Олег Маркеев - Неучтённый фактор Страница 16

Россия и в лучшие-то годы представляла себой хронологический винегрет, где век семнадцатый спокойно соседствовал с двадцатым, а медвежьих углах ворочался век пятнадцатый. А после Катастрофы образовалась  такая временная чересполосица, что стало жутко. Очень скоро выяснилось, что и в головах царит такая же катавасия. Поэтому не надо удивляться, что Власть врезала кулаком по столу, и по стране прокатилась Первая волна.

Салин помял занывший от боли висок. Здоровье стало ни к черту. Хоть и всю жизнь принадлежал к меньшинству, имевших доступ к лучшему медобслуживанию и самым качественным продуктам, но после Катастрофы стал резко сдавать.

«Я просто устал, — сказал он сам себе. — Смертельно устал».

Он машинально раскрыл папку. Достал листок шифрограммы.

Пробежал взглядом по строчкам.

*  *  *

Оперативная обстановка

Весьма срочно

Особой важности

т. Салину В.Н.

личным шифром

Мне удалось убедить "наших друзей", что инициативный выход на контакт с ними представителя г-на Карнаухова был спланированной провокацией. Я высказал недоумение, почему столь грубый ход г-на Старостина мог их встревожить.

По инициативе г-на Арнольда Ганнера я был ознакомлен с документами о контактах финансового представителя "Движения" г-на Артемьева с Фридрихом Эггеном и Клаусом Майером. Они оба подозреваются в причастности к т.н. “Черному Интренационалу” и находятся под плотным наблюдением спецслужбы финансовой группы "наших друзей". В политических кругах Запада “Движение” позиционированно как крайне националистическое, с явными тенденциями к отковенному фашизму, контакты с ним возможны только по линии политически маргинальных организаций типа “Черного Интернационала”. Естественно, что инициатива Карнаухова по выходу на контакт с финансовой группой г-на Ганнера была расценена как неприкрытый вызов.

С учетом известных Вам тенденций, а их динамика, по мнению, наших партнеров признана угрожающей, было решено ускорить переговоры по известной Вам проблеме. Очередная встреча состоиться сегодня в полдень по местному времени. О результатах доложу немедленно.

"Авель"

* * *

«Нет, я был абсолютно прав. Иного выхода не было», — подумал Салин.

Ретроспектива

Старые львы

В кабинет без стука вошел Решетников. Увидев в руках Салина свежий номер «Движения» с интервью Старостина, хохотнул:

—      Изучаешь? Во-во. Ты еще законспектируй для партучебы. Зачет будем сдавать по краткому курсу «старостизма».

—      Ты сам читал?

—      А то! — Решетников,как всегда основательно уселся в кресло, сложил руки на животике. – Но у меня для тебя анекдотец свежий припасен. Вернее, притча. Хохма, если на идиш.

Салин отложил газету.

—      Я весь в внимании.

Решетников закатил глаза к потолку, собрался с мыслями и начал:

—      Случилось это в маленькой городишке. Допустим, во Франции. Один нашенский турист добрался до одного скромного домика на окраине того гордишки. Постучал в ворота. «Прошу аудиенции у хозяина. Имею до него дело, мульонов на сто». Во как! — Решетников прищурив один глаз, хитро посмотрел на Салина. — Дурачину вежливо попросили нафиг. Он на другой день заявился. Ему опять — от ворот поворот. Так он, шельма эдакая, и в третий раз заявился. Короче, надоел.

—      Очень интересно.

 Решетников неожиданно хищно сверкнул глазами.

 — Дурачина в полных непонятках пошел к себе в отель, на постоялый двор, значит. А там по народной традиции с тоски бутылочку принял, сверху снотворным залил, а среди ночи дернул его черт полезть окно закрывать. Или открывать, я уж не помню. Да и выпал! И разбил свою дурью башку о заморскую мостовую. Вот такая история. Не догадываетесь, как того почтенного горожанина звали?

—  Арнольд Ганнер. —  У Салина похолодело внутри.

—  Верно.  Личность нам с тобой известная. И как к нему следует на прием попадать, нам с тобой известно. А дурак... Что с дурака взять?

Салин нервно забарабанил пальцами по столу, подгоняя Решетникова. Войдя в роль, тот мог тянуть театральную паузу до бесконечности.

— Чтобы вы не мучался, подскажу: гонец бестолковый был от Карнаухова.

Пальцы Салина нервно дрогнули.

—  Источники надежны?

