Игорь Прелин - Год рождения Страница 11

Мы привели его в правление колхоза, и, как и положено в подобных случаях, Осипов предъявил ему постановление на арест, в котором были указаны его подлинные имя и фамилия, статьи преступлений, в совершении которых он подозревался, и сразу допросил его по одному из эпизодов его преступной деятельности.

…Осенью сорок третьего года зондеркоманда, в которой служил Мажура, в одном из лесов на территории Могилевской области блокировала заброшенную в тыл гитлеровских войск советскую разведывательную группу. В течение нескольких дней каратели преследовали эту группу, пока не окружили обессилевших разведчиков в полуразрушенном сарае на территории лесничества.

Разведчикам предложили сдаться, но на это предложение они ответили огнем.

И тогда каратели подожгли сарай.

Разведчики отстреливались до тех пор, пока не рухнула крыша и не погребла их под горящими досками. И только радистка, ослепшая от огня и дыма, уцелела в углу сарая, где товарищи укрыли ее на тот случай, если им удастся отбиться: они не просто надеялись уцелеть в этом огненном аду, но и продолжить выполнение задания, а потому до последней возможности берегли радистку, без которой вся их работа в тылу врага становилась бессмысленной и бесполезной.

Радистку выволокли из-под обгоревших бревен и долго пытали, требуя выдать сведения о других разведывательных группах, но она не сказала ни слова, и тогда Мажура лично повесил ее на воротах лесничества.

Мажура не стал запираться. Он понимал, что те, кто его разыскал, знают не только это, но и многое другое из его преступного прошлого. Он признался нам, что все послевоенные годы ждал разоблачения, но время шло, и он постепенно уверовал в свою безопасность. Беспокойство охватывало его только тогда, когда в печати появлялись сообщения о судебных процессах над фашистскими прихвостнями.

Единственное, о чем жалел этот душегуб, что шесть лет назад он женился и теперь жена и дочь узнают, кто он на самом деле.

Закончив допрос, мы посадили Мажуру на заднее сиденье машины, Швецов и я сели по бокам, Осипов занял место рядом с дядей Геней, и опергруппа двинулась в обратный путь.

Дядя Геня виртуозно преодолел все рытвины и ухабы проселочных дорог и примерно через час выбрался на покрытое щебенкой шоссе, мало-мальски приведенное в порядок к предстоящей уборочной кампании.

Шоссе проходило в каких-нибудь пятидесяти метрах от железной дороги, отделенной от него лесозащитными насаждениями. С другой стороны шоссе раскинулись колхозные поля.

Я слегка вздремнул под стук щебенки по днищу машины, тесно прижавшись к бывшему карателю Мажуре и всем телом ощущая, как его время от времени бьет нервная дрожь.

Из этого полудремотного состояния меня вывел сильный рывок машины в сторону.

Открыв глаза, я в первое мгновение увидел спину дяди Гени, отчаянно пытавшегося удержать неуправляемую машину в нужном направлении.

— Держись, мужики, скат лопнул! — успел крикнуть нам дядя Геня, и в следующее мгновение машину стало разворачивать против часовой стрелки и сносить на полосу встречного движения.

А по этой самой полосе, как назло, именно в эту минуту угораздило мчаться какому-то самосвалу.

Чтобы избежать с ним лобового столкновения, дядя Геня принялся выворачивать руль вправо, чего в этой ситуаций никак нельзя было делать, как нельзя было и резко тормозить на этой коварной щебенке.

Но другого выхода у дяди Гени не было, из двух зол ему приходилось выбирать меньшее.

Нас развернуло в противоположную сторону, но избежать столкновения с самосвалом все же не удалось: он ударил «Победу» в левое заднее крыло, машину стало кидать из стороны в сторону, и мы опомниться не успели, как она оказалась на крыше, а мы все вверх ногами.

Больше всех, как и следовало ожидать, досталось Осипову. Как потом выяснилось, сначала он сильно ударился о приборный щиток, потом обо что-то головой и на какое-то время, видимо, потерял сознание.

Дядя Геня не пострадал, потому что он больше всех был готов к такому исходу и заблаговременно приготовился. Но ему мешал руль, и он, кряхтя, пытался вытащить из-под него ноги и уйти со стойки на голове.

Левая задняя дверь, возле которой сидел Швецов, от удара открылась, и он вывалился из машины на кучу щебенки, ободрав лицо и руки.

Меня сложило пополам, и я застрял в таком неудобном положении, что никак не мог понять, где у меня что, а когда наконец сообразил и огляделся, то увидел, что Мажуры в машине нет.

