Владимир Свержин - Марш обреченных Страница 17

— Виктор Федорович, — поспешил вставить я свою фразу в речь начальства, — вы не знаете, у кого в конце семидесятых и в начале восьмидесятых был позывной «Жером»?

Талалай испытующе посмотрел на меня:

— Шутишь? Если он не засветился, то все сведения о нем лежат под грифом «сов. секретно», и уж если когда и всплывут, то можешь смело считать, что ни кого из агентурной сети этого самого «Жерома» в живых уже нет. Хотя, — он печально вздохнул, — нынче это не факт. Нынче торгуют всем. Ладно. Оставим в стороне безрадостные картины нашего бытия, и вернемся к делу. Направление второе. Убийца. Здесь вам в помощь этот парень из прокуратуры. Как, бишь, его фамилия?

— Стрельцов, — подсказал я.

— Стрельцов. Одинцов рекомендовал его, как следователя упорного и сообразительного. Надеюсь, что он не ошибся. Во всяком случае, с Одинцовым я договорился. С сегодняшнего дня Стрельцову предоставлен двухнедельный отпуск по семейным обстоятельствам. За это время убийцу надо найти. Вынуть из него все, что он знает. И уничтожить. Все понятно?

— Так точно, товарищ полковник! — вытянулся я.

— Не безобразничай. Садись, — остановил меня отец-командир. — Для успешного решения поставленных перед твоей группой задач, в твоем распоряжении все средства и возможности Центра. Не жмотись. Если нужно, то нужно. Но и попусту деньгами не сори. Нам все эти купеческие навороты не по чину. Ладно. Действуй. Я в тебя верю.

Разрешение пользоваться всеми средствами Центра во многом развязывало руки. Мысль о том, что Комитет Государственной Безопасности и Главное Разведывательное Управление являются своеобразными государствами в государстве, давно уже стала общепринятой. Это не совсем верно. Обе эти организации ни коим образом не замыкаются в границах бывшего Советского Союза, а, следовательно, являются сверхдержавами. По всему миру им принадлежат банки и отели, корабли и самолеты, газеты и телеканалы и многое другое. Можно было бы, конечно, сослаться на отсутствие территории у этих государств, но если учесть, что обе эти государства-призрака являются крупнейшими земельными собственниками в мире, подобные доводы звучат как-то хлипко.

На фоне этих гигантов наш Центр несколько терялся. Но, тем не менее, его «суверенитет» поддерживался вполне солидной финансовой базой, своей движимостью и недвижимостью. Как я уже говорил, изначально наше спецподразделение не было рассчитано для ведения боевых действий внутри страны. Согласно замыслам руководства Союза, мы должны были решать «наболевшие» вопросы любыми удобными для этого средствами вне его границ. Естественно, для этого нужны были средства, и не менее естественно, для этого нужны были люди, никоим образом не связанные с «Союзом нерушимым республик свободных». Для того, чтобы отправить в отставку правительство, подвести под монастырь не в меру бойкий концерн, устроить небольшой переворот, нужны были люди, носящие фамилии Джонс или Смит, но уже никак ни Лукин, или Пластун. Поэтому и приходилось жить нам двойной, а то и тройной жизнью, время от времени, появляясь в рубрике «Светской хроники», различных газет мира.

В отличие от нас, наши западные двойники были вполне состоятельными людьми. Скажем, то же майор Пластун в бытность свою преуспевающим западными бизнесменом владел ранчо в Техасе и лесопилкой в Квебеке.

По ряду причин, бухгалтерия не начисляла доходы от всех этих «объектов предпринимательской деятельности» нам в зарплату. Но в сумме, они составляли финансовые возможности Центра. Возможности, как я уже говорил, не малые.

Бирюков и Пластун ввалились ко мне, когда я досматривал криминальные новости. На этот раз телевизионщики порадовали жителей столицы свеженькой сенсацией: «На тридцатом километре Успенского шоссе пьяный водитель не справился с управлением „Вольво-590“, на полной скорости слетел с трассы и врезался в дерево». Банальное, в сущности, дорожно-транспортное происшествие осложнялось некоторыми «но». Во-первых: автомобиль был угнан, и принадлежал крупному шведскому предпринимателю. Во-вторых: сидевшие в машине водитель и пассажир, были офицерами ФСБ. Их документы и оружие были обнаружены там же в машине. Было и в-третьих, он об этом дотошные журналисты ещё не знали.

Позвонивший с трассы Тагир сообщил, что все в порядке. Оба пострадавших доставлены в Склифосовку с повреждениями средней тяжести, так что наступившую амнезию можно вполне списать на последствия черепно-мозговой травмы.

