Маргарет Трумен - Убийство в Верховном суде Страница 20

Четвертым за столом оказался субтильный, хрупкий индус в толстых роговых очках — некто доктор Золтар Калмани, чье имя было известно Сазерленду по профессиональной периодике. Признание ему принесли работы о воздействии на поведение человека фармацевтических, в частности наркотических, препаратов. Калмани пил белое вино и курил тонкие, из сигарного табака, сигареты «шерман», которые, по его собственному, произнесенному невыразительным, писклявым голосом, признанию, не содержали селитры, поэтому не вредили мужской потенции. Своей шутке он сам же первый и засмеялся — дребезжащим, надтреснутым смехом, больше похожим на хихиканье.

Разговор вертелся в основном вокруг будничных тем, пока официанты в белых смокингах разносили креветки с соусом, предлагали на выбор филе трески на пару́ в миндальной пудре или лондонский бифштекс на вертеле с гарниром из листьев салата в особом соусе и крохотных клубеньков отварного картофеля, а также кофе по-турецки с шербетом — лимонным или малиновым. (В ЦРУ гордились внешним аристократизмом — в забвение отнюдь не аристократического характера деятельности.)

Когда, убрав посуду, вышел из столовой последний официант, Билл Сток лично запер на ключ дверь и вернулся к столу:

— Предлагаю рюмку коньяка после обеда.

На приглашение откликнулся с энтузиазмом один Мак-Коу, остальные отказались.

Вынув из нагрудного кармана записную книжку, Сток открыл ее на известной ему странице с лаконичной записью из шести нумерованных строк. Из того же нагрудного кармана он извлек механический карандаш и, щелкнув запорной кнопкой, произнес:

— Пункт первый. Доктор Калмани продолжил по ряду направлений доставшиеся нам от МКАЛТРА исследования, большую часть которых выполнил в свое время присутствующий здесь доктор Сазерленд, за что, Честер, прими нашу благодарность.

Сазерленд, переменив положение ног, кивнул в знак признательности:

— Вот теперь, пожалуй, я от рюмки коньяка не откажусь.

Сток разлил коньяк, потом вновь обратился к записям в блокноте.

— С тех пор пришлось урезать масштаб и кое в чем изменить направление работ, особенно в части экспериментальных исследований, но, может быть, оно и к лучшему. Анализ программы силами общественных экспертиз подсказал целесообразность более взыскательной оценки ряда ее составных частей. От многих ранее достигнутых результатов пришлось попросту отказаться, что отнюдь не является критикой в твой адрес, Честер.

— Я так и понял твои слова, Билл.

— То был этап углубленного анализа каждого мало-мальски перспективного направления, инвентаризации имеющихся наработок во всех потенциально значимых областях исследований, разрешенных законом, без права обойти вниманием хотя бы одну из них. Теперь, однако, в связи со снижением общественной активности нерационально отказываться от продолжения работ на основе проверенных и экспериментально подтвержденных результатов ранее проведенных исследований. Ты не согласен со мной, Честер?

Сазерленд кивнул в подтверждение его слов. На самом деле он в эти несколько минут окончательно понял, что напрасно приехал сюда. Зачем вообще его пригласили на эту встречу? Ведь всего неделю назад в беседе с президентом Джоргенсом они всесторонне обсудили вопрос о продолжении некогда прикрытых исследовательских работ. Ему дали понять, что в дальнейшем обойдутся без его участия. И пусть себе работают, а он вот уже шесть лет как полностью устранился от всякой научной деятельности по линии ЦРУ.

В то время, когда к нему впервые обратились с подобным предложением, эта деятельность еще имела для него смысл. Его карьера в медицине разворачивалась обычным для большинства его коллег путем — через научные исследования. Именно там происходили главные события, и борьба за фонды не прекращалась ни на один день.

Он был польщен, когда ЦРУ связалось с ним, и в течение восьми лет значительную часть своего времени посвящал разработке проекта МКАЛТРА, высокосекретной программы, которая занималась изучением наркотиков и гипноза в качестве эффективного средства воздействия на сознание и поведение людей. Гипноз был его специализацией, хотя он принимал участие и во многих исследованиях чисто фармакологического характера. В своих работах он получил карт-бланш, деньги не были проблемой. Ставкой же была безопасность страны, по крайней мере, так ему сказали.

