Эдуард Тополь - Красный газ Страница 15

– То-то! – поднявшись на ноги и отряхивая с себя пыль и осколки стекла, процедил сквозь зубы Шатунов. – Это вам не Польша, суки! – И через окно приказал солдатам, которые принялись стаскивать к «черному ворону» обмороженных рабочих: – Отставить! Пусть лежат на морозе. Протрезвеют, б…ь! Тогда будут уважать Советскую власть!.. – Он тут же взял телефонную трубку, набрал номер начальника аэропорта: – Агапов! Что бы ни случилось в городе, даже если, я не знаю… если комитет партии взорвут, – держи всю авиацию в воздухе! Ты меня понял? Чтобы ни одна мышь из города не выскочила! Что? Горючка кончается? Меня не касается – бери «НЗ»!

Только через час, когда ушли радиограммы о случившемся в Тюмень и в Москву и пришел первый ответ от секретаря Тюменского обкома партии Богомятова (а мы тем временем подметали кабинеты КГБ и забивали разбитые окна какой-то фанерой и листовыми плакатами «КГБ – ЩИТ И МЕЧ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ»), Шатунов разрешил солдатам и санитарам «скорой помощи» поднять с мостовой замерзающих людей. Но их уже не имело смысла везти в КПЗ или тюрьму. И их, насмерть обмороженных, отвезли прямо в больницу.

19

ТЕЛЕГРАММА-МОЛНИЯ

Срочно,

по правительственному фототелеграфу

Москва, Кремль, ЦК КПСС

…Силы Салехардского КГБ, милиции и военного гарнизона не в состоянии пресечь беспорядки и предотвратить возможные антирусские выступления ненецкого народа. Для обеспечения безопасности проведения торжественного открытия газопровода «Сибирь–Западная Европа» командующий Сибирским военным округом генерал-полковник Попов по моему требованию обратился в Генеральный штаб Советской Армии с просьбой разрешить ему перебросить в г. Салехард авиадесантную дивизию имени Октябрьской революции.

Прошу оказать содействие в получении незамедлительного разрешения Генштаба на эту операцию.

Одновременно полагаю своевременным поставить вопрос о короткой отсрочке торжественной церемонии открытия в г. Уренгое газопровода «Сибирь–Западная Европа».

В. Богомятов, первый секретарь Тюменского областного комитета Коммунистической партии, кандидат в члены ЦК КПСС

Тюмень, 12 декабря 1983 г.,

12 часов 30 минут по местному времени

Часть вторая

Ловушка в Удмуртии

20

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

ЧЛЕН ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС, СЕКРЕТАРЬ ЦК КПСС Константин Устинович ЧЕРНЕНКО

Срочно, секретно

Нарочными

Министру обороны СССР маршалу Устинову – одна копия

Председателю КГБ СССР генералу армии Чебрикову – одна копия

Препровождаю Вам копию письма первого секретаря Тюменского комитета партии тов. Богомятова. Поддерживаю его просьбу о срочной переброске войск в Ямало-Ненецкий округ. Беспорядки в Салехарде должны быть ликвидированы в 24 часа. Не может быть и речи об отсрочке открытия газопровода.

Прошу КГБ СССР принять решительные меры против утечки на Запад какой-либо информации о беспорядках на Севере.

Подробности – при встрече у тов. Андропова.

К. Черненко

12 декабря 1983 г.,

9.00 по московскому времени

21

Часы на Спасской башне Кремля показывали 9.35. Черный бронированный лимузин «Чайка» в сопровождения эскорта правительственной охраны мягко выкатил из ворот Спасской башни, пересек заснеженную Красную площадь. Шел мокрый тяжелый снег, в Москве была очередная оттепель накануне рождественских морозов. В такую погоду Константин Устинович Черненко всегда чувствовал себя отвратительно: при его эмфиземе легких и в сухую-то погоду дышать трудно, легкие хватают воздух только верхней своей половиной, а тут такая сырость… И до чего надоел этот утренний ритуал – вот уже третий месяц каждый день приезжать в кремлевскую больницу на совещания к умирающему Андропову. Человек, который 20 лет возглавлял КГБ и росчерком пера или просто мановением руки мог отправить на тот свет не одну сотню людей как внутри страны, так и за рубежом, – этот самый человек не хочет поверить в неотвратимую реальность своей близкой смерти. Парализованный, с серым, осунувшимся лицом, он лежит на третьем этаже кремлевской больницы, смотрит своими выцветшими уже глазами на Москву и каждое утро сразу после больничных процедур проводит в больнице то заседания Политбюро, то совещания с Госпланом или с Громыко, то беседы с министрами. Руководит, едри его мать! Даже ежегодную Сессию Верховного Совета СССР приказал собрать 28 декабря – в самый последний день года – в надежде, что авось поднимется на трибуну с докладом. Фиг ты уже поднимешься, хрена! Коммунисты не верят в Бога, но Бог-то есть! Ты спровоцировал Брежневу два инфаркта и отправил его в могилу, а через каких-нибудь полгода сам свалился на больничную койку!

Лимузин Черненко прокатил по осевой полосе улицы Горького и свернул на тихую, закрытую для общественного транспорта улицу Грановского, где находится кремлевская больница.

Возле больницы стоял длинный ряд правительственных лимузинов и черных «Волг».

«Конечно, все уже здесь, – подумал Черненко, хотя и сам приехал за двадцать минут до совещания. – Вот машина Устинова, вот лимузин Громыко, но ближе всех к подъезду больницы – лимузин этого выскочки и любимца Андропова Горячева. Приехал первым, сукин сын! А может, он здесь и по ночам дежурит?…»

Телохранитель открыл дверь, помог Черненко выйти из машины и под локоть проводил сквозь коридор охранников к больничной двери.

В теплом вестибюле было тоже полным-полно охраны, кто-то принял у Черненко его пальто с каракулевым воротником и меховую шапку. Черненко зябко передернул плечами, хотел вздохнуть наконец поглубже и тут же уловил в воздухе слабый запах табака.

Сволочи, опять кто-то из охраны курил тут до его приезда! Но поди теперь выясни кто…

Закашлявшись, Черненко оглядел почтительно вытянувшиеся морды охранников, укоризненно покачал головой и прошел, мелко ступая, в лифт.

На третьем этаже, в просторном, украшенном пальмами вестибюле с большим персидским ковром на полу, сидели все: и Устинов, и Громыко, и новый глава КГБ Чебриков, и новый министр МВД Федорчук, и Председатель Совета Министров Тихонов, и этот моложавый, не в пример остальным, Горячев. В ожидании совещания они не теряли время даром, возле каждого стоял врач или даже два врача – Устинову и Тихонову измеряли кровяное давление, Громыко делали массаж головы, Федорчук глотал какие-то таблетки, а престарелые, старше 80 лет, члены Политбюро Пономарев и Кузнецов просто спали. Рядом с этими тучными патриархами кремлевской власти (Кузнецов попал в Политбюро еще в 1952 году, при Сталине) 50-летний Михаил Горячев, который сидел тут же, выглядел просто юнцом.

Склонившись над толстым блокнотом, он что-то быстро писал в нем, подчеркивая написанное резкими линиями.

«Ленина из себя изображает, – вяло подумал Черненко, – а у самого-то родимое пятно на голове – сатаны отметина…» Затем оглядел весь кремлевский синклит, сокрушенно покачал головой:

– Ну и лазарет!.. Доброе утро…

Телохранитель помог ему опуститься в кресло, между Устиновым и Чебриковым. К Черненко тут же подскочили два врача. Один держал наготове аппарат для измерения давления крови, второй осторожно взял Черненко за запястье, чтобы сосчитать пульс.

– Отстаньте! – отнял руку Черненко.

– Нужно измерить пульс и давление, Константин Устинович… – мягко, как капризному ребенку, сказал врач.

– Тебе нужно, себе и мерь… – с одышкой сказал Черненко.

– Константин Устинович! – укоризненно сказал врач.

– Ну хорошо, на… – Черненко подал ему руку. – А Рейгану тоже так каждое утро меряют, едри его мать?! Мы с ним одногодки, но в этого голливудского мерина уже в упор стреляли, легкое пробили, а он, тля, хоть бы хны! На лошадях катается, сука…

– Вам курить нельзя, Константин Устинович. Категорически, – сказал врач. – А вы тайком покуриваете, я по дыханию слышу. При вашей эмфиземе…

Черненко не стал слушать эту осточертевшую докторскую канитель, повернулся к Устинову:

– Ты получил мою цидулю[7] насчет ненцев?

Устинов кивнул:

– Я уже дал команду Генштабу…

Черненко повернул голову к Чебрикову и одновременно заметил, что этот Горячев все продолжает строчить и строчить в своем блокноте.

– По нашей линии тоже все меры будут приняты, – поспешил сказать Чебриков. – Есть только одна мелочь, Константин Устинович. Я как раз хотел спросить ваше мнение…

– Ну…

– За час до вашего приказания не пускать в Сибирь иностранцев в Уренгой вылетел некто Зигфрид Шерц, американец. Вы его знаете…

– Кто такой? – спросил Устинов.

Чебриков поспешно объяснил маршалу Устинову: