Лесли Уоллер - Посольство Страница 19

– Неужели?

Она увидела, что огонек интереса, зажегшийся было в его глазах, погас, как только он снова вернулся к каким-то занимавшим его проблемам. Он подошел к холодильнику – агрегату с двумя дверцами, слишком большому для них двоих. Не колеблясь, он открыл дверцу, достал апельсиновый сок и закрыл ее. Лаверн заметила, что он спокойно налил и выпил небольшой стакан сока.

– Что, больше в белом ящике нет привидений? – спросила она, улыбаясь.

Он печально взглянул на нее.

– Ты заметила?

– Трудно не заметить. Начиная с Бонна, ты боишься заглянуть в холодильник. Это уже больше года.

Он поставил стакан в мойку и включил воду. Потом взглянул на часы.

– Ты… никому не рассказывала об этом?

– Зачем? Чтобы это попало в твое досье?

Он кивнул, по-прежнему не глядя на нее и не садясь с ней за стол. Она переложила блины на свою тарелку, взяла масло, полила их сиропом.

– Точно не будешь? Может, хоть один?

Он повернулся к ней, пытаясь вникнуть в то, о чем она говорит.

– Они пахнут чудесно. Но нет, не буду. – Он снова взглянул на часы. – Их подарила мне Лу Энн, никак не могу привыкнуть к часам без стрелок.

– Сядь, – посоветовала она. – Мо Шамун никогда не опаздывает, но и никогда не приезжает раньше. Кстати, что ты нашел в нем?

– Он первоклассный умный офицер.

Снова нахмурившись, Нед уставился на пустой стул, как будто обдумывал самое важное решение в своей жизни. Наконец он взял еще один крохотный кусочек бекона и начал медленно покусывать его, как белка покусывает орех. Это избавляло от разговора.

– Нед.

– Гм.

– Шамун упомянул что-то вчера о повышенной готовности. Я полагаю, это официальная форма ответа: «У меня нет времени помогать жене, когда к ней ворвались коммуняки-провокаторы». У меня была для тебя видеопленка; она так и валялась бы дома, если бы я не приказала Шамуну забрать ее. Это ты называешь «повышенной готовностью»? А что прикажешь мне делать с провокаторами в следующий раз? Или тебя не касается, что твоя жена при удобном случае может оказаться жертвой? Но ведь это не безразлично твоей жене. Следующий ублюдок, который попытается залезть, получит пулю 38-го калибра прямо через щель для почты. Это заставит тебя быть осторожнее, Нед?

Он продолжал жевать свой бекон, пока тот не исчез. Потом криво улыбнулся.

– Успокойся, Восс. Я жалею о вчерашнем. Но я же извинился вечером.

– Ничего не объяснив.

Он вздохнул и чуть было снова не взглянул на часы, но вовремя удержался.

– Полагаю… – сказал он безразличным тоном, – словами об уничтожении коммуняк, ломящихся в дом, ты доказала, что должна все узнать. Поэтому, чтобы ты не стреляла, я все тебе объясню.

Он рассказал об ожидаемом у Пандоры Фулмер приеме, не углубляясь в детали, касающиеся мер безопасности. Лаверн начала вилкой вырезать из блинов узоры, но ничего не ела.

– Мы на прием приглашены?

– Конечно. Но, боюсь, что не смогу тебя за руку держать. Придется тебе обходиться без меня.

– Это что-то меняет?

– В каком смысле?

– Меняет что-нибудь то, что я буду без тебя? – Она оттолкнула тарелку. – Когда ты хотел рассказать мне о приеме? Вчера вечером?

– Вот я и рассказал тебе это. – Нед щелкнул пальцами, обнаружив тем самым недовольство. – Ты уж как-нибудь постарайся отделить свою личную обиду от нависшей беды.

Она кивнула в знак согласия.

– Жены умеют это делать, особенно брошенные. И более всего те, кого оставили, словно и не оставив. Жить дома, спать в одной постели и при этом не быть вместе! – закончила она, переходя на крик.

– Отлично. – Он взглянул на часы, на этот раз открыто. – Я подожду Шамуна на улице. Он человек молодой, впечатлительный, холостой. Не стоит портить его представление о счастье в браке.

– А я?

– Извини, не понял?

Лаверн почувствовала, как стеснилось ее дыхание. Она не собиралась затевать этот разговор. Он был не в ее стиле и напоминал нытье. Единственная дочь генерала Криковского никогда не ныла – это удел слабых.

– Мои фантазии о счастье в браке. – Услышала она свой голос будто со стороны. – Ты хоть имеешь представление о том, что я?.. – Она остановилась вовремя.

Это не касалось Неда – он не скрывал, что его не интересует вопрос, почему у них нет больше детей. Грех, конечно, но тогда ей казалось правильным не плодить кучу детей. Она уже не ходила в церковь по воскресеньям, а на последнем причастии была больше года назад. Но до сих пор помнила слова священника после ее признания в том, что ей перевязали трубы. Многие годы они звучали в ее душе, пока она не поняла, что этот ответ – полное дерьмо. Она решила, что священник, не раз слыхавший о таком прегрешении, имел наготове подходящий ответ. «На твоей душе тяжкое бремя, – сказал он, – но ты несешь его во имя Того, кто прощает. Оставь это Богу, а сама постись».

– И каждый год после этого… – вырвалось у Лаверн.

Нед удивленно взглянул на нее.

– Извини?

– Нед, ты стал такой, как они все. Ты даже говоришь не так, как американец. «Извини?» Они превратили вас всех, даже самых лучших, в нытиков.

– Восс, не кипятись.

– Я? Это потому, что я чувствую себя брошенной.

– Что?

– Я рада, что вспомнила об этом. Брошенная! Я думала об этом вчера утром, когда смотрела, как ты уходишь. Ты всегда уходишь, Нед. Физически ты возвращаешься, поэтому нельзя сказать, что ты ушел. Но для меня это не имеет значения. Я то, что осталось в прошлом. Ты понимаешь?

– Конечно, даже то, что выделено курсивом. – Он выглянул в окно кухни. – А что, все это можно было мне сказать только перед работой? Чтобы я целый день приходил в себя после чудовищного завтрака, который ты…

– Извини. Не понимаю, зачем все это выложила. Видимо, из-за тоски о девочках. – Она принялась перекладывать фигурки, вырезанные из блинов. – А твой друг ливанец блины случайно не любит?

Раздался звонок в дверь.

– А вот и он. – Нед сказал это с таким очевидным облегчением, что глаза ее на мгновение увлажнились. Но дочь генерала Криковского не заплакала. Ни рыданий, ни нытья, ни плача.

Она пошла к входной двери, опередив мужа, и пригласила Мо Шамуна войти.

– Пять минут на чашку кофе, капитан.

Смуглый, худощавый молодой человек расплылся в улыбке.

– Превосходная мысль, капитан.

Лаверн заметила, что полы ее хлопкового халата слишком разошлись, и запахнула его.

– А откуда ты узнал мое звание?

– Мы знаем все, – сказал Шамун с шутливой таинственностью. – Доброе утро, Нед.

– Поехали.

Шамун остановился на полдороги к кухне, откуда доносился аромат свежесваренного кофе.

– Мы торопимся?

– Мы всегда торопимся, – бросил Нед, идя позади него к двери.

– Извини, если кофе не слишком хорош, – сказала Лаверн.

– Это ты меня извини, – ответил Шамун.

– На звонки в дверь не отвечай никому, Восс, – крикнул Нед, уже выходя.

– Это приказ? – спросила она с иронией. – Да вот поможет ли он?

– Нет, серьезно, – сказал Шамун. Его темные глаза блестели, выражая симпатию. – Вам же стоит только позвонить. Не надо корчить из себя героя.

– Бегом, капитан. – Она сделала прощальный жест. – Давай, давай.

Сидя у кухонного стола, Лаверн слушала фырчание удаляющегося серо-коричневого «форда-фиесты». Она задумалась и медленно разрывала холодный блин на мелкие части.

Когда девочка, ставшая впоследствии королевой Викторией, впервые обосновалась здесь, часть Лондона, которая называется Кенсингтоном, была, собственно, не городом, а сельской местностью с маленькими фермами и деревнями, разбросанными вдоль основных маршрутов дилижансов – на север и запад.

К сожалению, истории не известно, что она сказала бы о сегодняшнем окружении Макса Гривса. На Кенсингтон-Хай-стрит возвышается типовой туристский отель, выходящий на сады, где Виктория шалила в детстве, если, конечно, она вообще когда-нибудь шалила.

В этом отеле, как подобает холостяку, живущему на чужбине, Макс Гривс снимает полулюкс, а счета каждый месяц направляет в министерство юстиции по адресу: «США, Вашингтон, округ Колумбия».

Во вторник утром он вышел из холла гостиницы в восемь, вместо того, чтобы послоняться здесь и послушать смешные истории земляков-американцев, приезжающих посмотреть Лондон. Нельзя сказать, что после нескольких лет, проведенных здесь, Макс Гривс пресытился Лондоном. Пресытился он только плоскими остротами туристов.

Сейчас он торопился и нервничал. По жестоким внутренним правилам посольства он, один из сотрудников ФБР, числившихся за отделом Джейн Вейл, не мог рассчитывать на личную беседу с Ройсом Коннелом, но только на те официальные встречи с замом посла, которые происходили каждое утро на десятичасовых совещаниях. Поэтому, когда Коннел, позвонив вчера вечером, попросил Макса «подскочить» с ним утром в одно место, день просто засиял от радушных надежд.