Олег Маркеев - Летальный исход Страница 15

Сидели полукругом на корточках в тени вагончика. Батя в центре, в перекрестье взглядов.

— Такие дела, хлопцы. Такой вот у нас будет «дембельский аккорд», — подвел итог Батя. — Вопросы, жалобы, предложения есть?

Он бросил взгляд на часы.

— Тогда, орлы, чиста оружия и отбой до девятнадцати ровно.

Кульбаков, все время покусывавший соломинку и смотревший куда-то поверх головы Бати, ожил. Сплюнул комок изжеванной травинки.

— Бать, у меня вопрос родился.

Батя склонил голову к плечу, окатил Кульбакова тяжелым взглядом.

— Кульба, сразу предупреждаю, без твоих хохмочек. Или ты думаешь, что мне самому все это так нравиться, что я на пальму лезть готов?

— Ну что ты, Бать! Просто еще не родился тот замполит, который объяснит, что мы тут забыли. А это у меня  единственный глупый вопрос. Остальные сугубо по делу.

Батя с трудом подавил улыбку.

Кульбаков относился к неистребимому племени наследников дела и духа поручика Ржевского, на которых стояла и стоять будет русская армия. Без них она превратится в мрачный дурдом. А с ними — балаган цвета хаки. Кульбаков был головной болью и язвой желудка всех командиров, которым выпало с ним служить. И душой кампаний, заводилой загулов и талантливым организатором нарушений дисциплины, без которых сама армейская дисциплина теряет всякий смысл.

— Слушаю внимательно, Виктор. Потому что уже предупредил.

Произнес Батя, как именовал себя Кульбаков, с ударением на последний слог.

— Тут такое дело… Надо бочку камрадам вернуть. Разреши с Юнкером на «уазике» смотаться.

— Куда?

Кульбаков кивнул на пакгаузы.

— Бать, я слово советского офицера, тьфу, блин, геолога дал, что верну.

Батя смотрел на Кульбакова, как крестьянин на пойманного конокрада, не зная, с какого бока лучше врезать.

Кульбаков и выглядел, как цыганский конокрад, весь на пружинках, с лукавой усмешечкой и наглым блеском в глазах.

— Я на этот счет я очень суеверный. Посуди сам, зачем мне лишний грех перед рейдом?

Батя неожиданно сдался.

— Одна нога здесь, другая — там. Рысью!

— Яволь, грандфатер!

Кульбаков рывком вскочил на ноги.

— Юнкер, заводи мотор. Большой, со мной!

— А его зачем?

Кульбаков от удивления замер.

— Бать, ну не потащу же я бочку на себе?

                          *  *  *

На территорию танкового полка пробрались через разрыв в «колючке».

Впереди шел с бочкой на плече Большой, Максимов с Кульбаковым чуть сзади.

— Большой, ты тише топай. Негры народ темный, но могли противопехотных тут понатыкать, как в уставе написано, — предупредил Кульбаков. — Бабахнет, полетишь в рай вперед этой бочки.

— А ты не каркай, рожа цыганская! — гулко раздалось из-под бочки.

— Под ноги, говорю, смотри, чудо природы! — оставил за собой последнее слово Кульбаков.

Большой слоном вперся между пакгаузами.

— Погоди, Юнкер, у нас тут с тобой дельце есть на пару миллионов, — воровской скороговоркой прошелестел Кульбаков.

Он придержал Максимова за локоть. Потянул вдоль задней стенки пакгауза.

— Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе, ля-ля… — Безбожно фальшивя, затянул Кульбаков. —  А дисциплиной у них тут полный звездец.

Он указал на  пустующий «грибок» часового, показавшийся из-за угла крайнего пакгауза.

— Земля ля-ля ля-ля…  — Кульбаков стрельнул глазами по сторонам.  — Видна-а…

Кивнул на выцветшую маскировочную сетку, густо запорошенную белыми от солнца стебельками.

— Что ты видишь, мой  юный друг?

— Ну, окоп по яйца выкопали, что тут такого? Лень ребятам, а нормального старшины нет.

— А в окопе, что, Юнкер?

В окопе стоял, стволом в направлении вертолетов, АГС-17*. И две снаряженные коробки. Судя по пыли на металле, стояли давно и без присмотра.

Кульбаков зыркнул по сторонам.

Здесь, что условно можно было назвать тылом автопарка, не было ни души.

