Стивен Хантер - Третья пуля Страница 14

— От этого всего у меня голова разболелась, — заявил Боб.

— Мы почти у цели, — обещал Ричард. Приложившись к кружке ещё раз, он продолжил. — Он не был особенным человеком. Но он должен был быть на сто процентов надёжным. После множества психологических тестов он был отобран из тысяч, которые клялись, что уж они-то справятся. Но в 2015 году все знали, что соблазн остаться в прошлом был ошеломляюще велик. Прошлое виделось куда как лучшим, чем вечно ниспадающее будущее. Им нужен был человек с твёрдым намерением принести себя в жертву ради мира, которого он никогда не видел и даже никогда не увидел бы, ради детей, которых он не знал, который мало того что погиб бы, но, что ещё более печально, был бы стёрт из людской памяти, став человеком, который не существовал ни в будущем, ни в прошлом.

Они нашли такого человека. Может быть, он был похож на тебя, Джек. Крепкий, умный, просоленный, видавший виды, хромающий, с вечно внимательным взглядом, подтянутый, как будто всегда готовый увернуться от обломка летящего бура. Вот такой человек — герой, как Джек, хромающий от раны, о которой он никогда не рассказывал.

Его отправили в прошлое. Он попал сюда в 12–29 поясного времени двадцать второго ноября 1963 года на юго-западный угол книгохранилища Техаса, оказавшись точно напротив рекламы «Hertz». Ему оставалось порядка минуты, чтобы собраться, но ему хватало— он был хорошо тренирован и не отступил, не усомнился, не колебался, не боялся и не жалел. Возможно, его звали Джек Брофи, если у них такой был. Хорошо соображал в инструментах, даже — или особенно— в оружии. У него была винтовка: ничего особенного, ничего сложного, обычный прицел среднего класса и несколько патронов. Это было всем, в чём заключались шансы выживших в ядерной войны — всё, что было обретено великой ценой и огромными усилиями наших наследников в 2015 году.

Герой на крыше навёл свой пристрелянный прицел на голову жизнерадостного, привлекательного молодого человека, известному как Джон Ф. Кеннеди и увидел, как в президента попадает вторая пуля Ли Харви Освальда, отчего президент дергается, но не падает. Герой видит, как руки президента самопроизвольно поднимаются к горлу в рефлекторном движении, известном как «поза Торберна»,[45] отсчитывает до пяти и нажимает на спуск, отправляя пулю в голову ДФК.

И в этот момент он исчезает. Винтовка исчезает, все следы пули исчезают, как и предусмотрено его самоубийственным долгом — всё это прекратило существовать. И поэтому никто до сих пор не раскрыл и никогда не раскроет это дело. Растерянный идиот Ли Харви Освальд остаётся в недоумении, паникует и бросается оттуда. Что с ним случится— никого не волнует. Что на самом деле важно— так это то, что в момент смерти ДФК следующая сотня лет прекращает существовать, её не будет. ДФК мёртв: он не был ранен, он не восстановился, ему вышибло мозги, он не вывел войска из Вьетнама, он не умолял русских о взаимных соглашениях, он не совершил одностороннего разоружения до роковой черты, что в итоге толкнуло нас за эту черту. Не было ядерного холокоста, миллиардов смертей, ядерной зимы, уничтоженной экосистемы, истреблённых сельскохозяйственных растений, отравленных морей, демографического самоубийства, второго «Проекта Манхэттен»: мы получили— и как планета, и как биологический вид— что-то неизвестное: второй шанс.

Так что здесь мы сейчас и находимся, Джек— через пятьдесят лет в реальности после двадцать второго ноября 1963 года. Вьетнам. Уотергейт. Джимми Картер, Рональд Рейган, Буш Первый, Клинтон, одиннадцатое сентября, Буш Второй, война с террором, Ирак, Афганистан— один замес за другим, Джек, но мы не взорвались на своих же бомбах и миллиарды нас всё ещё пьют воду и дышат воздухом. Так что одинокий стрелок всё же сослужил нам добрую службу.

— Ну, — отозвался Боб, — ты обещал мне теорию, и я скажу тебе— это всем теориям теория.

— Как видишь, большинство теорий говорит: если бы ДФК выжил — последствия были бы позитивными. Я не принимаю такого суждения. По тому самому закону непредвиденных последствий его выживание привело бы к негативным последствиям: трагическим и даже катастрофическим. Но мы этого уже не узнаем.

— Ричард, ты или гений, или идиот— я даже не знаю.

— Ну, думаю, ты не удивишься, если я скажу тебе, что уже слышал это раньше не один раз. Теперь переспи ночь с этим и завтра в одиннадцать в лобби «Дал-Текса» тебя ждёт Дэйв Эронс, он покажет тебе здание.

Суэггер вернулся в отель с разболевшейся головой, как будто бы пил. По ощущениям так и было: он употребил научно-фантастический рассказ Ричарда с путешествиями во времени и всякой чепуховой ерундой. Что это была за чушь? Тут был какой-то смысл, но Боб не мог его ухватить.