— До сего дня не подводили. Да я уже справки навел. Не каждый же день у них из окон русские вылетают. А в Москве запросил,  вернулся ли из командировки некто Харитонов. Какая-то мелкая сошка в Движении. Но ходил лично под Карнауховым.

—  Если подтвердится...

— Уже пора привыкнуть, в первую очередь подтверждаются самые худшие опасения. — Решетников сбросил маску и стал самим собой, жестким и властным мужиком. — Что будем делать? Карнаухов явно выжил из ума.

Салин помедлил с ответом.

— Надо все взвесить. Слишком крупная фигура, слишком близок к Старостину.

— “Если всемирная история нас чему-то учит, так только тому, что убить можно любого”.  Как изволил выразиться “Крестный отец” дон Карлеоне.

Решетников славился способностью подбирать цитаты к любому случаю.

— Нашел с кем сравнивать! — Салин поморщился.

— Чем мы хуже? Они нам ясно дали понять, как следует поступить с хозяином гонца. Распустим нюни, выйдем из доверия.

Салин отложил очки “для чтения”, достал из футляра элегантные “Сваровски” с дымчатыми стеклами. Водрузил на нос.

—      Надо все взвесить.

Старые львы

Салин отодвинул  по дальше от себя папку.

«Карнаухов пересек черту дозволенного. По личной инициативе, по наущению или по прямому заданию, не суть важно. Это, в конце концов,  детали. Он точно знал, просто не мог не знать, что так близко, а главное — нагло посягать на  н а ш е  нельзя.

И никто не смеет меня упрекнуть! Никто! Тем более, что решение бьло принято коллегиально. Я лишь выполнял коллективное решение. Да и то… Я же не отдавал прямого приказа! Я лишь обсудил с Дмитрием Рожухиным      в е р о я т н о с т ь  внезапной смерти Карнаухова и ее вероятные политические последствия. Ничего более!

Операция была целиком и полностью его инициативой. Он все делал на свой страх и риск. Как всегда, между прочим. Ему и нести ответственность за последствия».

Салин, охнув, помассировал грудину. Там, слева, где сердце, все чаще и чаще возникала странная ломота.

«Ладно, не ври себе. Ты просто испугался. У нас один на всех мотив — страх. Страх проиграть, страх неуспеть занять место в бункере, страх не дожить до того дня, когда можно будет выбраться на поверхность и вновь увидеть солнце.

А Дмитрий?  Он — пешка в Большой игре. Старается выбраться в ферзи. Но… Кто ему сказал, глупышу, что в этой партии не жертвуют проходной пешкой?»

Преторианцы

Дмитрий остановившимся взглядом следил, как танцует, дрожит, пульсирует, меняет форму жирное пятнышко на лацкане поношенного пиджака Седого.

Тело обволакивала зыбкая пустота, ноги стали предательски ватными, в голове крутилась какая-то бессмысленная мелодия. Так часто бывало на ринге, после хорошего удара. Он по опыту знал, что надо собраться, иначе сладкая волна окончательно растопит волю, станет все равно, пьяно-бестолково, останется только смотреть, как медленно, неестественно медленно, наплывает черное пятно перчатки. А потом резкий толчок тупой болью взрывает вязкую пустоту в голове, и ты начинаешь парить, скользя невесомым телом в полной темноте, с наслаждением ощущая, как угасает сознание.

Дмитрий сжал кулаки, с удовольствием почувствовал, как пошла вверх к плечам пружинистая волна. В голове сразу прояснилось, как-будто вынырнул из глубины, в глазах исчезла зыбкая пелена.

— Повтори, только без бубнежа. —  Он попытался выиграть время, хотя и так все было ясно.

Седой нервно облизнул губы и прошептал:

—  Понял, шеф! Последние новости. У соседей все лезут на потолок. С утра пораньше рванула "закладка" в Большом Левшинском. Дворника убило нафиг.

— Тоже мне теракт, — презрительно скривил губы Дмитрий. — Копать уже начали?

— Начальство еще мозгует. Соль в том, что кто-то ночью оборудовал там тайник.

—  Так сразу и узнали? — усомнился Дмиртий.

— Остались клочки бумаги. Шиш да маленько, остальное выгорело, но плясать есть от чего.

— Ну и хрен с ними, пусть пляшут. Нам это пофигу.

— Я что думаю, это же рядом с домом Карнаухова.

— Ага, рядом! В другом конце соседней улицы. Прямо под окнами, можно сказать! —  Дмитрий уже окончательно пришел в себя. —  Не притягивай за уши, Седой. Инициативу я ценю, но разумную.