О. Воля - Американское сало Страница 19

– Господа, – начал Маккейн взволнованно, – я хочу проинформировать вас, что имел разговор с президентом Бушем. Мы достигли с ним взаимопонимания по вопросу о том, что через 4 года, в 2008 году, на выборах президента США я стану единственным кандидатом от Республиканской партии.

– Поздравляем вас, сенатор, – вставил Хербст. Среди присутствующих возникло заметное шевеление.

– Мы пока не знаем, кто будет нашими соперниками от демократов, но понимаем, что основной козырь для нас будет внешняя политика. Чем более кризисной ситуация будет в мире, тем легче нам будет сказать американскому народу: не надо менять коней на переправе. Не надо менять республиканцев. Для того чтобы кризисная ситуация в мире возникла именно в период выборов, мы должны будем ее обострить. Конечно, не мы сами. А наши союзники. Мы думаем, что если бы пара-тройка лидеров постсоветских республик совершили бы в отношении России ряд провокаций, а Россия в ответ напала бы на них, это был бы прекрасный повод закричать на весь мир об имперской России. А сенатор Маккейн явно бы набрал очки в выборной гонке. Для этого нам нужны послушные ребята в этих странах типа того же Саакашвили. Украина также очень важна. Мы видим, что до выборов еще четыре года, но готовимся к ним мы сейчас. Президент Украины Кушма не способен совершить провокацию. Поэтому мы принимаем решение о его замене. Пусть так называемый «народ» его свергнет. Мы же гарантируем ему безопасность. Таким образом, посол, от вашей работы в Украине зависит и судьба Республиканской партии, и судьба преемственности власти в Америке.

– Я осознал все в полной мере. Долгосрочные планы – по мне. – Хербст не без удовольствия вспомнил, что его жизнь была распланирована даже не на четыре, а на сорок лет вперед.

– Вам и нам предстоит большая работа, – сказал Маккейн.

– Совместная работа, – подтвердила Райс.

– Майк Боун поедет в Киев вместе с вами, посол, – сказал Маккейн, – и ваша задача теперь – всемерно оказывать поддержку работе его «Фридом хауса».

– О’кей, – кивнул Хербст. Ему сильно захотелось есть, и очень кстати, что им снова предложили переместиться в холл, где тусовались амбициозные революционеры, возглавляемые будущим президентом Украины и его супругой.

Глава восьмая

Февраль 2004 г.

Горiлка «Мiров» це чистий смак i вiдсутнiсть уранiшнього похмiлля.[22]

– Премьер-министр Украины Янушевич начал рабочие поездки по регионам Украины, – сообщает пресс-служба правительства.

Они сидели в уютном ресторанчике на Андреевском спуске.

– Слушай, Коля, – начала Алла разговор, который давно откладывала. – Я вообще-то тут по работе, если ты не забыл. Мне шеф поручил исследовать проблему «голодомора» тридцатых годов.

– Ну, исследуй, раз поручили. Я-то тут при чем?

– А при том, что ты со своими связями можешь мне помочь найти архивы, документы, познакомить со знающими людьми, экспертами…

– Да чего там знать-то? Большевики насильно забрали хлеб у крестьян, и начался голод, умерли то ли пять, то ли десять миллионов человек.

– Какой ты скорый! Пять или десять?

– Какая разница? Людей ограбили! Короче, каждый пятый украинец тогда умер с голоду на Восточной Украине.

– А на Западной?

– А Западная тогда в Польше была, там «голодомора» не было.

– Почему же тогда семьдесят процентов жителей Западной Украины говорит, что «голодомор» был, а в Восточной Украине так считают только десять процентов жителей? Ведь, по идее, все должно быть наоборот, Восточная Украина должна была про «голодомор» помнить, а Западная про него только слышать краем уха. Это ваши же социологи пишут.

– Ну… Что ты хочешь сказать, что «голодомора» не было, что ли? Ерунда какая-то, всем известно, что он был!

