Лев Гурский - Спасти президента Страница 16

Оказалось, сегодня утром, прежде чем надраться при исполнении, наш оператор совершил массу других непростительных глупостей. Сначала он споткнулся на пороге своего дома и не догадался сплюнуть через левое плечо. Потом он, представьте, вспомнил, что забыл дома запасные батарейки, — и вернулся тем же самым путем. На пороге опять споткнулся, едва не разбил камеру. В довершение ко всему ключ сломался в замке. Пришлось вывинчивать замок.

— Но вы хоть сообразили на выходе посмотреться в зеркало? — спросил я. Это был старый, но верный способ обмануть беду, даже если возвращаешься домой с полдороги.

— Зеркало я вчера еще кокнул, — признался оператор. — Черный паучище по стеклу побежал, а я его — тапком...

Для меня, человека опытного в таких делах, диагноз этого недотепы был кристально ясен: рок, в тяжелой запущенной форме. Очевидную жертву рока нельзя добивать, решил я. Иначе все ее несчастья перейдут на тебя. Это железное правило, которому я следую, и пока успешно. Мне ничего не остается, как подарить Печерскому еще один шанс. Заодно и Мельникову.

— Ладно, — сказал я этой парочке. — Берите «рафик» и отправляйтесь в свободный поиск. Я обоим заменю наказание на условное, если к вечерним новостям вы добудете сюжет. Пусть минуты на две, но увлекательный, с чернушкой. Пробку на шоссе, взрыв банка, угон самолета или там в роддоме кто-нибудь родил восьмерых. Вам сегодня везет на неприятности — так воспользуйтесь этим с толком!

10. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ

Я был уверен, что хоть немного знаю Кремль. Выяснилось — совсем не знаю. Или я уже впал в безнадежный старческий маразм, или здесь сменили обстановочку. Три против одного в пользу маразма.

В прошлый раз я наносил сюда визит года полтора назад, еще в качестве чрезвычайного и полномочного посла Украины в Москве. Накануне наш легкий крейсер «Богдан Ступка» (бывш. «Устинов») случайно протаранил в нейтральных водах российский танкер «Екатерина Великая» (бывш. «Дружба народов»). Никто не пострадал, убытки были копеечными, но Транснефтепром пошел на принцип, и меня вызвали для вручения официальной ноты протеста. Большой Брат пожелал строго указать брату меньшому на допущенные ошибки. Эдак по-братски: мордой об стол, чтоб неповадно было в море выходить. Республике Украина в лице своего посла Василя Козицкого пришлось отвечать за всех черноморских недоумков под жовто-блакитным стягом, которые свински назюзюкались на рейде и по пьяной лавочке перепутали норд-ост с зюйд-вестом. Такова уж нелегкая доля дипломатов — подставлять лицо, принимая пощечины за других. Я тогда был типичным мальчиком для битья, уже достаточно пожилым, дисциплинированным, на очень неплохом окладе, с хорошими перспективами роста — от министра и выше. Если регулярно прикрывать родину собственными щеками, родина в конце концов оценит твой незаметный подвиг...

Ноту мне вручали в Овальном зале, а перед тем долго водили по огромным сумрачным лестницам и длинным гулким коридорам, более всего смахивающим на катакомбы. Эхо от шагов суетливо бежало где-то впереди процессии и при нашем приближении торопливо пряталось то в громадных напольных вазах, то в проемах узких окон, слепых от катаракт древних мозаик. Хрустальные люстры-сталактиты угрожающе свисали со сводчатых потолков, обезображенных фигурной лепниной. По коридорам гулял сырой гриппозный ветерок. Словно живые, колыхались бархатные портьеры по углам. От портьер тянуло плесенью и давней-предавней историей. Чудилось, будто где-то неподалеку царь Иван Грозный только что завершил убийство своего сына, ополоснул руки и теперь осторожно выжидает, пока пройдут случайные свидетели и можно будет потихоньку замуровать труп в одном из стенных проемов. Было крайне неуютно и даже страшновато. Византийский мрамор стен, обступая со всех сторон, подавлял бессмысленной тяжеловесной роскошью. Гобелены в простенках изображали единственный сюжет: закованных в броню трех богатырей на битюгах и с двухметровыми мечами наперевес. От гобелена к гобелену менялась лишь сбруя у богатырских битюгов, сами же всадники оставались неизменными и зорко таращились на всех, проходящих мимо, молчаливо вопрошая: «Стой! Кто идет?!» Душная кроваво-красная лента ковровой дорожки через каждые полметра была пригвождена к лестничным ступенькам массивными позолоченными штырями — словно из опасения, что ковер, вырвавшись, превратится в чудище и жадно набросится на людей.

