Юрий Рогоза - Убить Юлю II Страница 17

Но Вы безмолвствовали. Гордо так, с достоинством. Типа, наблюдали. Премьер, впрочем, тоже (только Вы в позе профессора словесности, а он – в позе энергичного прораба), но сейчас не о Премьере речь, а о Вас… 

И теперь, когда Вы проникновенно говорите с экрана о «генофонде нации» и «будущем страны», я телевизор выключаю. Да генофонду страны, самому что ни на есть ясноглазому «цвету нации», при Вас, господин Президент, почки выбивали!.. Помните девочку? Маленькую такую, хрупкую, которой дубиной по спинке? Своих малышек на ее месте не представляли, а?!..

Хотя, о чем это я, в самом деле… Ваших детей там по определению быть не может, они только в VIP-секторах сидят…

Президент все так же молча смотрел на меня. «Интересно, что он видит? - пронеслось в голове. – Меня?.. Всех нас, майданных дурачков-идеалистов?.. Самого себя, произносящего неприятную правду?..». От небесного шаманства ангела Ю можно было ожидать всего на свете. 

Я поднялся со скамейки. Пора было уходить, но я все не находил какой-то очень нужной последней фразы.

Но Президент вдруг торопливо отвел глаза, и я понял – ничего говорить уже не нужно. Ему все понятно, как понятно каждому из нас, переболевшему Большой Верой и оставшемуся с мерзким привкусом брехни во рту.

И я понял, что аудиенция у Его Превосходительства окончена.

А вот как я шел назад, что чувствовал и вообще – как выбрался из этой охраняемой «девяткой» колыбели свободы и справедливости, не помню. Честное слово. Наверное, ангел постарался, дай ему Бог здоровья…

На пустынной, залитой лунным серебром трассе Ю был виден сразу и отчетливо – он довольно бесцеремонно облокотился о стреноженный байк и, к моему удивлению, курил. Правда, то и дело брезгливо сплевывая, но тут же затягиваясь снова, словно поставил перед собой цель раз и навсегда убедиться, что курение – штука вредная и неприятная.

Я знал, что следовало, если не дать ему в морду (ангелу-то хранителю, ничего себе!), то хоть сказать что-нибудь строгое насчет отношения к чужому мотоциклу, но на душе было пусто и тошновато после разговора с Гарантом, отчего все остальное казалось каким-то неважным, второстепенным. 

Увидев меня, ангел поспешно выбросил окурок в темноту (совсем, как пятиклассник, заметивший учителя) и противно осклабился.

- Чего веселишься? – буркнул я.

- За тебя радуюсь! – улыбка Ю стала еще шире и еще противнее. – Реально ты ему выдал…

- А что толку? – я пожал плечами.

- Толку с гулькин хер, ясен бубен, – почему-то очень радостно согласился ангел Ю. – Зато ты молодец! Ну, что не зассал, в этом смысле…

Странно, в этот миг я меньше всего чувствовал себя героем или смельчаком. Наверное, потому, что героизм подразумевает хоть какой-то результат, а мимолетная фантомная встреча со мной – я знал это, я чувствовал! – никак не повлияла на Его Превосходительство. Может быть даже, он уже забыл о ней. Или вообще решил, что я ему привиделся, и теперь, успокаивая нервы, старательно, поджав губку, долепливает своими тонкими пальцами интеллигента ту самую пластилиновую конструкцию. Интересно все-таки, что это было такое…

- Кстати, я тут подумал… - Ю оттолкнулся от байка, выпрямился и засунул руки в карманы брюк, снова становясь похожим на киношного уличного хулигана. – Одним словом, бонус тебе полагается, слышь?..

- Какой еще бонус?

- Да нехилый такой!.. – Ю сплюнул сквозь зубы, явно получая удовольствие от ситуации – типа главный приз! – (я ощутил, как по спине пробежала волна покалывающих иголочек). - В общем, Юлька твоя того… в офисе… Что смотришь? В том самом, где ты с ней встречался в последние разы, на Подоле… Эй, ты чего?.. Стой, твою мать, совсем, что ли, сдурел?!.. Во конь, блин!.. Стой, говорю!!!... Слышь, писака!!.. Не надо!..

Но я уже летел на рычащем друге по асфальту элитной трассы в сторону столицы, и его голос с привычной блатной гнусавинкой за секунду растаял далеко за спиной…

Красивый особняк за каменным забором мягко сиял в подольской ночи, подсвеченный несколькими небольшими прожекторами. Раньше здесь был офис Васи Сагайдачного, вполне приятного капиталиста, которого легко можно было встретить вечером в кинотеатре или кофейне – в джинсах и футболке, шагающего рядом с женой и без всякой охраны. 

Но уже прошлой зимой, придя сюда, я понял, что купец Вася покинул эти стены - может, не совсем по своей воле, но навсегда. Лестницу и холл украшали красивые фото Майдана – доминировали выразительные Юлины портреты на фоне знамен и вскинутых кулаков, коридоры утратили солидную бизнесовую безликость, стали живее, и даже елка в кабинете (был канун Нового года) была украшена необычно и красиво, сделанными на заказ белыми шарами с кровяными пятнышками сердец. До сих пор помню, как от этого было уютно, спокойно и радостно…

… «А ну-ка все, хватит соплей! - оборвал я себя. – Забыл, что ли, зачем ты здесь?!»

Знакомое окно, выглядывающее из-за каменного забора, и правда светилось. Зато спало все вокруг – громады жилых домов, старых, подернутых трухой, и новых, неуместно-девятиэтажных, казались заброшенными и мертвыми. Черные глазницы окон сонно сливались с темными стенами, и за каждым из них мог находиться терпеливый, опытный, не ведающий сомнений Рамзай. Убийца с холодными глазами…

Меня неожиданно окатила волна жгучего стыда. Ведь это не кто-то, а я сам его придумал – тогда еще, в предыдущей книге - а у напечатанных слов своя, особая магия, они порождают монстров, которые, шагнув со страницы, обретают плоть, становятся реальными, как лязг передернутого затвора, и такими же безжалостно-неотвратимыми. 

Совсем как в детском стишке:

Это бяка-закаляка кусачая,

Я сама ее нарисовала,

Я ее боюсь!..

Но бояться я не смел. Да и времени не было… Я должен был не рассуждать, а действовать – как угодно, но быстро и решительно. Я должен было спасти Юлю. Вот только как?..

Решение пришло само собой. Если не знаешь, где спряталось зло, иди туда, где страшнее всего, куда идти совсем-совсем не хочется, до замирания сердца, до необъяснимого детского большеглазого ужаса…

Я сам не заметил, как этот наивный, придуманный на ходу компас привел меня к чердаку девятиэтажки. И сразу понял, что не ошибся – притаившийся за приоткрытой дверью ужас был таким же явным, как запах песка и старых досок, долетающий из щели.

Не буду врать, сам не знаю, сколько я стоял, замерев и трусливо не решаясь толкнуть эту дверь, обитую крашеной жестью. Может быть, минуту, может быть, полчаса… Но все равно толкнул ее, скрипучую, и зашагал по темноте, слыша, как предательски скрипит под кедами перемешанный со щебнем чердачный мусор…

И, совсем не удивившись, почти сразу увидел ЕГО.

«Литература все врет!» - говорил один из героев Юлиана Семенова, спивающийся в африканской командировке журналист-американец.

«Жизнь глупее и проще», - словно развивал его мысль герой другого писателя, Виктора Пелевина.

Да, литература все врет, она изобретает самовлюбленных киллеров-суперменов в сорочках от Cavalli и швейцарских часах. А жизнь действительно глупее и проще. И намного грубее – добавил бы я.

Поэтому человек с оптическим прицелом в руке, поднявший на меня ничего не выражающие глаза, был не выдуманным мной красавчиком Рамзаем. У него было очень простое незапоминающееся лицо, и одежда его была цвета ночного подольского чердака, и каждое движение было наполнено спокойной военной уверенностью. И, глядя на появившийся в его крупном кулаке пистолет с глушителем, я не помышлял о сопротивлении – это было бы слишком наивно даже для меня! – а лишь с грустью подумал о том, что именно так, буднично, в духе грубого чердачного реализма, обречены уходить из жизни глупые сказочники, книжки и сценарии которых пропитывают красотой и романтикой и жизнь, и смерть своих героев… А потом мысли стали путаться, потому что было безжалостно ясно – этот миг лишь кажется вечностью, на самом деле он остается мигом, и вот он уже заканчивается, и вот…

Я ничего не увидел. Я просто почувствовал его присутствие, как можно почувствовать ветер или холод. Он был совсем рядом, у меня за спиной. И это ощутил не только я. Военный убийца с простым лицом тоже вдруг спрятал пистолет, словно сам не понимая, зачем он вообще его достал, и невозмутимо припал к окуляру прицела. Обо мне он, казалось, вообще забыл, словно меня здесь не было. И прежде чем я успел оглянуться навстречу Ю (а это мог быть только мой ангел, кто же еще!), он, совсем как в детской игре, закрыл мне сзади глаза ладонями. И прежде, чем ПРИШЛО ПОНИМАНИЕ, я успел почувствовать, что ладони Ю были шершаво-натруженными, ангелам такие иметь не полагается, они ему явно достались от прежней, земной, наполненной трудом и страданием, судьбы…