Анджей Пшипковский - Одержимые Страница 13

Интерьер квартиры семьи Замбетти, обставленной в стиле холодного, бело-голубого модерна, вероятно, способствовал интеллектуальным спекуляциям, но не развитию супружеских чувств. Со своей женой, Конни, он познакомился во время банальной экскурсии на Ниагарский водопад, когда ветер сорвал с девушки полиэтиленовый плащ, который обычно защищал туристов от назойливого водяного тумана в тот момент, когда они проезжали рядом с сумасшедшим грохотом падающей воды. Замбетти пригласил ее под свою накидку, потом они вместе съели обед в каком-то крикливо разрекламированном ресторане и — перед возвращением в Бостон — переспали в придорожном мотеле, а после приезда в город даже не договорились о следующей встрече. Замбетти наверняка забыл бы о ней, если бы не случайная встреча в университетском кафе. Оказалось, что Конни работает в финансовом отделе и даже имеет какое-то влияние на финансирование исследований и работ института. На этот раз Замбетти не пропустил случая — у Конни кроме секса были и другие достоинства. Вскоре молодой ученый благодаря ее помощи получил возможность закупить уникальную исследовательскую аппаратуру в Японии, куда даже слетал за счет института, чтобы лично оформить эту торговую сделку. Дорогую аппаратуру он использовал потом для испытаний, длившихся всего неделю, а затем поставил ее на институтский склад. Откровенно говоря, Замбетти мог часть исследований провести на почти такой же аппаратуре, имеющейся в одном из калифорнийских университетов, но это было бы не в его стиле. Замбетти постоянно преследовала навязчивая идея — немедленно проверять на практике свои теоретические выкладки. Так он делал в науке и так поступал совершенно в другой области. Когда Замбетти прикинул, что более длительный союз с этой девушкой может быть выгодным — он предложил ей немедленно выйти за него и отправиться в Европу, где как раз собирался принять профессорскую должность. Отец Конни, известный бостонский адвокат, не был в восторге от выбора дочери, которую он мечтал выдать замуж за какого-нибудь представителя старого рода Новой Англии, но довольно быстро согласился на этот союз. У него было достаточно воображения, чтобы предвидеть — этот брак дочери вряд ли будет последним. Женитьба на американке давала Замбетти неплохую позицию в обществе среди снобистской интеллигенции и дополнительное прикрытие для той части его деятельности, которая должна была оставаться неизвестной супруге, коллегам, журналистам и прежде всего полиции. Именно сейчас, в городской тиши отпускных недель, профессор лихорадочно делал все, чтобы предусмотреть любую мелочь в плане, который родился в его голове год назад, а выполнение которого надо было приурочить к открытию осеннего политического сезона.

Замбетти с детства испытывал глубоко скрываемое презрение к своему обществу, а по мере взросления — в нем росла ненависть к системе, жертвой которой стала его мать. После ее смерти он оказался в церковном приюте, который хотя и давал крышу над головой, еду и возможность учебы в приходской школе, но за все это надо было платить телесными наказаниями, к которым там щедро прибегали, и к тому же всегда по голому заду, а по мере взросления — и особого рода услугами для извращенных воспитателей. Замбетти выдержал в приюте более десяти лет. На первом курсе университета он добился самостоятельности и покинул приют, где научился ненавидеть. Его так и разбирало дать волю своей ненависти. Именно тогда он и составил план, который выполнил до мельчайших подробностей, как и подобает математику. Ничто в этом плане не обмануло, ничего не надо было импровизировать — два метких выстрела из проезжающего автомобиля в спину отца Бонифация положили начало личным счетам Замбетти с окружающим его миром. Это было классическое идеальное преступление, а бредни о том, что оно невозможно, распространяемые полицейскими и авторами детективных романов, были обычным идиотизмом.

Ничто не мешало и никто не стоял на пути Замбетти в его карьере, никто до сих пор не нарушил этой хладнокровно запланированной двойной жизни. Глубоко законспирированный руководитель «Огненных бригад», имеющий псевдоним Тангенс, твердо стоял на ногах. Первым актом, обнаружившим существование организации, был взрыв металлической мачты высокого напряжения и трансформаторной станции. Проделал эту по-детски легкую операцию он сам, не забыв, конечно, проинформировать редакции всех крупных газет, что этим актом «Огненные бригады» начинают войну, целью которой является уничтожение прогнившего здания буржуазного государства и строительство справедливого государства пролетарской революции. Более подробно программа новой организации была изложена в воззвании, дату публикации которого в прессе «Огненные бригады» назначили сами, угрожая новым террористическим актом. Тогда им еще не верили, еще обольщались надеждой, что это какая-то ничего не значащая группка левацкой молодежи, и их требования были оставлены без внимания. На этот раз взлетело в воздух помещение Торгового банка в Милане. Сорок семь трупов. Страх. Страх оказался более сильным, чем возмущение. На следующий день воззвание кричало огромными буквами на первых полосах газет: «Смерть республике буржуев! Да здравствует республика пролетарской революции!»

