Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком Страница 18

— Да, будь спок! — заверил Валерий. — Теперь по крайней мере я с ней — пэссив!.. И вообще ты не думай, что она мне с разбегу отдалась… Не могу похвастать, не с разбегу…

Мы оставили пустую бутылку на подоконнике и, закурив, вошли в лифт. Кабина поползла вниз.

— А младшая-то, я вижу, тебя крепко зацепила! — сказал Валерий.

— С ума сошел, — возмутился я. — Ребенок.

— Ну ты сказал! Ей и в двенадцать лет, по-моему, не было противопоказано!.. И потом, разве тебе Лора не говорила, что Жанка уже не девочка?

Когда я услышал это, мне показалось, что у лифта оборвался трос и кабина ухнула вниз.

— Не бери в голову, — сказал Валерий, взглянув на меня, — может быть, Лора врет… Хотя зачем ей врать?

Мы вышли на улицу. На жестких буграх электрического света тяжело ворочалась ночь. Валерий пытался взять меня под руку. Мы шли к проспекту, где можно было поймать такси.

— Ты, старик, в отношении Жанки можешь на меня твердо рассчитывать, — бормотал Валерий. — Помогу, чем смогу. Родителей я нейтрализую, не сомневайся. Ты заметил, что я имею на них некоторое влияние. Главное, сам не теряйся!..

Я подумал, как это было бы просто и логично — врезать ему по пьяной роже. Но тут я увидел, что он пьян гак сильно, будто бы он еще до того, как мы пили в подъезде, основательно «зарядился».

— Ты лови на этой стороне, а я буду на той, — сказал я и перешел на другую сторону улицы.

Валерий первым остановил такси и радостно замахал мне своим рыжиком. А в машине напросился ко мне ночевать и расплатился с водителем, когда приехали.

— У меня бабок до фига! — кричал он, когда я попробовал возразить насчет платы.

Все та же облезлая елка торчала в сугробе у подъезда. Я поднял голову и вздрогнул, увидев свет в нашем окне. У меня совершенно вылетело из головы, что дома меня дожидается Ком. Я сказал об этом Валерию.

— А? Гроза котов? — поморщился тот. — Если б я знал, лучше бы в Сокольниках остался… Ну, теперь все равно. Спать хочу — падаю!..

— Грозе котов — комсомольский привет! — сказал он, когда мы вошли в квартиру, и добродушно рассмеялся.

Ком сидел за кухонным столом и не мигая смотрел на Валерия.

— Ты, старик, только покажи мне, где голову приклонить, — попросил меня Валерий. — И считай, что меня нет…

— Ладно, — пробурчал я, подталкивая его в комнату. — Сам устраивайся. Обстановка-то знакома!

— Будь спок, — не стал спорить он и тут же принялся укладываться. Ком в прихожей уже надевал шинель.

— Ну что ты, старик, — зашептал я, — он просто трепло. К тому же пьян в стельку. А что касается кота, то тут мы как раз тебя прекрасно понимаем…

— Какого еще кота? — спросил Ком, надевая панаму; у него на лице появилось подобие смущения или недоумения.

— Ну, черт с ним, с котом!.. Но, может быть, ты мне сейчас действительно нужен, а ты меня бросаешь! — сказал я наобум, притворившись обиженным, что он уходит.

Ком сразу остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Да, — обрадовался я, — бросать друга не годится! Это предательство и свинство!

— Я тебя не брошу, — очень серьезно сказал Ком. — И не предам. Валерий в белых трусах вышел на кухню и, как сомнамбула, разыскав

на полках пустую бутылку, налил в нее воды и унес с собой в комнату. А еще через минуту — сладко похрапывал.

Я тоже был не прочь завалиться спать, но помня, что Кому, может быть, как раз сейчас необходима дружеская поддержка, занялся приготовлением кофе. Может быть, ему просто нужно выговориться. Или что-то в этом роде. Я поплотней прикрыл дверь в комнату, а также кухонную дверь. — Я тебя никогда не предам, — повторил Ком.

— Ну, — сказал я, — прекрасно. Я тебя тоже.

— Запомни, пожалуйста, — попросил он, — что ты сейчас сказал. — Что же запоминать, — удивился я, — я и так не забуду…

Я поставил на стол большой кофейник. Я хотел выложить на стол дефицитные продукты из Валериного «пайка», который обнаружил в холодильнике, но Ком отрицательно покачал головой.

Мы сидели друг против друга. Я взглянул Кому в глаза, которые были как бы продолжением черной февральской ночи за окном, и неожиданно для себя спросил:

— А что, Ком, интересно, как тебе понравилась наша семейка?

— Зачем спрашиваешь? — спокойно сказал Ком. — Ты и сам все хорошо понимаешь.

— Да, — пробормотал я. И знаешь, они ведь терпят меня только до того момента, пока Валерий не внесет «определенность». А я, как идиот, сижу, жду решения своей участи.

