Александр Чагай - Каро-Кари Страница 14

Что правда, то правда – бензин, а особенно дизельное топливо в Пакистане были низкого качества. На автозаправках в центре Исламабада еще можно было получить приличный продукт, но и цены там держались соответствующие. Обычно же водители заправлялись на дешевых колонках, не смущаясь тем, что плохое топливо губило двигатели, и автомобили исторгали из себя клубы сизого дыма.

Впрочем, Ваха к этой экологической угрозе отнесся спокойно, лишь обмахивался платочком. Когда Шантарский предложил поднять окна и включить кондей, то чеченец попросил этого не делать. Наверное, дома у себя привык. Там ведь тоже на каждом углу продают «паленые» бензин и солярку. Впрочем, сам Хисратулов объяснил это по-другому.

– Хочется подышать горным воздухом. Он все равно чувствуется, несмотря на выхлопы. Здесь прекрасно! Будто мы в Чечне. Очень похоже.

Шантарский, который предпочел бы кондей, не стал спорить. Он в Чечне не бывал, а пакистанские красоты ему надоели. В эти курортные места он ездил многократно – по делу и для удовольствия. Но с гостем нужно было проявлять любезность, выполнять его желания и поддерживать беседу. Она, кстати, протекала весьма однообразно. О политике или каких-нибудь других серьезных вещах Ваха не разговаривал, только делился своими восторгами по поводу пакистанской природы. Шантарский посоветовал ему прокатиться по подвесной дороге, затем отправиться на оздоровительный хайкинг и завершить экскурсию в хорошем ресторане. Ваха согласился, и Леонид с тоской подумал, что этот день закончится не скоро.

По сторонам замелькали указатели, извещавшие, что до подвесной дороги остается несколько километров. Оставив автомашину на стоянке под присмотром Фейсала (там же запарковался полицейский эскорт), Шантарский и Ваха направились к кассам. Леонид заметил наглеца с «субару», который, по всей видимости, тоже решил покататься. Однако не торопился встать в очередь за билетами, вероятно, кого-то ждал – приятеля или девушку.

Взяв билеты, Шантарский и Ваха вышли на маленький перрон, к которому причаливали кабинки подъемника. Они не останавливались, и у пассажира было секунды две на то, чтобы забраться внутрь и расположиться на широком сиденье. Тем, кто в силу физической слабости или нерасторопности не мог проделать это упражнение самостоятельно, помогали служащие.

Вокруг улыбки, смех, веселая возня детей. Подвесная дорога – праздник для всех. Каждые пять минут кабинка подлетала к перрону, и двое служащих-пакистанцев усаживали в нее очередного клиента. Тот отправлялся в заоблачное путешествие, болтая ногами и обозревая окрестности. Кабинки фиксировались на тросе на расстоянии пяти-шести метров друг от друга. Сзади и сверху – матовая пластиковая полусфера, спереди кабинки оставались открытыми, и пассажиры, чтобы не вывалиться, должны были закрепить страховочный поручень.

Путешествие давало ощущение риска – от высоты захватывало дух. Слабонервные мужчины и женщины побелевшими пальцами вцеплялись в поручни и с ужасом взирали на проплывавшие внизу верхушки сосен и грозного вида каменные глыбы.

Первая часть путешествия длилась минут тридцать. Затем пассажиры прибывали на конечную станцию, находившуюся на высоте около трех тысяч метров, и пускались в обратный путь.

Шантарский и Ваха благополучно добрались до верха. Кабинки, сделав петлю, на пару секунд задержались на посадочной площадке. Кто-то соскочил, чтобы прогуляться по парку, разбитому на вершине горы, другие, в том числе Ваха и Шантарский, начали спуск. Под ногами проплывали деревья, дома, фигурки людей, шоссе и автомобили.

Оставалось еще около получаса безмятежного отдыха. Посланец Горгуева хвалил горные виды, щелкал «найконом» и не донимал своего спутника просьбами и расспросами. «Ну и слава богу, – думал Леонид, – гость счастлив, все – счастливы, культурная программа выполняется».

Склон горы был укреплен грубо отесанными камнями и проволочными сетками. Селевые лавины и камнепады в этих краях не редкость. Время от времени мелькали дома, прилепившиеся на почти отвесных скалах. Скромные жилища крестьян и особняки богачей, отдыхавших здесь от напряженного ритма политики и бизнеса.

Примерно на середине пути Леонид снова увидел водителя «субару» – среди пассажиров, двигавшихся навстречу. Очевидно, он сел в кабинку примерно через полчаса после Вахи и Шантарского. На этот раз Леонид смог получше разглядеть парня, обставившего их на серпантине. «Гонщик» развалился на сиденье, поигрывая страховочным поручнем – то поднимал его, то снова опускал, защелкивая в крепежных отверстиях. Видно, демонстрировал храбрость, страха высоты он не испытывал. При этом покуривал тонкую сигариллу и беззастенчиво рассматривал барышень, которых среди пассажиров подъемника было не так уж мало.

