в сторону, Бебе говорил с ним примерно так, как он сам недавно говорил с аббатом. Люди перестали понимать друг друга. Бледно-серые глаза Бебе смущали Даниеля. Он выкрикнул: