Уно Палмстрём - Система-84 Страница 14

— Госпожа Хальстрем? — спросил он только, прекрасно зная, что перед ним вдова убитого.

— Да.

— Комиссар Турен. Это я вам звонил.

Она посмотрела на него и начала нервно теребить короткие рукава кофты. На лице ее появилось подобие улыбки.

— Входите, пожалуйста.

— Госпожа Хальстрем, не думайте, пожалуйста, что мне доставляет удовольствие быть вот таким назойливым... К сожалению, это является частью моей работы, и мне кажется, что вы могли бы дать полезные для нас сведения. — Турен сам. чувствовал, насколько сбивчиво говорит — почти так же, как делал устные переводы с немецкого 35 лет назад.

— Я все понимаю, — сказала Бритт Хальстрем. — Хотите осмотреть кабинет Эрика?

Он кивнул, и она провела его в комнату.

Это был обычный кабинет с письменным столом и рабочим креслом. На столе лампа. В углу еще одно кресло. По стенам книжные полки. К столу прислонено несколько картин, лицом к стене.

Турен пошарил в выдвинутом наполовину ящике, перевернул несколько листков бумаги, нацепил очки и прочитал, что там было написано.

— Вы не припомните, не произошло ли чего-нибудь особенного, неожиданного в... в последнее время? — Он снял очки и взглянул на Бритт Хальстрем.

— Нет. — Она помотала головой и нервным движением опять вцепилась в рукав кофты.

— Ваш муж интересовался искусством? — спросил Турен, поднимая с пола одну из картин. Изображение напоминало россыпь красных травинок.

— Нисколько... — Она смотрела, как Турен разглядывает картины. — А эти... Эти он получил несколько недель назад.

— Они очень схожи.

— По-моему, отвратительные.

— Да, хотя я вообще-то не эксперт... Он взял их посмотреть?

— Нет, что вы. Их нужно было продать.

Свен Турен опять снял очки и посмотрел прямо в заплаканные глаза Бритт Хальстрем.

— Ваш муж продавал картины?

— Обычно он этим не занимался, но продал несколько штук как раз накануне... Всего за несколько дней... — Голос ее дрогнул.

— А вы не знаете, откуда он получил эти картины?

— Он говорил, но я не помню...

— Вы не упоминали раньше про картины.

— Я не знала, что это важно. Он получил за них кое-какие деньги. Нам нужны были деньги... Но сейчас это не имеет никакого значения... — Она уже не могла больше плакать.

— Значит, вы не знаете, откуда он получил картины?

Она покачала головой, и в глазах появилось вызывающее выражение. Турен чувствовал себя свиньей: получалось, он ей не верит.

— Простите меня, но мне представляется это очень важным... — Он вновь повернул картину к свету. — Ну что ж... — Он направился к двери, а Бритт Хальстрем осталась на месте, устремив взгляд в пол. — Госпожа Хальстрем!

Глаза ее были расширены.

— Да?

— Больше не буду вам мешать. Спасибо, что позволили мне прийти.

Она улыбнулась и кивнула ему, зажмурив глаза.

У входной двери Турен остановился.

— Вас можно будет... с вами можно будет встретиться в случае... если мне что-нибудь еще понадобится? Я имею в виду, вы не собираетесь уезжать?

— Я все время дома, — ответила она.

— Тогда всего хорошего.

Дверь захлопнулась, и Свен Турен предположил, что Бритт Хальстрем опустилась на пол и заплакала. Он понимал ее.

«Нужно позвонить домой», — подумал он, и ему страстно захотелось увидеть жену.

Вокруг темно.

Те двое ушли. Десять минут назад. Он уговорил себя подождать еще пятнадцать минут, чтобы не быть застигнутым врасплох, если кто-нибудь из них что-то забыл.

До этого они разбрызгивали краску. Резкий запах раздражал горло, и Люк с трудом сдерживался, чтобы не закашляться.

«Банку пива и сигарету», — подумал он. Встал и потянулся. Через стеклянный потолок пробивался свет не то луны, не то уличного фонаря, падал на картину, над которой работали те двое. Несмотря на зеленоватое освещение, Люк узнал красные травинки. «Недурно. 25 тысяч за картину, которую два парня делают за полчаса». По коридору Люк шел на ощупь. «Если там кто есть, — подумал он, — мне конец».

В галерее было немного светлее. Люк пошел к дверям. Заперто.

Черт, но разбивать же окно. Телефон! Телефон он нашел быстро. Набрал номер полицейского управления.

— Комиссара Турена... И поскорее.

На лестнице, ведущей в галерею', стояла темная фигура. Звякнули ключи, дверь открылась.

Нервы Люка были натянуты до предела.

— Улле!

Турен! Люк почти бегом пересек темный зал. Турен предупреждающе приложил палец к губам и запер за ними дверь. Над городом уже спустились сумерки. На улице не было ни души.