– Да не так все просто, Коля, слушай, какие неувязочки я откопала. Немецкая пропаганда практически не апеллировала к, казалось бы, беспроигрышной теме «голодомора». А Геббельс был не дурак! Если бы в «голодоморе» 1933 года на Украине была вина большевиков, то есть если бы большевики действительно забрали хлеб и этим уморили каждого пятого украинца или хотя бы каждого десятого, то для немцев «голодомор» был бы божьим даром. Тогда пропагандистской идеей немцев была бы идея освобождения Украины от тех, кто искусственным голодом убил каждого пятого, с призывом к остальным четырем – отомстить! И немцам надо было бы просто вспоминать и вспоминать о «голодоморе», тем более что в сорок первом году дело-то было семь лет назад. А ведь для психологического воздействия на население использовалось все, что хотя бы теоретически могло найти какой-нибудь отклик среди «замученных большевистским режимом» советских граждан, вызвать ненависть к «советам» и недоверие к командованию. Использовался антисемитизм. Здесь же на Андреевском спуске продаются немецкие листовки: «Бей жида-политрука, морда просит кирпича!», «Бери хворостину, гони жида в Палестину». Только в 1941 году немецкая авиация сбросила на территорию Украины сотни миллионов листовок ста пятидесяти двух разновидностей. И лишь в нескольких из них проскальзывает тема «голодомора» – да и то как факт, мало кому известный и якобы сознательно замалчивающийся большевиками. Удивительное дело: по заявлению Кушмы, от голода 1932—1933 годов погибли как минимум двадцать процентов населения Украины, а сами украинцы узнали об этом только из геббельсовской пропаганды! После пары-тройки неудачных попыток раздраконить население Украины напоминанием о голоде нацисты поняли, что вариант этот проигрышный, и вернулись к более эффективным юдофобским воззваниям. Оставив тему «голодомора» в наследство Кушме и Ищенко.

– Ну, я за геббельсовскую пропаганду не ответчик, не знаю я, почему они об этом не писали.

– А вот еще факт, – нажимала Алла, – во время войны немцам так и не удалось сформировать ни одной восточноукраинской дивизии. Хотя служили у них разные – и крымские татары, и чеченцы, и западные украинцы, не испытавшие на себе ужасов «голодомора», и даже русские-власовцы. А вот тех «украинцев», кто прошел через голод 1932—1933 годов и, по логике Кушмы, должен был люто ненавидеть коммунистический режим, среди предателей оказалось на удивление мало. Почему? Те, кто пострадал на Украине во время голода, потерял своих близких, почему-то пачками в полицаи не записывались. И вместе с «ненавистными комиссарами, большевиками, командирами, евреями», а также москалями, казахами, узбеками и белорусами шли в бой «за Родину, за Сталина!». Почему?

– Что ты меня допрашиваешь-то? Не знаю я!

– Так, вот я и говорю, загадка! Познакомь меня с кем-нибудь, кто эту тему досконально знает! А? Не с пропагандистом кушмовским, который врет про десять миллионов умерших с голоду, а настоящим историком?

– Используешь мое служебное положение! – сказал Николай и для разрядки обстановки крепко обнял девушку.

* * *

Ти ще не користуєшся Iнтернетом? Безкоштовне пiдключення, вигiдний тариф![23]

– Юлия Тимоченко провела на майдане Незалежности митинг с требованием отставки президента Кушмы, – сообщает радио «Свобода плюс».

Принадлежащий Дружинину киевский офис «Крымспецинж-строя» представлял собой три комнатки в недорогом Бизнес-центре на Дегтяревской, в доме, построенном еще в стиле советского конструктивизма тридцатых годов. В доме этом, специально задуманном как госучреждение, были громадные, хоть в футбол играй, вестибюли, коридоры и широченные лестницы, но зато маленькие комнатушки. В одной из этих по сто гривен за квадратный метр арендованных Евгением комнатушек сидела недоучившаяся филолог-переводчица Галочка, что была и секретаршей, и заместителем Дружинина по общим вопросам одновременно, в другой комнатке, где стоял сейф, там, по идее, был кабинет Евгения Васильевича, а в третьей – так называемой «совещательной», где до поры складывали всякое барахло, старые мониторы от компьютеров, какую-то кафельную плитку в пачках по сто штук, какую-то сантехнику – неизвестно кому, для кого, здесь, среди этого хлама иногда сидел приходивший через день сисадмин Коля Королько – лохматый и вечно не в себе паренек с мутным взглядом ночи не спящего человека.

Дружинин прощал Галочке весь этот беспорядок, может, потому, что она напоминала ему его Катеньку…

Катя все время ругала своего Дружинина, а она любила называть мужа по фамилии, за беспорядок. Но Евгению Васильевичу неожиданно понравилось такое перераспределение ролей. И если в армии, в горах Афгана, он был несгибаемый командир отделения первого взвода разведроты – сержант, орденоносец, кавалер ордена Красной Звезды, да еще и с медалью «За отвагу», и если у себя в стройтресте он был суровым и даже мрачным топ-менеджером, которого одинаково боялись и нерадивые матерщинники – прорабы, и крючкотворы – главные бухгалтеры, то дома, на Вернадского, Дружинин менялся, становясь мягким и послушным исполнителем воли своей нежной Катеньки.