Александр Чагай - Каро-Кари Страница 18

Когда Леонид остановился на светофоре, к нему сразу бросился Азмат, один из уличных продавцов газет. Таких в городе пруд пруди. В жару и в холод, ранним утром и поздним вечером они честно отрабатывают свой хлеб. Не то, что обыкновенные попрошайки, которых здесь тоже хоть отбавляй. Работа разносчика требует сноровки, расторопности. За пару минут, что машины стоят на «красном», нужно успеть «впарить» водителям как можно больше экземпляров «Джанга» или «Хабрена» [14].

Леонид всегда давал заработать этим трудягам. Покупал побольше газет, даже тех, которые были ему ни к чему. Оставлял потом в чайных или дуканах. Азмата он выделял. Парню с детства не повезло. Родители продали его одному из преступных синдикатов, контролировавших сбор милостыни, а также уличную продажу газет в крупных городах.

Лучше подают убогим и увечным, лучше покупают у тех, кто может вызвать к себе жалость и сострадание. Поэтому в Пакистане считается нормальным с детства уродовать мальчиков (девочки в этой профессии не котируются). С трех – четырех лет им надевают на голову специальные железные шлемы, снимать которые запрещено (исключение делается только для тех случаев, когда ребенка нужно подстричь).

Череп деформируется, это сказывается на развитии мозга, и в скором времени мальчик становится дебилом. Для ног имеются похожие устройства – вариант «испанского сапога», который превращает ребенка в хромающего калеку. С этого момента он – дуллах шах кяй чухай, этим предопределена его судьба до самой смерти.

Азмат был типичным представителем этой категории. Сплющенный с боков и непомерно увеличенный в затылочной области череп. Блуждающая улыбка. Нормально говорить он почти не мог. Внятно произносил несколько отрывочных слов, сопровождавшихся гнусавым мычанием, и только.

Все же в нем оставалось нечто человеческое. Азмат неизменно узнавал Леонида, бросался к его машине, радуясь непродолжительному общению, а не только заработанным рупиям. Деньги приходилось отдавать подчистую: хозяева оставляли минимум – на лепешки, чавал и карахи[15]в дешевой забегаловке. Хотя правая ступня Азмата была изуродована, он ухитрялся резво передвигаться среди джипов и седанов. Его напарнику, Насрулле, не так повезло. С семилетнего возраста прыгал на деревяшке.

Шантарский приветливо помахал Азмату. Парень радостно подскочил, бросил в салон несколько газет, стал трясти руку. Леонид отсыпал разносчику пригоршню монет, спросил обычное: «Кхя каль хэ?» [16]?

Загорелся «зеленый».

– Тик так, саб тике[17], – забормотал уродец, провожая взглядом исчезавший в темноте «прадо» Шантарского.

Дома Леонид выпил еще виски, чтобы поскорее заснуть. Тем не менее, сон пришел не сразу. Но все-таки пришел, завершая этот не самый удачный день в жизни Шантарского.

Ксан тоже рассчитывал на здоровый и крепкий сон, но все сложилось иначе. Приближаясь к дому, он заметил фигуру девушки, стоявшей в одиночестве у входа в гостиницу «Холидей Инн». Собственно, так она уже не называлась. Прогрессировавшая исламизация и антизападные настроения заставили владельцев сделать выбор в пользу другого названия. Оно было безупречно патриотическим – «Исламабад-отель». Все же там подавали спиртные напитки и привечали веселые компании, засиживавшиеся за полночь. Одна из таких компаний и сейчас пировала в ресторане отеля, и, судя по всему, это была компания соотечественников. Свет пробивался сквозь плотные шторы, слышалась разухабистая музыка. До Ксана донеслись слова старого шлягера: «Впереди крутой поворот, позади – обманчивый лед…» Вероятно, это были техсотрудники посольства, частенько захаживавшие в «Исламабад-отель». Им выделяли отдельную просторную залу, где можно было хорошо «оттянуться». И в этот раз музыка сопровождалась тяжелым топотом.

Ксан глянул на часы. Четверть первого. Затем перевел взгляд на девушку. Разгорячилась после танцулек, вышла проветриться. Подъехав ближе, он узнал Микаэлу. Ну, как же…

Неожиданно для самого себя Ксан остановил машину. Позднее, разбираясь в мотивах своего поступка, он убеждал себя, что причиной было накатившее на него чувство одиночества. Так бывало и прежде, когда он выматывался и с ужасом сознавал, что никто не позаботится о нем, не накормит ужином, не погладит по голове, не уложит спать. Родители давно мертвы, жена давно не жена, любовницы не имеется, если не считать деловитого секса с Фарзаной.

