Роберт Ладлэм - Возвращение Матарезе Страница 24

Ван дер Меер остановился перед широким зеркалом в позолоченной раме.

– Это снова я, мистер Гуидероне. Я принес вам хорошие новости. – Он произнес это по-английски.

– Новости, которых у вас не было пятнадцать минут назад? – послышался усиленный динамиком ответ.

Эти слова также были произнесены по-английски, но с американским акцентом. Произношение образованного, состоятельного американца, которое невозможно привязать к какому-либо определенному уголку Соединенных Штатов.

– Сообщение поступило только что.

– Насколько оно важное?

– Речь идет о Беовульфе Агате.

– Об этом блистательном борове, – произнес голос невидимого Гуидероне. Послышался приглушенный смешок. – Я сейчас подойду. Я разговариваю по телефону… Будьте добры, включите канал спутникового телевидения. Сейчас должна начаться передача с нью-йоркского ипподрома «Бельмонт-парк». Мне хочется услышать обе замечательные новости – вашу и оттуда. В первом и третьем заездах бегут мои лошади.

Матарейзен сделал все так, как было сказано. Огромный экран заполнили породистые лошади, рванувшие от стартовых ворот, жокеи, стоящие в стременах, низко пригнувшись, напряженные, усердно работающие кнутом. В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Джулиан Гуидероне. Это был мужчина среднего роста, чуть ниже шести футов, не худой и не полный, опрятный, ухоженный, в клетчатой спортивной рубашке из итальянского шелка, наглаженных серых фланелевых брюках и штиблетах от Гуччи. Определить его возраст с первого взгляда было непросто – хотя не вызывало сомнений, что мужчина уже далеко не молод. В его седых волосах еще кое-где проглядывали светло-русые пряди, которые позволяли предположить, какого цвета волосы были в молодости; однако лицо с острыми чертами спутывало все попытки определить, сколько Гуидероне лет. Лицо это было красивое, быть может, даже чересчур безукоризненно пропорциональное, чересчур симметричное. Загорелая кожа казалась слегка выцветшей, что нередко происходит, когда туристы с севера слишком охотно подставляют себя тропическому солнцу. Вероятно, при беглом взгляде подобная мелочь оставалась незамеченной; все внимание притягивал смуглый загар. Однако стоило всмотреться в привлекательное морщинистое лицо, и нарушение пигментации начинало бросаться в глаза, как и небольшая, едва уловимая хромота на левую ногу.

– Между прочим, старина, – сказал Гуидероне, – я пробуду здесь еще три дня и уеду так же, как и приехал, – в три часа утра. Отключите на это время сигнализацию.

– В ближайшее время мне ждать вашего возвращения?

– Только если вы дадите свое «добро». Разумеется, у вас свои планы, и именно из них и надо исходить в первую очередь, не так ли?

– Ни за что на свете, мистер Гуидероне, я не доставлю вам неудобства.

– Оставьте это, ван дер Меер. Командуете парадом вы, это ваша игра. Через два года мне исполнится семьдесят; надо уступать дорогу молодым. Я при вас всего лишь советник.

– Ваши мудрые советы не имеют цены, – поспешил заверить гостя Матарейзен. – Вы работали здесь тогда, когда я еще был неоперившимся юнцом. Вам известно то, что мне никогда не постичь.

– С другой стороны, ван дер Меер, вы способны делать то, что мне уже не по силам. Мне говорили, что несмотря на ваши совсем невнушительные габариты, ваши ноги и руки являются смертельным оружием. Случалось, вы за считаные секунды разделывались с теми, кто был значительно крупнее и тяжелее вас… В былые времена я поднимался на Маттерхорн и на Эйгер, но сейчас я сомневаюсь, что мне покорится склон для начинающих альпинистов.

– Какими бы ни были мои физические и интеллектуальные способности, они не сравнятся с вашим опытом.

– Сомневаюсь, и все же спасибо за комплимент…

– Расскажите мне об этом Скофилде, о Беовульфе Агате – вежливо, но твердо остановил собеседника Матарейзен – я беспрекословно выполнил все ваши распоряжения и, позвольте заметить, при этом шел на определенный риск. Естественно, мне любопытно. Вы назвали Скофилда «блистательным боровом». Почему?

– Потому что он жил среди свиней, общался со свиньями – своими собственными американскими свиньями, которые пытались его убить. Официальная формулировка гласила «казнить за предательство».

– Теперь мое любопытство не знает границ! Американцы хотели расправиться с ним?