Синьора Замбетти на затененной зонтиком террасе заканчивает чтение американских журналов. Попивая тоник со льдом, она видит въезжающую на паркинг машину мужа. Конни идет на кухню, чтобы приготовить ужин, она не ожидала мужа так рано. Почти ежедневно профессор возвращается около полуночи.

— Это настоящий сюрприз, darling[11], — сказала она, встречая его. — Так рано?

— Это только начало сюрпризов. Завтра утром мы едем на Комо. Конец всем делам. Отпуск. — Замбетти потер руки. Конни давно не видела его в таком хорошем настроении. — Знаешь что? Не возись в кухне, давай съедим что-нибудь в клубе, ты согласна?

— Сегодня тебе повезло? Будет новый патент? Я рада. Но в клуб не пойдем, хорошо? Тем более утром нам ехать.

— Это не имеет никакого значения. Мы можем поехать даже в полдень, нам некуда торопиться. Ну а в клуб все же поедем. Мне хочется.

Не ожидая ответа, он скрылся в ванной. Конни пожала плечами и, подойдя к двери ванной комнаты, сказала:

— Отлично. Ты поешь в клубе, а я дома.

Такого отношения к себе она не переносила. На каждую попытку навязать ей чужую волю Конни тут же реагировала. Нет, мой дорогой. Если бы ты меня попросил или попытался согласовать… Конечно, в душе она была готова на компромисс, да и требовала от него так немного. Но даже этого не дождалась. Он принял душ, переоделся и вышел, не удостоив жену даже словом. Конни впервые с момента отъезда из Бостона пожалела о своем решении. Она уже потянулась было к телефонной трубке, чтобы позвонить отцу, но опустила руку. Нет, это ее, и только ее, дело. Она не знала, как поступить. Не нашла еще способа, как убить скуку проводимых в одиночестве дней. Домашние дела — это всего лишь часть дня, остальное время — ожидание занятого работой мужа, его улыбки, редкой ласки или плохого настроения. Чужая страна казалась ей дружественной. В супермаркетах Конни улыбались кассирши, смуглые мужчины смотрели вслед, заигрывая с ней, она слышала мелодичные слова, которые еще не понимала, но которые ее радовали. Сегодня она не останется дома, это было бы снова ожидание. Надо идти, идти к людям, возможно, в какой-нибудь ночной ресторан, а может, только пройтись по светлым, но безлюдным улицам города. Так она и сделала, но, походив немного, решила вернуться домой. В конце концов, это мелкое домашнее недоразумение не должно стать причиной скандала. А так может случиться, если муж, вернувшись, не застанет ее дома. Ну что же, он переутомился, ему можно многое простить. Лишь бы только отпуск удался — этот их отдых на альпийском озере.

Как-то в одну из суббот они объехали озеро на машине. Конни восхищалась живописными городками и элегантностью прибрежных резиденций. Тогда муж обещал, что именно здесь они проведут свой отпуск. Этот отпуск должен был стать не просто отдыхом, а началом ее новой жизни. Ибо Конни хочет пойти работать. Она была даже в английской школе, могла бы там преподавать, пока в порядке замещения, но ей обещали, что через несколько месяцев у нее будет постоянная работа. Конни не сказала об этом мужу, рассчитывая именно на отпуск и на возможность спокойно обо всем поговорить. И дело было не в деньгах — профессор не жалел средств на ее расходы, а в том, чтобы чувствовать себя нужной. Этого не могла ей принести монотонность домашней жизни. Если бы еще они вели открытый дом, как это было у родителей Конни в Бостоне, ей было бы легче.

Открывая дверь в квартиру, Конни услышала телефонный звонок. «Я встретил своего приятеля, которого давно не видел, мы вместе зайдем к нам, — услышала она голос мужа. — Извини, что так поздно». Конни обрадовалась. Наконец-то к ним кто-то придет, и к тому же муж не сердится.