«Такие вот дела», — как говорил один мудрец. Что толку пенять на суровость законов тайной войны. Когда-нибудь придет час, и мы сами сполна хлебнем этой суровости. Поднявший меч от меча и погибнет.

Пластун и Бирюков ввалились в комнату, радостные и явно удовлетворенные результатами своей поездки.

— Это наши, что ли? — ткнул пальцем Валера в экран телевизора.

— Они, — подтвердил я.

— Живы?

— Да. Побились чуток. «Вольво» — хорошая машина, безопасная.

— Ну, и слава Богу! Жаль, конечно, ребят. Они, в сущности, на подхвате. Но, что поделаешь, за ошибки бьют.

Слава Бирюков возник в дверях моей холостяцкой хибары, излучая свет и великолепие. Он был импозантен, словно яхта британской королевы, среди рыбачьих лодок. Его темно-синий костюм, казалось, был только что похищен с выставки последней парижской моды, и запонки на манжетах сверкали бриллиантовым блеском, неуловимо напоминая о морозах и северном сиянии Якутии.

— По какому поводу маскарад? — поинтересовался я, оглядывая своего друга с ног до головы.

— Паргдон? — произнес капитан Бирюков, невыразимо грассируя на букве «р».

— От «пардона» слышу, — буркнул я.

— Все требьен, друзья мои.

— То есть — шерами! — вмешался Валера. — Ладно, Славон, прекращай изображать Дюка Ришелье, и поведай командиру о наших похождениях.

— Хорошо, — Бирюков уселся на диван и с видимым удовольствием начал стаскивать до одури изящную удавку галстука. — Пока вы там джеймсбондовали, громили феэсбешников и угоняли иномарки, я сидел в конторе и размышлял о Гореловых.

— Да, кстати, — перебил я. — Ты был прав. Алексей Горелов действительно из «кротов»[15].

— Вот и прекрасно. Так вот. Меня заинтересовала схема экономического устройства Дома «Горелов и сын».

— И как успехи?

Слава пожал плечами.

— Довольно посредственно. Я просидел целый день, изучая архивы, пытаясь восстановить последовательность действий, приведших Тараса Горелова на вершину коммерческого Олимпа. Сведения, прямо скажем, скудные. После измены отца, Тарас Горелов меняет фамилию отца на фамилию матери. Становится Лаврентьев.

— Это для нас важно?

— Как оказалось — да. Он оканчивает Бауманку и, получив диплом инженера-механика, распределяется на номерной завод в Тенишево.

— Тенишево, Тенишево… Это танкоремонтный, что ли?

— Он самый. В начале восемьдесят девятого главный механик завода Т.А.Лаврентьев становится его «красным директором».

— На выборных началах?

— Именно. Для военного завода — нонсенс, но на верху, похоже, никто не возражал. Чем он занимался дальнейшие полтора года, я сказать пока не могу. Но в дальнейшем, его фамилия всплывает в списке соучредителей «Мегаполис Банка». Так же, соучредителем этого банка является российское представительство кипрской фирмы «Оушен меканик индастриал».

— Ну и что?

— Да, в общем-то, ничего, — глядя на меня с нескрываемым превосходством хорошо информированного человека, произнес капитан Бирюков, — кроме того, что в восемьдесят седьмом году она была куплена американским концерном…

— «Эй Джи спешел меканикс», — догадался я.

— Верно. И так, в начале девяносто первого года «Мегаполис Банк» выдает крупные кредиты под правительственную программу конверсии.

— Понятно, — прервал его я. — Август девяносто первого, нет правительства, нет возврата кредитов.

— Ясновидец, — усмехнулся Бирюков. — Но я тебе скажу ещё об одном исчезновении. В это же время из всех коммерческих изданий исчезает фамилия Лаврентьев.

— И появляется фамилия Горелов.

— Именно. Причем, заметь, генеральный директор «Мегаполис банка» через неделю после банкротства получает пулю в затылок у входа в подъезд собственного дома, главный бухгалтер исчезает бесследно. А новоиспеченный Тарас Горелов становится председателем правления инновационного коммерческого банка «Росконверсия».

— Ты подозреваешь его…

— Нет. Для этого у меня нет весомых оснований, а уж тем более, никаких улик. Я просто обращаю твое внимание на имеющуюся в деле цепь совпадений.

Это вообще особенность мышления Славы Бирюкова. Любой факт, а уж тем более цепочка фактов, попав в его поле зрения, обречены быть объектом пристальнейшей разработки вплоть до выжимания из них последней капли информации.