Гюнтер Карау - Двойная игра Страница 11

Ответ: Я сказал, что был на гандболе, а потом загулял с приятелями.

Вопрос: Она вам поверила?

Ответ: Нельзя ли оставить в покое мою жену?

Вопрос: Прошу вас ответить на мой вопрос. Это важно.

Ответ: Не знаю, что и сказать. Все это так сложно… Моя жена любят меня. Я в этом уверен. Поэтому обмануть ее нелегко. Кроме того, в таких делах у меня нет опыта.

Сейчас, читая протокол, я вспоминаю, что в этом месте я не смог сдержать улыбку, но так и не понял, заметил он это или нет.

Вопрос: Были вы после этого в баре вашей тетушки?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы запомнили адрес кафе, записанный на листке?

Ответ: Нет, я его даже не прочел.

Вопрос: Почему?

Ответ: Нельзя ли устроить перекур?

Вопрос: Прошу вас ответить, почему вы не прочли адрес.

Ответ: Я же все объяснил! Этот сумасшедший вечер у тетки! Все вдруг стало казаться подозрительным. Мне просто не хотелось иметь с этим ничего общего. Ничего!

Вопрос: А вы не предполагали, что, несмотря на это, пойдете в кафе?

Ответ: В это кафе?! К этому господину Вагнеру?! Я?

Вопрос: Да, вы! В это кафе! Можете представить себе такое?

Это была критическая минута нашей беседы. До этого момента все предположения, из которых я исходил, подтверждались. Мальчишка твердо сидел в седле. Он оказался именно таким, каким я его представлял. Он еще не понял, куда я клоню, но сразу заметил, что разговор изменил направление.

Ответ: Но это же не логично. Ведь я сказал, что не запомнил адреса. Как же я могу пойти туда?

Вопрос: Будем исходить из того, что вы узнали адрес. Что тогда?

В этот момент он впервые улыбнулся. Это была провоцирующая улыбка.

Ответ: Тогда этот адрес мне кто-то должен сообщить.

Вопрос: Правильно. Вот он. (В протоколе помечено, что допрашиваемому предъявляется записка.) Разбираете почерк?

Он не ответил. Глаза его сверкали. Я выключил магнитофон. Последней была записана моя реплика: «То, что вы считали допросом, закопчено».

Я был доволен, как может быть доволен человек, проделавший тяжелую работу. Каким-то образом мы настроились на одинаковую волну. У меня было ощущение, что я его давно знаю. Он также преодолел свою первоначальную раздраженность и скованность. Сейчас он разговаривал со мной с непринужденной почтительностью, что в равной степени устраивало и его, и меня.

Нам обоим было ясно, что мы можем поладить. Когда я сказал, что ему, наверное, все кажется необычным и даже несколько странным, что мне на его месте все виделось бы точно таким же, он ответил, что в данном случае мы стоим на разных точках зрения. Я заварил чай по старинному грузинскому рецепту. Он сделал вид, что тоже в этом разбирается. Было заметно, что он почувствовал некоторое облегчение. Та напряженность, которую он испытывал, постепенно исчезала, но бдительности он не терял. Он все понимал с полуслова.

В какой-то момент вне всякой связи с нашей темой он заговорил о правде, о том, что она значит для него. Я заметил, что правда не одна, что правды бывают разные.

— Нет, — возразил он, — я имею в виду правду о себе самом, а уж в данном случае она одна-единственная.

При этом он посмотрел на меня с вызовом, и я тотчас понял, что в этом пункте он не пойдет на компромиссы. Я заявил, что он счастливчик, что хотя он сидит в дерьме, но дерьмо это можно превратить в золото, если знаешь, как взяться за дело. Он рассмеялся в ответ и сказал, что ему это могло бы пригодиться. Мы говорили и говорили, все больше подогревая друг в друге активность. Нажать на тормоза должен был я. И я заметил, что никто не требует, чтобы он без раздумий поддался на уговоры, тем более никто не собирается его принуждать. Я предостерег его, упомянув о непредвиденных опасностях, которые его ожидают. Я не скрыл, что ему потребуются крепкие нервы и мужество, но одновременно заверил, что буду делать все, чтобы поддержать и укрепить его дух. Услышав от меня, что там, на той стороне, ему придется часто быть одному и что даже здесь, у нас, он нередко будет чувствовать себя одиноким, он тут же настроился соответствующим образом — неподражаемым жестом поднял воротник своей спортивной куртки, как будто ему предстояло идти в непогоду против ветра.

9

Телеграмма.

Отправлена 31.1 в 9.30.

В отдел уголовной полиции.

Содержание: относительно подготовки сообщения в прессе.