— Пока эти черти мух не ловят от жары, Юнкер, подгони-ка поближе «уазик». Нам этот агрегат может очень пригодиться.

— Кульба, ну ты даешь!

— Юнкер, оружие советское? Мы — советские офицеры? Имеем право подержаться за кусочек родины? Еще вопросы есть? И запомни: в армии не воруют, в армии отдельные ротозеи проебывают воинское имущество.

Кульба достал из кармана сигарету, чиркнул зажигалкой, выпустил через ноздри бесцветный дым. Острым глазом полоснул по лицу Максимова.

— Улыбаться Машке будешь на гражданке. Мы для дела его берем. Слышал, трое здесь Ляшко сторожить остаются, восемь летит на «точку». Восемь стволов и ящик тротила! Как тебе такая огневая мощь? Пока Батя, как Чапай на картошке, нам стратегию рисовал, я все про этот агрегат думал. Очком чую, вляпаемся мы там по самое небалуй. А с этим чудом русских оружейников мне там ни разу страшно не будет. Роту можно повалить в легкую.

— Кульба, Батя нас порвет.

— Не ссы, не до смерти. Зато потом спасибо скажет. Еще возражения будут. Если дурак, то опровергай. Даю три секунды. Раз-два три — все, пошел!

Он удержал за рукав  Максимова.

— Так, молодой, контрольный вопрос: чья идея была гранатомет скоммуниздить?

— Ну… Моя, конечено, — быстро сообразил Максимов.

— А со мной ты ею поделился?

— Никак нет, товарищ капитан.

Кульбаков усмехнулся.

— Молодец. Генералом не станешь, но двадцать пять лет прослужишь правильно. Иди! Я на стреме постою.

Он толкнул Максимова в плечо и задорно подмигнул.

Позывной «Юнкер»

Тюремный дневник

«Я, Максимов Максим Владимирович, окончил военный институт в 1985 году, стажировку проходил в должности военного переводчика в группе военных советников в Республике Ангола. По окончании учебы присвоено воинское звание лейтенант. Для дальнейшего прохождения службы направлен в Краснознаменный Одесский военный округ. Переводчик при 2 отделе штаба 14 армии. В 1986 направлен Отдельный учебный центр специального назначения Одесского военного округа, должность — военный переводчик. Прошел курс диверсионно-разведывательной подготовки.

1987 году направлен в распоряжение 10 отдела ГШ ВС СССР. С 1987 по 1989 — командирован в Эфиопию, должность — военный советник. В июне 1988 присвоено воинское звание старший лейтенант.  В марте 1989 включен состав группы особого назначения под командованием майора Трофимова Ф.А.

С октября 1989 нахожусь под следствием…»

Вот так. Под следствием. Под следствием… В следствии чего? Не бывает следствия без причины. Действительно, должен же быть первый шаг по тропинке, которая уткнулась в стенку этой камеры.

Когда все началось? Пятнадцать лет. Дед однажды открыл тонкую книжечку. В библиотеке у него была масса таких, неизвестного происхождения, с непривычным иностранным шрифтом, старых, даже как-то по особенному пахнущих. Пальцем указал строчку и приказал: «Переведи!»  Итальянский я не знал совершенно, но, использовав весь свой английский и тот минимум латыни, что дала бабушка, врач божьей милостью в третьем поколении, она почему-то считала, что латынь, а не математика, — гимнастика для ум, как-то сумел перетолмачить: «Ученный без военной выправки представляет из себя весьма жалкое зрелице».

«А теперь иди и думай!» — бросил дед, захлопнув книжку.

Я только успел схватить глазом автора: Юлиус Эвола.

Ушел думать в свою комнату, где на столе лежала не разобранная коллекция, которую привез с Кольского полуострова. Дед, когда не мог брать с собой в экспедиции, подбрасывал меня своим друзьям. А было их — все геологи и археологии страны.

Деда я не понял, все, с кем довелось бывать в экспедициях, конечно, не были Сталлоне, но мужиками были стопроцентными.

Я перебирал в памяти всех, кого знал. Все было у них, как надо. Но, дед был прав, чего-то не хватало. Чего-то очень важного.

К камням я в тот день не притронулся. И через неделю тоже. Как обрубило. Мир лишился Шлиманна. Шучу. Хотя, кто его знает…

Дядя Витя. Наследник пойдет в военное. Бабушка вздохнула. Даже не начинай!» В доме «Домострой» мог бы быть Библией, если бы дед не знал его наизусть.