Но к тому времени газеты пронюхали кое-что о применении наркотических препаратов на ничего не подозревавших людях. Появились книги по этим проблемам, что еще больше привлекло внимание широкой публики. Семьи невольных подопытных, часть которых погибла при проведении экспериментов, возбудили иски против правительства. Программа была срочно приостановлена, и врачи, вовлеченные в эти исследования, спокойно вернулись к частной практике. Их имена исчезли из официальных документов благодаря подоспевшему Закону о свободе информации.

Сазерленд почувствовал облегчение, когда это произошло. Как бы ни был он предан своим исследованиям, все же, по его мнению, они требовали слишком больших затрат времени и сил и все больше и больше шли в ущерб его практике и даже личной жизни. Однако более всего ему претила огласка, публичное разоблачение его причастности к исследованиям, к секретным работам по программе одного из государственных ведомств, тем более ЦРУ. Оставляя в стороне национальную безопасность, в этом, по сути, есть нечто дилетантское, даже нечистоплотное, внушал себе Сазерленд.

Покончив с первым пунктом из намеченных в записной книжке, Билл Сток перешел ко второму. Сазерленд почтительно и терпеливо выслушивал его, насильно заставляя себя не отвлекаться, сосредоточивать мысль на том, о чем говорил руководитель одного из наиболее засекреченных управлений ЦРУ. Наконец тот успешно миновал все шесть пунктов повестки дня.

— По всей видимости, вам удалось составить солидную новую программу, взяв за основу предыдущие разработки, — сказал Сазерленд почтительно. — Желаю всяческих успехов в ее выполнении.

— Не скромничай, Честер. Да, у нас есть фундамент для возведения новой постройки, но исключительно благодаря тебе и другим, таким же, как ты, труженикам науки. Во всяком случае теперь известны тупиковые направления, что дает нам полную свободу в поиске наиболее плодотворных путей.

— Без подобных исследований не обойтись в наше время, но понимают это, к сожалению, не многие. А между тем будущее свободного мира непосредственно зависит от того, удастся ли нам удержаться на передовых позициях в науке управления поведением человека, — уныло, монотонно произнес доктор Калмани.

Сток, желая поднять настроение, рассказал старый анекдот, который присутствующие встретили вежливым смехом. Мак-Коу с довольным видом стал попыхивать сигарой. Сазерленд взглянул на часы — пора было уезжать.

— Есть желающие пострелять по летающим тарелкам? — спросил Сток. — Я заказал тир на три часа.

Сазерленд вежливо отказался:

— Дела, дела! Времени только доехать домой, передохнуть и со второй половины дня, начинать вечерний прием. У меня много пациентов на субботу и воскресенье.

— По-моему, ты работаешь на износ, Честер.

— Это проклятие всей моей жизни, доставшееся мне по наследству от англосаксонских предков. Исступленный труд — одна из основ протестантской морали. Разве мы не все обсудили? В любом случае, спасибо за информацию о ваших научных планах. Хотя меня лично они больше никак не касаются, все же приятно, когда тебя держат в курсе событий из уважения к одному из тех, кто поднимал этот проект. Рад знакомству с вами, доктор Калмани.

— Я тем более, доктор Сазерленд. Уверен, нам с вами предстоит теперь чаще видеться.

Пожимая руку Сазерленду, Билл Сток сказал вполголоса:

— Честер, зайдем-ка на минутку ко мне в кабинет.

Сазерленд мельком взглянул на остальных: задерживаться после их ухода было как-то неловко, но и отказать начальнику управления он не посмел:

— Конечно-конечно, для тебя у меня всегда есть время.

Сток занимал кабинет в углу здания ЦРУ. Обстановка показалась Сазерленду достаточно непритязательной: пустой стол, один ряд книжных полок, на них — серия литературной классики в кожаных переплетах с золотым тиснением.

— Честно говоря, я и в самом деле спешу, — без обиняков объявил Сазерленд, входя в кабинет.

— Ничего, Честер, надолго я тебя не задержу. Речь пойдет о деле, не имеющем отношения к обеденному разговору, поэтому мы и зашли ко мне в кабинет.

— Я уже догадался.

— Еще бы тебе не догадаться! Из всех задействованных в нашей программе ученых твоего профессионального уровня именно твоей интуиции я был склонен доверять больше всего.

— Польщен, Билл, польщен, но, сказать тебе откровенно, я страшно рад, что из нее ушел. Откровенность за откровенность, зачем ты опять меня пригласил? Возникли сложности, каким-то боком меня касающиеся? — спросил он, заранее зная ответ, но не желая себе в этом признаться.