– Скофилд об этом проведал и, вместо того чтобы отомстить тем, кто отдал приказ, обратил ситуацию в свою пользу и стал в прямом смысле неприкасаемым.

– Прошу прощения?

– На протяжении двадцати пяти лет он шантажировал всех остальных свиней.

– Но как?

– Скофилд предупредил, что у него есть документальные подтверждения того, что нам удалось подорвать изнутри все основные государственные ведомства Соединенных Штатов и что мы были близки к тому, чтобы усадить своего человека в президентское кресло. И это правда. Если бы не Беовульф Агата и Змей, мы осуществили бы величайший переворот в истории цивилизованного мира.

– Змей?

– Сотрудник советской разведки по фамилии Талейников… Но это все, что вам нужно знать, мой дорогой ван дер Меер. Талейников умер страшной смертью, и теперь мы должны привести в исполнение смертный приговор в отношении Беовульфа Агаты, вынесенный его собственным начальством.

– Уже привели. В этом и состоит моя новость. Траулер «Альфа» был взорван и потоплен. Достоверно известно, что Скофилд находился на его борту. Он мертв, мистер Гуидероне.

– Примите мои поздравления, ван дер Меер! – воскликнул советник главы Матарезе. – Вы действительно по праву унаследовали этот пост! Я непременно сообщу обо всем Совету в Бахрейне. Если Скофилд и оставил какие-либо обличительные документы, мы к ним готовы. Бредовые домыслы мертвого безумца, с позором уволенного со службы, не имеют ничего общего с истиной. С этим мы справимся. И снова вы сработали отлично, Матарейзен! Теперь можно переходить к следующему уровню. Как продвигаются дела? Чего вы действительно достигли?

– Мы готовы пройтись по всей Европе, странам Средиземноморского бассейна и Соединенным Штатам. Полным ходом ведутся секретные переговоры советов директоров; мы повсюду внедрили своих людей, и теперь нам не составит труда провести любое нужное решение.

– Разумный подход, – одобрительно заметил Гуидероне. – Вам нужны голоса.

– Они у нас есть. Мы поглотим компании посредством перераспределения пакетов акций, уже имеющихся у нас в руках, а также через процедуры банкротства с последующим выкупом, которые будут спровоцированы требованиями срочно погасить кредиты со стороны принадлежащих нам банков. И, разумеется, повсюду, где только возможно, будут происходить слияния и дружественные поглощения. Одновременно мы выбросим огромную денежную массу на валютные рынки, что приведет к их обрушению, при этом занижая данные о стоимости и эффективности наших новых корпораций.

– Браво! – пробормотал советник, с восхищением глядя на своего младшего товарища. – Это будет настоящий хаос! – тихо добавил он.

– Если все эти действия будут осуществлены в короткий срок, последствия станут катастрофическими, – согласился Матарейзен. – Сначала лишатся работы десятки тысяч человек, затем счет пойдет уже на миллионы…

– Причем происходить это будет повсюду, – прервал его Гуидероне. – Региональные кризисы сольются в единую глобальную депрессию, которая поразит как экономическую, так и социальную сферу. И что дальше?

– Что еще? Во-первых, банки. Мы полностью контролируем или имеем сильное влияние в трехстах с лишним крупных европейских банках, и плюс еще шестнадцати в Великобритании, если считать ее отдельно. Также нам удалось здорово продвинуться на этом направлении в Израиле и государствах арабского мира, обещая поддержку обеим противоборствующим сторонам. Однако здесь мы вынуждены ограничиться только влиянием, надеяться на полный контроль не приходится, особенно в Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратах. В этих странах все кредитно-финансовые учреждения принадлежат исключительно членам правящих семейств.

– Ну а в Америке?

– Поразительный прорыв. Один из наших людей, известный на всю страну юрист из Бостона – насколько мне известно, вашего родного города, – ведет в настоящее время переговоры о слиянии крупнейших банков Нью-Йорка и Лос-Анджелеса с европейским финансовым конгломератом. Как только эта сделка будет совершена, через филиалы образовавшегося супербанка мы получим контроль над восемью с лишним тысячами кредитных учреждений Соединенных Штатов и Европы.

– Главным для вас является понятие «кредитный», я прав?

– Естественно.

– И что потом?

– Это и есть краеугольный камень нашего успеха, мистер Гуидероне. Восемь тысяч банковских филиалов, открывших самым обычным образом кредиты десяти с лишним тысячам крупнейших компаний в основных городах, – это очень мощный рычаг.