Шантарский – дурень, но он ему втайне завидовал. У него семья, а еще предмет обожания, может, недосягаемый, а может и нет… А он, Ксан, не дурень, он очень умный, но это не делает его счастливым. В этом есть какая-то закономерность. Глупцы легче обретают счастье, а ум и опыт рождают циников и скептиков.

Возможно, никакие такие мысли ему в голову не лезли, и он вообще ни о чем не думал. Просто захотел перекинуться словечком с человеком, который не занимается дерьмовой, изнуряющей работой, не разыскивает убийц, не строит козней гражданам чужой страны, а просто живет. Делает несложную работу и забывает о ней после шести часов вечера.

Или он захотел женщину. Грубо и примитивно. Это скрашивало одиночество, хотя и ненадолго. Не станешь же каждый вечер Фарзану вызывать к Кавадже! Пусть будет хоть какое-то разнообразие.

Хлопнув дверью автомашины, он шагнул к Микаэле. Она курила. Повернула голову, посмотрела на Ксана, не произнося ни слова. Он хотел было сказать пару банальностей, но в последний момент удержался. Ситуация была сама по себе банальной, и никакие слова не прибавили бы ей душевности и романтики.

Подул ветерок, освежавший ночной Исламабад. Он приподнял густые волосы Микаэлы, и они окружили ее голову подобием золотистого нимба. Она была блондинкой, а блондинки Ксана до сих пор не привлекали. Но в тот вечер его не заботили такие мелочи. На все было наплевать. Он протянул руку, пригладил волосы девушки, и она посмотрела на него странным, изучающим взглядом. Затем отбросила сигарету и села в его «паджеро».

Они молчали все пять или семь минут, которые заняла дорога до виллы, которую арендовал Ксан. Когда входили внутрь, он спросил:

– Надо позвонить дежурному? Тебя не хватятся?

– И что я скажу? Что в час ночи заехала к советнику на чашку кофе? Или решила с ним потрахаться и не знаю, насколько затянется сеанс?

Увидев, как изменилось лицо Ксана, девушка положила руку ему на плечо.

– Извини. Привыкла называть вещи своими именами. В посольстве проблем не будет. Бог не выдаст, свинья не съест. Дежурный не разболтает.

«Наверное, не в первый раз», – подумал Ксан.

Они прошли в гостиную, сели на диван. Затем Ксан встал, налил виски и предложил Микаэле.

– Для середины ночи – оптимально.

– Для середины ночи – оптимально лечь в постель. Я достаточно выпила, думаю, ты тоже.

– А что праздновали? – внезапно Ксан понял, что его не так уж манят плотские утехи. Но какого черта он тогда подцепил Микаэлу?.

– Караваева чествовали. Проставлялся по поводу благодарности в приказе. За бдительность и доблестную службу.

Понадобилось несколько секунд, чтобы Ксан сообразил, о чем речь.

– Ах, так вот оно что! – Он не выдержал и расхохотался.

– Ты чего? – поразилась Микаэла.

– Ничего! – продолжал смеяться Ксан. – Люблю наш паноптикум, скучать не дают! Этот Караваев… Сейчас расскажу.

Выслушав историю о памятном эпизоде самоотверженной службы коменданта Караваева, Микаэла тоже развеселилась.

– Вот комедия! А как щеки надувал! Как пыжился! Забавное у нас посольство. Скопище уродов.

– Присутствующие исключаются.

– Конечно. Мы – исключение. Ну, что? – Микаэла задорно тряхнула головой. Она взяла Ксана за руку и заставила его подняться. – Где ты спишь? Там? – Девушка безошибочно находила путь в спальню и тащила за собой Ксана.

«В конце концов, почему бы и нет? Зачем-то я ведь остановился у „Исламабад-отеля“. В этом посольстве все перетрахались, как кролики, почему я должен оставаться в стороне и выделяться, как белая ворона? Шантарский с кем только не переспал… Теперь хочет переспать с чеченкой… А я…» Дальше мысли путались, и Ксан не пытался в них разобраться. Бестолковое это было занятие.

Он с удивлением обнаружил, что поцелуи Микаэлы ему приятны. Кожа у нее была прохладной и нежной, грудь – упругой. И завершающий акт любовной игры доставил ему наслаждение, которого он давно не испытывал.

Опершись на локоть, он приподнялся и посмотрел на девушку. Она лежала с открытыми глазами, улыбалась уголками рта. Затем улыбнулась шире и внезапно поинтересовалась:

– Ну что, теперь девушке положено испариться? Чтобы благородный дон мог спокойно почивать?

– Я не знал, что ты любишь Стругацких. «Трудно быть богом» – классная книга.

– Ты многого не знаешь.

– Кое-что знаю. Говорят, ты составила список всех мужиков, с которыми хочешь переспать.