Застава «Турий Рог» - Юрий Борисович Ильинский Страница 13

— А тебе какое дело?

— У них же осенью свадьба! А ты явился, не запылился, крутишься под ногами.

— Ну и что? — Костя накалялся: адвокат какой выискался. — Свадьба, говоришь? Отлично, попляшем на свадьбе. Только… на моей! — Костя сказал и сам испугался: вырвалось нечаянно.

Оба пограничника оторопело уставились друг на друга.

— Ты чего несешь? Чего! Ты, стало быть, того… хочешь у товарища невесту свести? — Груша волновался, не находил нужных слов, язык цеплялся за неровную подковку зубов.

— «Свести»! Это лошадей когда-то сводили цыгане. В доисторические времена. Впрочем, захочу — сведу!

Ну и нахал! У повара дух захватило, на скулах вспухли желваки: на кого замахнулся, бесстыжий!

— У нас в деревне за подобное тебя бы живо остудили…

— Нет, кулинар, я и у вас бы своего добился, теряться не привык, — парировал Петухов и, окончательно добивая повара скороговоркой, добавил: — Отцепись от меня, твои котлеты да борщи обрыдли, а тут еще ты бухтишь…

Костю неудержимо тянуло к Ланке, при малейшей возможности он спешил на кордон. Лесник принимал его радушно, старик дружил с пограничниками, помогал им заготавливать дрова для заставы, хаживал с капитаном Зимарёвым на глухарей, случалось, и тропил с пограничниками двуногого зверя.

Дед Андрон заряжал ведерный самовар с медалями на помятых боках, настаивал на крутом кипятке густой малиновый чай, ставил на стол варенье из лесных ягод в туесках, готовил мешанку — удивительно вкусное кушанье из орехов и меда. Пограничники, сидевшие на скудном рационе военного времени, рады были навещать лесника и его милую внучку ежедневно, но служба лишала их этой возможности. Кроме того, зная о серьезных намерениях старшины, бойцы держались от сторожки подальше. И только один Костя продолжал бывать на кордоне.

Он заводил с дедом пространный разговор о международном положении, обсуждал позицию союзников: тянут, такие-сякие, со вторым фронтом. Переходил к боевым эпизодам, мог часами рассказывать о своей роте, которая, по его словам, воевала так, что всему личному составу можно было смело дать Героя. Не забывал Костя и о своей персоне — врать не врал, разве что немного преувеличивал.

Ланка сидела, обхватив бронзовые колени, русые, волнистые волосы рассыпаны по плечам, на локтях ямочки, такие — так и тянет поцеловать. Однажды Костя расхрабрился, потянулся было, но девушка так на него посмотрела, что боец стушевался.

«Смешной, — думала Ланка. — Фронтовик, а робеет». Она все больше привязывалась к Косте и радовалась, когда он приходил. Данченко теперь бывал реже, ссылался на занятость. Он по-прежнему делал вид, что не обращает внимания на участившиеся визиты Петухова.

Старшина помогал старику по хозяйству — косил, копнил, латал прохудившуюся крышу. В белой нательной рубахе с закатанными рукавами он был мужественно красив — работал умело, споро, и старик досадовал, что внучка никак не обротает такого молодца. Желая помочь Данченко и ускорить события, дед допустил оплошность, упрекнув старшину:

— Редко бываешь, Петро, обойдут тебя на поворотах.

Данченко с чрезмерным усердием соскабливал с брюк прилипшую смолу. Когда он ушел, Ланка с досадой сказала:

— Зачем вы так, дедушка? Настроение Петру испортили.

— Дурень твой Петька! Вот свистнут у него из-под носа невесту, зачешется. Только поздно будет.

— А это, дедушка, вас совершенно не касается.

— Поговори у меня! Отцу на фронт пропишу, он тебе даст!

Ланка чмокнула старика в сивую бороду, засмеялась. Дед укоризненно качал лысой головой.

