Код Адольфа Гитлера. Апрель - Владимир Иванович Науменко Страница 2

С этими словами неизвестный мужчина в форме СС внимательно посмотрел на 36-летнюю ассистентку профессора Блашке.

«Вроде бы, согласно досье, зубной техник. Рядом с фото профессора, бюргерскую внешность которого составляли седые виски, густые брови и ухоженные усы, как чёрные полосы на бледном узком лице, красовалось и её фото. Так себе, молодая женщина. Симпатичная. Она имела доступ к фюреру, а это было серьёзно. Есть над чем призадуматься сыску. Да и этот постыдный для немки эпизод укрывательства. Кого?! Еврея!!! Нет. Наша женщина, если и впредь так будет себя аморально вести, никогда не одолеет высоты национал-социалистической морали».

Лицо Кэт покрыла бледность. «Господи! – в сердцах озаботилась она, стараясь не думать о последствиях этой встречи с гестаповцами. – Кто мог узнать, что он здесь? Кто? Кто? Кто? Я же недаром предупреждала его, а он… Вот что означает курение у незашторенного окна. Я вспомнила. Точно! Это так и было. Дым через форточку, а наружность с окна на показ бдительным соседям».

Из наблюдения сосредоточенного на умозаключениях лица офицер убедился в том своём подозрении, что Кэт была явно не в восторге от столь наглого вторжения его подчинённых. Он знал, в чём не раз убеждала его жизнь, что во многих случаях женщины есть типичные истерички, и в случае с Кэт, он это ясно понимал, ему не нужно было перегибать палки. Та может распрямиться и ударить его весьма серьёзно, задумай эта Хойзерман побежать с жалобой на его действия к фюреру. Поэтому опытный по части допросов с пристрастием криминалист решил для себя не слишком торопить фрау Хойзерман с ответом, а на её глазах подойдя к окну, настежь распахнул его. В уют квартиры не преминул ворваться свежий воздух, которым со щедростью одаривала несчастных берлинцев весна сорок пятого.

– Да, фрау Хойзерман! – не ожидая быстрых объяснений, с какой-то грустью в голосе проговорил белокурый эсэсовец. – Вот и весна. Пора любить и надеяться. С момента начала войны шестая весна по счёту, и мне порой кажется, что ей нет ни конца, ни края. Рейх сжимается стальной пружиной и, распрямившись, ударит по всем фронтам, ещё раз убедительно доказывая нашей нации, как мудр фюрер, когда говорит немцам о том, что после смерти плутократа Рузвельта коалиция союзников рассыплется в прах, а наше оружие возмездия достанет и Москву, и Лондон. Проклятые русские… Алкоголик Черчилль. Да, да, фрау Хойзерман. Неисчислимые орды азиатов и англо-американцев, что лавина за лавиной катятся по равнинам несчастной Германии, уничтожат европейскую цивилизацию, уничтожат всех нас, если в обозримом будущем фюрер и генералы не выбьют их отсюда и не отбросят за линию Сталина и Мажино. Если это по какой-либо причине не произойдёт, если фюрер не заставит вермахт сражаться до последней капли крови, то всем нам остаётся только приставить дуло пистолета к виску и, как в дешёвой мелодраме, свести счёты с жизнью.

– Наши доблестные солдаты и так всеми силами сражаются с русскими, – подал голос один из штатских, кто пребывал за спиной офицера. – Потому что мы точно знаем, что натворили в СССР, и, боясь возмездия солдат Сталина, будем с полной отдачей сил сражаться с большевиками, обнаруживая в себе всё, на что способны мужество и непреклонная сила воли. Но бог войны повернулся к нам спиной, сведя на нет операции в Арденнах и в Венгрии. Русские храбрее нас, немцев, – я не побоюсь сказать, а так думает большинство немцев – всем нам грозит смерть, если русские придут в Берлин.

– Чёрт бы побрал всех нас! – громко воскликнув, офицер гестапо повернулся к окну спиной – Мы идём к катастрофической развязке настоящей войны. Никто не остановит прилив «красных», – ни вермахт, ни люфтваффе, ни ваффен СС! Жаль гражданское население, оно станет крайним. Я мало сомневаюсь в том, что эти варвары скоро сюда нагрянут. Вы ещё вспомните мои слова, но будет слишком поздно. И тогда ни у вас, фрау, ни у меня красноармеец не спросит о доле нашей вины в этой войне. Для него будет достаточно того, что мы немцы.

Офицер вновь уставился в окно, но вдруг резко развернулся и с любопытством ищейки отметил, как фрау Хойзерман вздохнула и от показной безнадёжности воздела очи к потолку. Большего объяснения эсэсовцу и не потребовалось.

– Где у вас хранится лестница? – подскочив к Кэт, требовательно осведомился офицер.

– В уборной!

– Вилли! Быстро за ней! Не медли же, право боже, скорее неси её сюда.

От страха Кэт сглотнула слюну и дрожащим голосом произнесла:

– Нет! Вы не сделаете этого!

– Неужели, Кэт? У меня вызывает удивление ваше внезапное преображение. Сыграли перед нами роль одиночки, и неплохо. К чему эти бабские игры? Эта симуляция не спасёт вас и вашего сожителя от преследования. Вы очень плохо знаете нас, гестапо!

Внимательно присмотревшись к потолку, офицер и его напарник обнаружили на его поверхности еле заметный шов и, опустив взгляды на онемевшую от разоблачения Кэт, недобро улыбнулись. Ложь выдала Кэт с головой, и гестаповцам оставалось только в этом убедиться. Вилли отсутствовал недолго. Объявившись в обнимку с лестницей-стремянкой, он установил её в удобном для себя положении и, поддерживаемый другим участником рейда гестапо, по перекладине полез по ней. Стремительным движением увесистого кулака Вилли ловко выбил фанеру потолка. Там им обнаружилась пустота. Он торжествующе посмотрел вниз, бросив:

– Так и есть. Ваша догадка, штурмбаннфюрер, нашла своё прямое подтверждение.

– Выполняйте, Вилли, и живо! – скомандовал офицер. – Ганс! Не распускай слюни, а лучше помоги Вилли!

Вскоре двое в штатском очутились в замаскированном под чердак укрытии и очень