Ком пристально смотрел на меня. Я усмехнулся про себя, вспомнив о «гипнотических свойствах» черных глаз.

— Конечно, достаточно один раз пообщаться с ними, чтобы понять, что они из себя представляют, — продолжал я. — Ограниченные люди. Обыкновенные мещане… Ты спросишь: в чем тогда дело? Чего я жду? Зачем мне их мещанский мирок?

Ком кивнул утвердительно, и я рассмеялся.

— А знаешь ли ты, — воскликнул я, — с какой радостью, с каким удовольствием я в этот мещанский мирок окунулся?.. Налаженный быт, семейные обеды, поездки на дачу, своя квартира, красивая жена, уют… Это все, между прочим, замечательные вещи! Я не шучу!.. Да еще тесть обещает устроить на хорошую работу и вывести в люди. Ни о чем другом я и не мечтал… Ну, чем я лучше их? А?

— Ты лучше, — твердо сказал Ком.

— Нет, я, может быть, даже хуже! Я объективно себя оцениваю. У меня ведь нет никаких особых талантов. Я не способен на что-нибудь достойное… Что же мне делать? К чему стремиться?

— Очень хорошо, что ты задаешь себе такие вопросы.

— Я хочу нормальную семью. Дети, квартира, дача, машина… Ничего более глобального я не вижу. Есть в этом, конечно, какая-то обыденность… Но ведь я действительно не вижу для себя ничего другого!

— Главное, что ты чувствуешь обыденность, — сказал Ком.

— О, по этой части я не могу соперничать с Сэшеа!.. Кроме обыденности, он чувствует еще и ограниченность, и замкнутость!

— Нет, — пробормотал Ком, — у него другое… Я не придал значения этим словам.

— Так и живу, — усмехнулся я. — Видишь, каким бревном можно стать в двадцать пять лет… Кажется, единственный сохранившийся интерес — это женщины.

— Но ведь что-то тебя мучает! Что-то мешает успокоиться!

— То и мешает, что я слишком обыкновенный человек. Вот и Лориных родителей это не устраивает. Впрочем, это бы еще полбеды… Это не устраивает Лору… Я не знаю, что ей нужно. Что я должен ей дать? Она и сама, кажется, не знает. Но тихого семейного счастья ей мало.

— Ты же говорил, что сначала у вас все было хорошо? — заметил Ком.

— Да, черт возьми, мне даже не верится, что мы так хорошо могли с ней жить… — вздохнул я.

Я принялся рассказывать Кому о беременности Лоры, о нашей женитьбе и о том, как у нее случился выкидыш… Это было странно, потому что о том, что Лора была беременна не от меня, я не рассказывал ни матушке, ни лучшему другу Сэшеа, но с Комом решил поделиться. Мне даже захотелось рассказать ему и о той ужасной сцене в ванной, о которой я и сам старался лишний раз не вспоминать.

— Она была такая слабенькая после больницы, такая жалкая и в то же время такая любимая, что я с ног сбивался, стараясь как-то поухаживать за ней, чем-нибудь угодить. Я сам готовил ей еду, вникая в ее вкусы, кормил с ложечки, что ей очень нравилось. Когда мы въехали в эту квартиру, я со всем пылом взялся благоустраивать наш дом, скрупулезно следуя всем пожеланиям Лоры. Мне это не было в тягость, я сам получал огромное удовольствие. Отношения у нас были превосходные. Вообще все было прекрасно… Помню, Сэшеа, как всегда особо интересующийся интимными делами, пристал ко мне с вопросом, какова Лора в этом отношении. Он так надоел мне, что я ответил, что если он не хочет на всю оставшуюся жизнь потерять покой, то лучше ему не знать этих подробностей… Особенно Лора любила, чтобы я сам купал ее в ванной. Еще когда мы жили в Сокольниках, это вошло у нас в обычай… Извини, что я останавливаюсь на таком интимном моменте, но это необходимо, чтобы ты понял то, что случилось потом…

Ком слушал необычайно внимательно и серьезно. Мне это было очень приятно. Я не был избалован такой искренней участливостью, общаясь с Сэшеа, которого хоть и считал самым близким другом, но который обладал мерзкой чертой перебивать на полуслове и пренебрежительно кривить физиономию, как только видел, что я пробую рассказать самое для меня дорогое, по-настоящему меня волнующее. Так что в конце концов я вообще зарекся с ним откровенничать.

— В прошлом году мы были вынуждены провести отпуск врозь, так как для укрепления здоровья Лоре потребовалось отправиться в специальный санаторий по профилю женских болезней. Мы первый раз расстались так надолго, и я очень мучительно переносил разлуку. Я послал жене длинное и сумбурное любовное письмо. Не помню уж, что я там писал, помню только, что неоднократно восклицал, что, кроме нее, мне в этой жизни ничего не нужно… В ответ Лора прислала открытку с морским пейзажем и несколькими странными, торопливо набросанными словами, что ей, Лоре, в этой жизни не нужно ничего… кроме моря… Потом она вернулась…