Юлиан Семенов - Пароль не нужен Страница 15

Препровождая Вам, г. министр, упомянутые документы, позволяю себе обратить Ваше внимание, что уже самое существование этого так называемого представительства на территории Германии нарушает содержащийся в статье 1 соглашения от 6 мая 1921 г. основной принцип. Терпимость германских властей по отношению к вербовочной деятельности полковника Фрейберга несовместима с дружественными отношениями между Германией и РСФСР. Кроме того, эта деятельность является преступлением, согласно общему германскому законодательству.

Имею честь просить Вас, г. министр, от имени моего Правительства немедленно же закрыть устроенное полковником Фрейбергом представительство и фактически воспрепятствовать его вербовочной деятельности, равно как и привлечь его и капитана Апаровича к законной ответственности.

Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз засвидетельствовать, г. министр, совершенное к Вам уважение.

В. Копп.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТАНЦИЯ ЧИТА-II

Вокзал пуст. На жарком, раскаленном перроне замер строй почетного караула, чуть в стороне, под металлическим, давно не крашенным козырьком, — оркестр Читинского гарнизона. Возле облупившейся ресторанной вывески — группа военачальников, представители парламентских групп Народного собрания ДВР, партийные работники: большевики, эсеры и меньшевики. Кадеты и народные социалисты стоят особняком, оживленно переговариваются, смеются: лица холеные, очки поблескивают золотом, белые канотье выписаны из Парижа, штиблеты по последней американской моде — тупорылы, пиджачки коротенькие, тоже на американский манер.

Вокзальное начальство, упрежденное, что прибывает новый военный министр и главком, загнало пассажиров в залы ожидания и все двери заперло — на контролеров надежды нет: народ до зрелищ жадный, сомнет. Все вокзальные стеклянные двери расплющены прижатыми носами любопытных.

— Говорят, начальник-то, — шепчут в зале ожидания, — свирепый, порядок приехал навести, растрясет буржуев тутошних.

— Мели, Емеля! Он сам из немцев, а немец — первый буржуй на земле.

— Какой немец! Прикусись. Жид. Жид он.

— Евреи против капитала свирепые. Сейчас гривой своей затрясет кучерявой — чтоб конфисковать немедля!

— Коль, он мне под юбку залазит!

— Ишь, ишь кадеты стеклами сверкают. Министры-капиталисты! Как при адмирале сидели в начальниках, так и теперь остались. Эх, Расея, нет на тебя плетки!

— Погоди, доведут, — подымемся, с заду искры полетят.

— Слышь, папаш, а чего это эсеры все, как есть, нестриженные и с перхотью на спине?

— Это у них от идейности. Идейный — он завсегда нестриженный. А перхоть — так то ж мозг зашелушивается изнутри…

— Коль, он мне под юбку залазит!

— Эвон паровоз, паровоз!

Кадеты переговариваются:

— Говорят, весьма способный военный.

— Перестаньте. Откуда? Очередной крикун.

— Гражданин Протопопов, посмотрите, как любопытно, — большевики молчат, будто воды в рот набрали.

— Меньшевиков боятся.

— Не верю. Ни во что не верю. Придут сюда желтые, весьма скоро заявятся. Армия может им противостоять, а ее, увы, нет. Есть сброд.

— Американцы тянут с визами…

— Чего вы от них хотите? Союзники — одно слово.

Эсеры прежде всего озадачены вопросом:

— Кто будет его приветствовать?

— Естественно, от большевистской фракции.

— Я спрашивал: те говорят, что приветствие будет от имени коалиционного правительства.

— Какая, к черту, коалиция? Пауки в банке. Коалиция в России противоестественна: каждый в Бонапарты метит.

— Двадцатый век — последний век этой цивилизации. И конец миру придет из России, истерзанной изнутри.

— Меньше афоризмов, Владислав Прокопьевич. Афоризмы надоели, мы с ними проиграли все, что могли проиграть.

— Граждане, поезд…

Состав министра обороны и главкома медленно приближается к платформе. Заместители министра, военные руководители, начальник гарнизона медленно двигаются к тому месту, которое отмечено на перроне мелом: здесь должен остановиться салон нового министра. Следом за воинскими руководителями четко вышагивает начальник почетного караула: шашка посредине туловища, тело сотрясается от шагов, вдалбливаемых в жаркий асфальт, брови сосредоточенно нахмурены, глаза поедают спины заместителей министров.

Капельмейстер, взятый напрокат из оперного театра, неуклюже морщится в военном кителе, то и дело обмахивается платочком, подрагивает рукой, поднятой в уровень с головой: ударить марш встречи надо секунда в секунду, чтоб все как в прежнее мирное время, когда губернатор появлялся в ложе.