IV

ПЕТУХОВ ПРИВЫКАЕТ

Товарищи сочувствовали Данченко, но никто не хотел говорить с Петуховым: похоже, шансы старшины уменьшаются. Трудную миссию пришлось выполнить комсоргу. Повар Груша долго упрашивал Девушкина посодействовать — скромняга Данченко объясняться с подчиненным, да еще по такому деликатному вопросу, не станет. А тот, лиходей, пользуется.

Девушкин скрепя сердце согласился, кляня велеречивого повара, — втравил в историю. Комсорг — парень обязательный, предельно вежливый, решил поговорить с Петуховым «на природе» и пригласил его пройтись. Они шли берегом Серебрянки; у знакомой тропы Костя остановился.

— Чайку не желаешь? А то зайдем к леснику.

— Как-нибудь в другой раз. — Девушкин покатал ногой встопорщенную кедровую шишку, засыпал ее песком.

Что даст нелепый разговор? Конечно, старшине нужно помочь, но как? А если будет хуже? Всем — Ланке, Косте, Данченко? Пусть лучше они сами разбираются, без посторонних, люди взрослые…

Возвращались недовольные друг другом. Петухов, догадываясь, о чем может идти речь, демонстративно молчал, потом принялся насвистывать какой-то бравурный мотивчик. Не попрощавшись, он скрылся в казарме, а Девушкин, расстроенный и рассерженный, отправился на спортивную площадку, сел подальше от горластых болельщиков, наблюдавших поединок волейболистов, и задумался.

Он вырос в старинном сибирском городке. Городок деревянный, дома приземистые, окна в резных наличниках, на коньках крыш деревянные петухи. Деревянная мостовая-лежневка, бревенчатое двухэтажное здание — театр. Основали городок русские землепроходцы, торговые и ратные люди у слияния двух великих рек.[38] Издревле мужчины хаживали на охоту, по грибы, баловались рыбкой. Митю увлекало другое.

После занятий в школе он до позднего вечера просиживал над книгами. Библиотека помещалась в доме замечательного сказочника Ершова. Митя читал исторические романы, хотел стать историком или археологом.

Потом ему открылся театр. Здесь бывали в свое время Радищев, декабристы — Кюхельбекер, Муравьев-Апостол, не пропускал ни одного спектакля знаменитый Менделеев. С галерки, затаив дыхание, смотрел Митя на неведомый, удивительный мир, постоянно открывая что-то новое.

Ничто для него не существовало, кроме книг и театра. Первое стихотворение Митя написал на могиле Кюхельбекера, милого, странного, доброго Кюхли; могила затерялась в подступившей к городку тайге. Митя никому не показывал свои творения, читал их наизусть, бродя по тихим улочкам. Позже появились стихи о школе, товарищах. Короткое стихотворение о лесорубах показалось удачным, после долгих колебаний Митя решил попытать счастье.

Часа два кружил он у обшарпанного особняка редакции городской газеты. Собравшись с духом, робея, открыл дверь, обросшую хлопьями инея, просяным веником обмахнул пимы. Потом затоптался в коридоре: стихи прочитает газетчик, опытный специалист, возможно, поэт, в городе немало поэтов, их нередко печатают на последней странице, особенно перед праздниками. Прочитает и прогонит. А вдруг стихи понравятся? Их опубликуют в воскресном номере, фамилию автора наберут жирным шрифтом. Дмитрий Девушкин. Поэт Дмитрий Девушкин!

В тесной комнате накурено, парень в сером свитере бойко стучал на пишущей машинке, другой журналист — рябоватый, седой, сдвинув очки на круглый, лысеющий лоб, быстро правил свежую полосу. Увидев Митю, бросил ручку. Митя протянул листок, газетчики переглянулись: еще один начинающий…

— Садитесь.

Митя примостился на краешке стула. Журналист прочитал стихотворение, бросил листок на стол.

— Производственная тема. То, что доктор прописал. Предстоит районный слет, накануне