Выглядел «гонщик» франтом. Лет тридцати, не больше. Белолиц, чернобров, усы густые, щегольски закрученные. Белоснежный, тщательно отутюженный и накрахмаленный шальвар-камис. Он явно заботился о своей внешности и старался поспевать за модой. Через мочку правого уха продето золотое кольцо – такое не часто увидишь у пакистанца. Характерным жестом молодой человек поправлял волосы, подстриженные в аккуратную гривку. В том, как он отставлял руку, пальцы которой зажимали сигариллу, было что-то картинное, рассчитанное на дешевый эффект. Красавец был явно настроен на бесцельное и безмятежное времяпровождение.

Шантарскому показалось, что лицо молодого пакистанца ему знакомо. Но, скорее всего, это было обманчивое впечатление. С местной молодежью, тем более «золотой» (а этот тип, судя по всему, принадлежал именно к этой категории), Леонид не общался. Эта публика не отличалась осведомленностью, не занимала важных должностей и вербовочного интереса не представляла.

Тем временем подвесная дорога исправно поскрипывала шкивами, прицепные устройства катились вперед. В кабинку перед Шантарским и Вахой ухитрилась втиснуться целая семья – муж, жена и две дочки. Они оживленно жестикулировали, восторгаясь природой и горным воздухом.

Тросы протянулись рядом с высокой скалой, похожей на гигантский каменный палец. От кабинок подъемника ее отделяло метра полтора: казалось, рукой можно дотянуться до бурой поверхности, изрытой оспинами впадин и расселин. Шантарский видел, как навстречу ему движется улыбающийся франт. Он небрежно закинул ногу за ногу, выставив напоказ тонкие щиколотки. Вежливо кивнул пакистанской семье, затем задорно помахал рукой Шантарскому и Вахе.

Все произошло стремительно. Поравнявшись с ними, франт выхватил из-под просторной рубахи пистолет с глушителем. Первая пуля пробила Вахе череп и, сохраняя остатки убойной силы, расколола пластиковый колпак. Мозговое вещество растеклось по матовой полусфере. Второй выстрел – в сердце. Третья пуля впилась в горло. Ваха выпустил из рук фотокамеру, которая разбилась о камни.

Пакистанская семья сначала только на это и обратила внимание. Муж поцокал языком, выражая сочувствие растяпе, лишившемуся камеры; жена и дети свесили головы вниз, пытаясь разглядеть осколки. Но через пару мгновений, обернувшись, они отчаянно завизжали. Зрелище было жуткое. Старик полулежал на сиденье, неестественно задрав голову, будто пытаясь что-то разглядеть в безоблачном синем небе. Из горла у него хлестала кровь, пропитавшая рубашку и летние брюки.

Вслед за фотоаппаратом в пропасть полетел пистолет. Убийца откинул страховочный поручень и совершил быстрый прыжок на каменный палец. Вот он уже на площадке, словно специально вырубленной в скале для таких каскадеров.

Шантарскому кровью забрызгало лицо, на него навалился труп Вахи. Он оттолкнул его, хотел было броситься вслед за убийцей, но кабину, продолжавшую движение, отделяло от каменного пальца уже не меньше шести-семи метров.

Добежав до края скалы, убийца спустился на узкую террасу, исчезнув из поля зрения пассажиров. Затем появился снова. Пассажиры увидели, как он выводит на стартовую позицию сине-белый дельтаплан, который, очевидно, был заранее доставлен и спрятан на террасе. Пристегнувшись, убийца, разбежавшись, оттолкнулся от земли. Вот он уже летит, ловко маневрируя, находя восходящие воздушные потоки.

Раздались удивленные возгласы. Пассажиры в дальних кабинках, не видевшие жестокого убийства, одобряюще заулюлюкали, восторгаясь дерзким трюком. Но затем одобрительные возгласы сменились криками ужаса.

Еще совсем недавно окровавленный труп, застывший на широком сиденье, был самоуверенным мужчиной, убежденным, что он принадлежит к избранному клубу хозяев жизни. Теперь он стал мертвой плотью, которая через пару часов начнет разлагаться под жгучим пакистанским солнцем. Когда тело привезут в Исламабад, его определят в морг в Пакистанском институте медицинских наук, где отработавшие свой срок системы охлаждения с трудом поддерживают нужную температуру. Потом усопшего отправят самолетом на родину и еще подумают, стоит ли его останки показывать друзьям и родственникам. Закопают, и жизнь пойдет своим чередом.