Паровоз остановился. Дверь вагона министра распахнулась, и оттуда медленно вылез бритый наголо человек в зеленом английском френче — без орденов и знаков отличия. Оркестр рванул марш торжественной встречи. Начальник гарнизона стал выкрикивать слова приветствия. Блюхер, не дослушав его, отвернулся. Из распахнутой двери жена и адъютант протянули ему махонький гробик. Блюхер принял гроб на руки и пошел сквозь толпу встречающих к выходу. Оркестр оборвал приветственный марш, веселый и громкий, только когда Блюхер был совсем рядом. Шел министр с трехмесячной дочкой Зоенькой, умершей за два часа до приезда в Читу, шел под марш торжественной встречи, мимо строя почетного караула и примолкнувших представителей парламентских фракций.

Когда Блюхер в Москве пробовал отпроситься у предреввоенсовета на неделю хотя бы, пока дочка выздоровеет, тот стал суров и озабочен и много говорил о том, что революция — это жертвенность и стоицизм.

А Зоенька умерла — зашлась кашлем, сухонькая стала, синенькая. Первенец, агукать начала, в глазоньках смысл появился — и нет ее.

…На следующий день Блюхер приехал в ставку к семи утра. Первым, кого он принял, был замначоперод — из бывших офицеров: сухой стареющий человек с длинной шеей, заросшей седым пухом.

— Введите меня в обстановку, — сказал Блюхер, — вы — грамотный военный, обсудим все без трескотни и фраз.

— Вот мой рапорт, — сказал замначоперод и протянул Блюхеру листок бумаги.

— Рапорт после. Сначала давайте-ка займемся делом.

— Гражданин министр, я прошу вас ознакомиться с моим рапортом.

Блюхер взял лист бумаги. Там было всего две строки: «Министру Блюхеру. Прошу уволить меня из рядов армии ДВР. Евзерихин, заместитель начальника оперативного отдела штаба НРА».

— Не знал, что в штабе работает трус.

— У меня солдатские «Георгии» и золотое оружие от Фрунзе.

— В таком случае объяснитесь.

— Я не хочу быть лжецом, гражданин министр.

— Вы лозунгами-то не говорите. Вы по-человечески.

— Я не хочу быть лжецом. Мне совестно получать паек. Армии нет. Грамотных офицеров нет. Партизанские отряды заражены анархизмом, приказов не слушают! Мы держимся чудом, поймите! Если белые ударят — мы покатимся до Москвы! Когда я пытаюсь пригласить в штаб грамотных военных, меня упрекают, что я протаскиваю гада-интеллигента! Я не могу так больше! Не могу.

Замначоперод стал весь красный, а длинная шея его посинела, и от этого белый пушок стал особенно беззащитным и нежным. Блюхер испытал острый приступ жалости к этому незнакомому человеку.

— Сядьте, — сказал он, — я понимаю вас. Простите за труса. Вы займетесь переговорами с кадровыми офицерами. Я — партизанами. Где наиболее трудный участок?

— В Лесном, — тихо ответил замначоперод, — там анархисты сильны.

Блюхер подошел к громадной — во всю стену — оперативной карте.

— Где? — спросил он тихо. — Покажите, пожалуйста.

Замначоперод ткнул длинным узким пальцем в кружок.

— Здесь. Вашего заместителя оттуда на тачке вывезли, под свист. У них там второй день кутерьма.

ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ РЕСПУБЛИКА. СЕЛО ЛЕСНОЕ

Партизанский сход шумит, выбирает нового командира. Прежнего белобандиты, третьего дня в лесу угрохали. Как пошел на заимку к пасечнику поговорить про сено для конского запаса, так и не вернулся вовсе. Только голову нашли. На шест воткнута, язык вывалился — синий, длинный, будто озорует командир, глаза напрочь выколоты, а чуб аккуратно на две половинки расчесан. В подбородок вбит гвоздь, а на нем бумага в линеечку, и слова на ней: «Смерть коммунии».

— Пущай командиром Кульков станет! — предлагает молоденький безбородый паренек, весь в пулеметных лентах, галифе у него красного цвета, с неимоверным кандибобером, маузер болтается чуть не у голенища, ремень оттянут пятью лимонками, глаза шалые, озорные, но детские еще совсем глаза.

— Молод, — отвечают ему, — зеленый он, не уходился!

— Рано Кулькову в командирах выкобенивать!

— Дерьмо! Еще та титька не выросла, которую ты опосля сосал, когда Кульков подымал людей в атаку!

Шумят люди, ругаются, а как же иначе?! Командир — он и есть командир, его надо со всех сторон обсмотреть, чтобы потом в боевой кампании конфузу не вышло!