Он отделался легче всех, потому что сидел между мной и Швецовым. Выбравшись из перевернувшейся машины, он оценил беспомощность своих конвоиров и понял, что судьба дает ему шанс спасти свою жизнь. Рядом была железная дорога, по ней с небольшими интервалами проходили пассажирские и товарные поезда, водитель самосвала, из-за которого мы оказались вверх колесами, видимо, испугавшись, что придется отвечать за неумышленное столкновение, скрылся за шлейфом пыли, других машин на шоссе не видно — все было на стороне Мажуры.

Но для того, чтобы беспрепятственно скрыться, ему необходимо было завладеть оружием, добить нас, а уже потом двигаться в сторону железной дороги. Только в этом случае у него появился бы резерв времени, чтобы успеть раствориться в необъятной стране, пока его не объявят в розыск.

Он попытался открыть переднюю дверцу, чтобы забрать у потерявшего сознание Осипова пистолет. Но дверцу заклинило, и тогда Мажура бросился к Швецову, сидевшему на куче щебенки и вытиравшему грязным рукавом кровь с разбитого лица, ударом ноги опрокинул его на спину и навалился на него, пытаясь залезть под брезентовую ветровку и извлечь из спецкобуры пистолет.

Но Швецов сопротивлялся, ворочался под ним, пытаясь сбросить его с себя, и Мажура не успел добраться до пистолета, потому что именно в этот момент я, невредимый, только слегка помятый, наконец-то выполз через ту же дверь, через которую за минуту до этого выбрался Мажура.

Убегать Мажуре было уже поздно, он, видимо, трезво оценивал свои возможности, особенно с учетом разницы в возрасте и наших физических кондиций. К тому же я тоже был вооружен, а пуля, хоть она и дура, но зато, как известно, летает очень быстро и способна догнать самого быстроногого бегуна.

И тогда Мажура оставил Швецова лежать на куче щебенки и пошел на меня…

7

За мою жизнь, насколько я помню, мне всего два раза было по-настоящему страшно.

В первый раз это случилось летом сорок второго года. На всех фронтах шли жаркие бои, раненых было очень много, и мать сутками пропадала в госпитале. Отводить меня в детский сад и забирать оттуда было некому, и она отправила меня в деревню к бабушке, матери отца, которая тогда еще была жива.

И вот там со мной и произошла эта ужасная история.

Однажды, выйдя гулять на деревенскую улицу, я из детского озорства погнался за гусенком. Погоня не удалась, гусенок шмыгнул под ворота, а меня атаковала стая взрослых гусей.

Ростом они были повыше меня и, окружив меня с трех сторон и прижав к воротам, так страшно шипели и так больно щипали меня своими клювами, что я просто обезумел от ужаса и разорался на всю деревню.

Прибежали мальчишки постарше, отогнали гусей, а я еще долго залечивал их весьма болезненные укусы, и потом не было для меня зверя страшнее, чем гусь.

Может быть, поэтому, когда в детском саду начинали игру в «гуси, гуси, га-га-га, есть хотите?» и т. д., я всегда просил назначить меня волком и, когда мне выпадало такое счастье, на полном серьезе занимал позицию «под горой», и оттуда с таким азартом кидался на своих сверстников, как будто и в самом деле собирался отомстить им за настоящих гусей.

Второй случай произошел, когда мне было пятнадцать лет.

Однажды с приятелями мы пошли на водную станцию «Динамо» и устроили состязание, кто нырнет дальше. Мне, конечно, как и всем мальчишкам в этом возрасте, очень хотелось отличиться, тем более, что я тогда уже плавал на уровне второго взрослого разряда, поэтому мне не составляло труда переплыть под водой пятидесятиметровый бассейн от стенки до стенки.

Но, прыгнув в воду первым, я не учел, что на реке есть течение и, что самое главное, это не закрытый бассейн, здесь нет стенки, а дощатые бортики уходят под воду всего на неполный метр.

И вот не успел я отсчитать количество гребков, которых обычно хватало на то, чтобы проплыть под водой пятьдесят метров, как в глазах вдруг резко потемнело.

Я сразу даже не понял, что произошло, но уже в следующую секунду до меня дошло, что я нырнул под противоположный бортик.

И вот тогда мне стало страшно.

В почти полной темноте, рискуя каждую секунду зацепиться за якорные тросы или удариться о сваю или еще что-нибудь, я решил не поворачивать назад, а плыть вперед до тех пор, пока снова не увижу солнечный свет.