Сопровождал меня в тот раз почетный караул, больше похожий на почетный конвой. Два десятка высоченных парней в нелепом и цветастом обмундировании времен Отечественной войны 1812 года гордо шагали впереди меня, сзади и по бокам. Подкованные сапоги со шпорами то и дело выбивали на поворотах искры из кремлевского мрамора. К киверам, лосинам и саблям ряженых охранников почему-то прилагались современные автоматы Калашникова с укороченными стволами, а сами покусанные молью мундиры нестерпимо воняли музейным нафталином. Помню, уже через два коридора мне больше всего на свете хотелось недипломатично чихнуть, пусть даже нарушая при этом весь торжественный церемониал. Я крепился еще с полкилометра, но потом все-таки не выдержал пытки и громко расчихался возле ближайшего богатырского гобелена. Произошла непредвиденная заминка. Почетный караул сбился с шага и ткнулся в стену, расстроив свои ряды. Близвисящая портьера испустила серое пыльное облачко. Шпоры заскрежетали о ножны. Испуганное эхо выскочило из ваз и оконных проемов, взметнулось куда-то к потолку и запуталось в тускло блестящих подвесках очередной люстры. Люстра опасно звякнула, обещая вот-вот просыпаться на нас колким хрустальным градом. Вытканный Добрыня Никитич (или Илья Муромец?) со стены еще зорче стал пялить на меня глаза. Я тут же удостоился и подозрительного взгляда начальника конвоя, квадратного человека в гусарском ментике и остроносых итальянских туфлях. Очевидно, тот решал про себя, не собирается ли малороссийский посол под прикрытием невинного чиха стибрить какую-нибудь вазу или ценный хрусталь. За этой наглой Хохляндией нужен, сами понимаете, глаз да глаз...

И вот теперь я шел по тем же коридорам — и в упор не узнавал дороги. Тупо-расточительную Византию вдруг сменила экономная деловитая Европа. Варварский шик великой империи начисто сгинул, словно выметенный вон после генеральной уборки. Интерьеры вокруг сделались проще и строже. В простенках повисли легкие солнечные акварели: пейзажики, виды городов, натюрморты с цветами и фруктами. Ни громадных напольных ваз, ни тяжелых гобеленов с бдительно надзирающими богатырями — будто их и не было здесь никогда. Исчезли душные бархатные портьеры вместе с пыльными красными коврами на лестницах. Выветрились запахи плесени и нафталина. Незаметные кондиционеры теперь гнали по коридорам легкий теплый бриз с чуть заметным морским ароматом. Куда-то подевались огромные люстры, в любой момент готовые упасть и расплющить тебя в лепешку. Вместо них с потолка спустились на тонких и прочных нитях изящные плафоны дневного света — целые гроздья ярких голубоватых шариков. Даже потемневший мрамор стен, оставаясь по-прежнему сам собой, теперь казался вполне современным облицовочным материалом: почти невесомой пластмассой, умело декорированной под мрамор.

Это был совсем другой Кремль, совершенно мне не знакомый. Новый, непривычный, нестрашный. Я скосил глаз на Сердюка: не заметил ли он по моему лицу признаков наступающего маразма? Сердюк скосил глаз на меня и тихо выдохнул:

— Ни хрена себе ремонтик!

Стало быть, мозги мои в порядке, успокоился я. Просто нынешние российские власти прорубили еще одно окно на Запад. Меньше угрюмой самобытности, больше делового комфорта. Московия цивилизуется, хочется ей того или нет. Музей этнографии хорош для туристов, но, увы, неподходящее место для ведения крупных дел на высшем уровне. А в этой новой атмосфере Кремля уже неудобно по привычке стучать скипетром по полу, по-отечески карать и миловать, раздавать деревеньки и оплеухи, жаловать чины и кредиты с царского плеча.

Зато очень удобно аккуратно требовать выполнения обязательств и погашения долгов, учета векселей и выплаты процентов. Вежливо, спокойно и по-европейски дотошно. Стиль администратора пана Болеслава, надо полагать. Может, он не поляк, а все-таки немножко немец? Скажем, по материнской линии? Наличие какой-нибудь мамы-Штольц объяснило бы природное стремление к «орднунгу» в сонном царстве Обломовых. Надо при случае выяснить это у референта Сердюка, Безпека-то обязана знать такие тонкости.

Референт Сердюк между тем вовсю крутил головой, зачарованно следя за четкой и слаженной поступью почетного караула, который теперь совсем не напоминал конвой. Первоклассный дипломатический эскорт — другое дело. Пестрого музейного тряпья образца 1812 года теперь как не бывало: бравые молодцы в прекрасно пошитых штатских костюмах грамотно печатали шаг и тянули носок, ухитряясь в то же время не выглядеть ходячими роботами с застывшими напряженными физиономиями. Улыбки на бравых лицах эскорта похожи были на естественные, от пиджаков ненавязчиво пахло дорогим парфюмом, рации «уоки-токи» во внутренних карманах музыкально попискивали в такт шагам. Швейцарская гвардия, да и только.