— Тебе повезло, что ты не попытался выбраться через окно. Эриксон установил превосходную систему сиг-налиэацюг. Мне пришлось отключить ее с помощью конторы по охране. Надо подойти к машине и сказать им, чтобы снова включили.

Люк увидел впереди красные подфарники полицейской машины. Вытащил сигарету и с трудом прикурил.

— Ты, кажется, немного возбужден, — отметил Турен. — И по телефону голос у тебя дрожал. Ты уверен, что это те самые картины?

— Ясно, уверен... Черт, до чего ж -я испугался! Они чуть-чуть меня не обнаружили...

— Я просил тебя пойти поговорить с Эриксоном. И все. Мне в голову не могло прийти, что ты будешь шпионить за бандитами. Послушайся доброго совета, Улле, поезжай домой, выпей чего-нибудь горяченького... например молока, ляг и усни, а мы уж займемся остальным.

Люк навострил уши. В словах Турена проскользнули фальшивые потки.

— Ты чем-то до противного доволен. Что-нибудь наклевывается?

Они подошли к машине. Турен крикнул сидевшему «ц переднем сиденье:

— Скажи им, что могут включать! — Он повернулся к Люку. — Когда я от тебя что-нибудь скрывал в последней раз? — Он распахнул заднюю дверцу и сел в машину, Люк бросил недокуренную сигарету на тротуар и удалился. Турен улыбнулся про себя.

— Не хочу!

Министр юстиции сел в постели. Опять этот кошмар. Жена сидела рядом и смотрела на него.

— Милый, ЧТО случилось?

Он не мог ответить. Не мог рассказать, в чем дело. Что ему угрожают. Что все идет к черту.

— Не... Не знаю... наверное, что-го приснилось. Который час?

— Четверть двенадцатого. Я читала книжку и свет еще не гасила... Ты меня до смерти напугал, когда вдруг сел и закричал.

— Закричал? Я кричал? Что я кричал?

— «Не хочу!» — и крикнул это так, что я чуть с кровати не свалилась. Чего это ты не хочешь?

— Не знаю. — Он опустил ноги с кровати и сунул их и тапки. Скорее к окну. Воздуха, воздуха!

— Нет уж, рассказывай, в чем дело! Эти крики продолжаются целую неделю!

«Она ведь меня оберегает», — подумал он растерянно.

— Все очень плохо... Не знаю, смогу ли я оставаться на этом посту. За последние дни много чего произошло. Система-84, кажется, дала течь, к сожалению... Ты понимаешь ведь, что это значит.

Он свернулся калачиком и тесно прижался к жене. В ее объятиях было так тепло и уютно.

— Целыми днями только и занимаюсь этой проблемой. Просто не представляю, как быть.

— Ты хочешь сказать... тебе придется уйти в отставку?

Он кивнул в подушку.

Они немного полежали молча.

— Выпьем по рюмочке портвейна?

О, как же он ее любил! Как завидовал именно вот этой ее удивительной способности находить утешение даже в самые тяжкие моменты! Сама по себе рюмка портвейна не играет никакой роли. Но жена пытается вывести его из тупика, сдвинуть с мертвой точки.

Они стояли у окна и любовались летней ночью. На фоне светлого неба четко вырисовывались контуры моста Вестербрун. Внезапно у него возникло желание, как это ни смешно, спеть для нее.

Он не сделал этого.

— За тебя! — сказал он.

— За тебя!

Портвейн был сладкий и ароматный.

— Может, это и к лучшему, — сказала она. — С тех пор как ты попал в правительство, у тебя больше ни на что не остается времени. Но ты сам должен принять решение об отставке. Думаю, многие по достоинству оценят твое мужество.

Об этом он тоже думал. Отставка может принести ему голоса в партии. Многие сочтут это важным и правильным, если он сдержит слово.

— Уж и не знаю, — сказал он.

Они выпили еще по рюмке портвейна.

Ночь была теплой.

Свен Турен и Леонард Бергстрем сидели и смотрели друг на друга. Они заканчивали пить кофе, когда зазвонил телефон.

— Турен слушает. Привет... Нет, еще по крайней мере полчаса. Да, они называют это мясом в укропном соусе... Нет, нечто жилистое и противное. На вкус напоминает вареное полено... Ты еще не будешь спать, когда я приду?.. Очень мило с твоей стороны. Пока. — Он повесил трубку. — Бедняжка! Быть замужем за таким человеком, как я.

Бергстрем понимающе кивнул. Он знал, что значит быть замужем за полицейским, вернее, знала жена, которая охотно ему об этом говорила.

Из Дома полиции тоже были видны четкие контуры Вестербруна. Турен в виде исключения не задернул шторы. Теперь они могли наблюдать за тем, что происходит внизу. Входили и выходили полицейские, привозили подозреваемых, некоторых под конвоем, некоторых без.