В соответствии с решениями служебного совещания предлагается подготовить для публикации в местных газетах сообщение о следующем: 27.1 в районе автострады Берлин — Пренцлау, на лесном участке между съездами, на Пфингстберг и Грамцов, обнаружен труп неизвестного мужчины. Рост 180 сантиметров, фигура стройная, предположительно 45—55 лет. Наиболее важны следующие вопросы: кто в период 26.1—27.1 видел легковой автомобиль вблизи автостоянки в указанном районе? кому известно что-либо о костре, горевшем в этом районе в указанный отрезок времени?

Разрешение на публикацию: не ранее 22.00 1.2.

Отдел по связи с общественностью.

Полковник в отставке Ганс Вернер Куперт поворачивается спиной к архивным полкам, на которых длинными рядами стоят папки с делами. Сквозь новую, лишь недавно вмурованную решетку окна он устремляет неподвижный взгляд в зимний пасмурный день, который никак не может выбраться из тумана и снежной каши. Но куда больше, чем безрадостная картина за окном, его занимают собственные мысли. Из головы никак не выходит вечер, проведенный у старых друзей и воскресивший в душе так много пережитого. О, это письмо из Марбурга-на-Лане! Неужто за ним скрывается больше, чем банальная семейная история Неблингов? Существует ли вообще эта кузина Виола? Видел ли ее кто-нибудь когда-нибудь? Действительно ли за упоминанием об одиозном эпосе о борьбе дракона с ветром скрывается закодированное послание? Что тогда означает «красный дракон»? И откуда дует ветер?

Вернер — человек опытный. Долгие годы борьбы, фронт, который, все время меняя свои очертания, постоянно сдвигался в сферу все новых политических подоплек и новых коварных методов противника, привили ему убеждение, что ошибка является отцом мысли, но ее матерью во всех случаях является фантазия. Как часто, чтобы поставить правильный вопрос, ему сначала был необходим неверный ответ. Представление о том, что могло бы быть, нередко оказывается продуктивнее, чем знание того, что есть на самом деле. Лишь тот, кто признает случайность, может доверять закономерностям. Иногда именно сами факты противоречат тому заключению, которое делается на их основании, а доказательство иной раз становится тем убедительнее, чем тщательнее его скрывают от тех, против кого оно направлено.

И все же что считать фактами в этой загадочной истории? За что здесь можно ухватиться? Остается ли что-нибудь иное, как только дать событиям развиваться естественным или противоестественным путем? Вернер полон нетерпения и беспокойства. Еще больше, чем попытки Йохена найти зацепку для умозаключений, его заставляет задуматься та инстинктивная самозащита Ренаты, которая сквозила в ее поведении. Что можно сделать теперь? Тому, кто бежит следом за событиями, не суждено встретиться с ними.

Пара воробьев, завязавших драку прямо перед окном, находящимся почти на уровне земли, наконец отвлекает его от этих мыслей. На столе лежит срочное задание. Оп берет верхний том. Это материалы следствия, законченного много лет назад прокуратурой, и состоявшегося затем судебного процесса по широко известному делу берлинских банд, вызвавшему в начале пятидесятых годов интерес за рубежом. Сегодня это дело забыто. Папка пожелтела, посерела и как будто мумифицировалась. Надписи по старой канцелярской традиции сделаны стальным пером и чернилами, почерк каллиграфический: «Уголовное дело Хузианака и других». Это дело, как представляется ему, может послужить хорошим наглядным пособием в новом учебном году.

Вооруженная семью килограммами самодельной взрывчатки и взрывным устройством, собранным из деталей, раздобытых на старых военных складах Западного Берлина, «троица», как называли бандитов, на подходе к железнодорожному мосту через Шпрее, перед садово-огородным поселком, тянувшимся вдоль железной дороги, попала в поле зрения наблюдателей. Вернер придумывает заголовок: «Охрана объектов в ситуациях политического кризиса, обеспечение подступов к объекту и основные методы наблюдения за ними, использование сил и средств для охраны стратегически важных железнодорожных мостов: 1) Наблюдение за подозрительными личностями во время проведения ими рекогносцировки и подготовки запланированной диверсии…» Он пишет эти строчки и улыбается. «Вот он, горький хлеб моей старости», — думает он. Круг замкнулся. Вспоминаются первые дни занятий, когда он готовился к оперативной работе. И ему пришлось начинать с охраны объектов. Это был старый, полуразрушенный сахарный завод, с которого банда воров по ночам похищала все, что удавалось изготовить днем. «2) Помощь доверенных лиц из числа местного населения…» — придумывает on заголовок следующего раздела.