Ему очень хотелось выпить — как обычно, Боба одолевал соблазн пойти в бар и принять одну порцию, которая станет двумя, которые станут тремя и так далее. Соблазн, который был всегда здесь, как маяк-ориентир для лётчика, никогда не гаснущий.

Нужно было подумать о чём-либо ещё, поместить что-то между собою и своими аппетитами, кружившимися в голове безумным вихрем. Он натянул одежду, обулся, спустился на лифте вниз и прошёл двенадцать кварталов в одиночестве, темноте и прохладе до площади Дили в спешке, неожиданной для боли в его бедре и неуклюжести его походки.

Боб хотел поглядеть на это снова: в темноте, как на очертания без деталей, просто как на форму того кошмарного для многих безумцев места: травяного холма.

Если не приглядываться к деталям, маленький холм на западе площади выглядел абсолютно неприметно. Боб подошёл, забрался наверх и какое-то время смотрел на редкие машины, едущие вниз по Элм, вообразив себя на месте легендарного французского гангстера, излюбленного кандидата одной из первых теорий, который был вовлечён в дело. Корсиканец, как говорилось, как из старого голливудского кино, настолько деградировавший, что мог убить одного из самых блистательных людей в мире, стоял тут, со своим карабином М1, в 12–30 прицелившийся точно в президента и выжавший спуск.

Но…

Нет, неверно. Не мог француз-убийца прицелиться в президента. Президент ехал с непостоянной скоростью, так что его убийца должен был целиться в место перед ним, взяв упреждение порядка шести дюймов для того, чтобы попасть в голову. Стрельба с упреждением требует мастерства и практики, и многие так ничего и не добиваются.

Многие полагают, что французу на холме было легче сделать выстрел, поскольку он был ближе. По их мнению, близость равна лёгкости, а дальность равна трудности. Освальд был в двухстах шестидесяти трёх футах, а француз— в семидесяти пяти. Ясно, что люди, делающие выводы, никогда не стреляли ни влёт, по движущейся мишени ни по бегущим животным или людям.

Суэггер прикинул, что гипотетический француз находился под углом в девяносто градусов к машине, которая как раз в этот момент ускорялась в неизвестном темпе. Для того, чтобы попасть одним выстрелом, — а у него был только один выстрел в рамках проведения операции с фальшивым стрелком, — он должен был выстрелить с упреждением. В стендовой стрельбе по летящим глиняным тарелочкам такой выстрел, который зовётся «пересекающим», считается самым сложным, поскольку требует самого большого упреждения. Он отрабатывается путём тренировки снова и снова, в результате которой приобретается опыт, позволяющий ощущать, какое расстояние нужно взять на упреждение исходя из скорости цели.

Французу нужно было найти цель, вести винтовку, взять некоторое (неизвестное!) расстояние перед целью и затем нажать на спуск, при этом не поколебав изображения, видимого в прицеле двигающейся винтовки. Суэггер знал, что это было достаточно трудно даже с использованием дробовика, который стреляет целым облаком дробинок, покрывающих значительную площадь. С использованием же винтовки это было практически невозможно— разве что был использован высочайший профессионал-стрелок с инструментом, кладущим пулю в точку. Шансы сделать такой выстрел с первого раза были ничтожны. Нет, это не было невозможным, но для команды профессионалов было бы в высшей степени неосмотрительным строить свой план на том, что один из них поразит практически невозможную цель первым и единственным хладнокровным выстрелом — разве что они имели в своём распоряжении какого-нибудь стрелкового гения, а такие люди крайне редки и их трудно найти.

Что же касается Освальда или кто бы там ни был в здании— его ситуация была откровенно другой. Его выстрел в терминологии стендовой стрельбы был «исходящим». Он весьма лёгкий, поскольку цель видна под острым углом. Лимузин не находился точно под нулевым углом к стрелку, но в то время как он двигался по Элм-стрит, а стрелок располагался в окне, выискивая его, угол составлял порядка пяти градусов. С его точки зрения — даже сквозь низкокачественный прицел— лимузин медленно смещался справа налево, практически незаметно для стрелка. Главным свойством цели в этот момент было то, что она уменьшалась в размерах, поскольку лимузин уезжал дальше, увеличивая дистанцию. Но и это не требовало выстрела с упреждением и отточенной способности рассчитать величину упреждения. Ему нужно было просто навестись на цель, сконцентрироваться на обработке спуска и выстрелить. Если винтовка была точной, а прицел— пристрелянным в ноль, то выстрел не был бы более сложным, чем со стрелкового стола в тире. Разница в расстояниях — семьдесят пять футов против двухсот шестидесяти трёх— не имела никакого значения. Для снайперских мозгов Боба выстрел сзади и сверху был гораздо легче, чем выстрел под углом в девяносто градусов по автомобилю, набирающему ход с неизвестным ускорением.