Лесли Уоллер - Посольство Страница 25

Особенно Нед Френч.

Для жестокого человека с репутацией костолома проблема состоит в том, что никто не способен оценить тонкость его чутья. У вечно воняющего и рявкающего коротышки Ларри Рэнда была почти болезненная способность чуять изъяны в характерах. Его интуиция была несравненно острее, чем у тех в Компании, кто считался асами. Особенно обострялась она, когда просыпались его звериные инстинкты.

В джунглях ослабевшее животное погибает. Таков закон продолжения рода. Но есть способ обнаружить такое животное. Можно всегда учуять, когда животное, вроде Неда Френча, готово покинуть стадо. Можно предвидеть его первые колебания, первый неверный шаг и приберечь все это, пока не подвернется подходящий случай.

Для Ларри Рэнда искусство разведки состояло в накапливании файлов с такими сведениями о сослуживцах, что он смог бы пресечь происки любого из них. Для него, резидента в Лондоне, не было ничего важнее, чем защитить резидентуру от саботажа чиновников.

А если бы кто-то вроде Коннела с куриными мозгами захотел обойти Компанию, поручив человеку из другой службы дело, которым по праву должно заниматься ЦРУ? Что ж, того, кому это поручат, придется раздавить на глазах у Коннела, да так эффектно, чтоб его дрожь проняла. Иначе его не проучишь.

Что же до Френча, то правила бюрократических игр были ему хорошо известны. Если он их до сих пор не нарушает, пустить его в расход.

Глава 9

Обычно Нед встречался с Джейн в половине первого. Перенеся свидание ближе к часу, он вышел за пять минут до назначенного срока. Френч шел быстро; солнце временами показывалось из-за облаков. Он не смотрел ни направо, ни налево, как и подобает человеку, делающему вид, что не подозревает, не может подозревать и никогда не заподозрит, что за ним следят.

Это была иллюзия, как и многое другое во внешних проявлениях Неда Френча. Много лет назад у родителей, на озере Фон-дю-Лак, в Висконсине, в бестолково построенном щитовом доме с широкой верандой и прохладным подвалом, Нед и его друзья прятались от жарких лучей солнца, играя в погребе в настольный теннис. Тайное от взрослых и неумелое курение вызвало у некоторых из них кашель; у Неда же в ту пору возникло поразительное «периферическое зрение», как это называют офтальмологи, а также и другие качества, развиваемые настольным теннисом – мгновенная, почти рефлекторная реакция и решительность.

Даже его редкие способности не помогли ему подавить чувство, что дела сегодня не слишком хороши. Может, вспышка Лаверн, может, глупость Макса Гривса или дюжина других, более мелких неприятностей, но все вместе складывалось в предчувствие надвигающейся серьезной беды.

Несмотря на это, он решительно шагал по Брук-стрит, потом повернул и пошел по пешеходной улице под названием Саут-Молтон-стрит, мимо маленьких магазинчиков, которые то объявляли о своем банкротстве, то вновь открывались, мимо крохотных ресторанчиков, где когда-нибудь они с Джейн смогут посидеть за ленчем на улице, не ощущая тревоги.

Да, когда все это успокоится, сказал себе Нед. Когда исчезнет тревога. Как это может случиться? – спрашивал он себя. Как убедить Лаверн, чтобы она позволила ему уйти? Смогут ли он и Джейн открыто проявить свои чувства друг к другу, не вызвав немедленного, хотя, может быть, и замаскированного дисциплинарного взыскания?

Внимание Неда привлек молодой студент, остановившийся поглазеть на витрину с какой-то мурой для панков. Он двигался следом за Недом почти так же быстро, как и сам Нед. Когда они приблизились к шумной и многолюдной Оксфорд-стрит, парень приблизился на расстояние тридцати ярдов, как это и рекомендуют пособия по слежке. Нед отметил на оперативном жаргоне, что его «вели издали», а теперь «взяли вплотную».

Остановившись на оживленной улице, Нед поглядел по сторонам, как бы высматривая автобус. Благодаря периферическому зрению, Нед ни разу прямо не взглянул на студента, но, поворачивая голову, все же заметил еще одного человека с такими же повадками. Молодой парень терся возле почтового отделения на углу Бленхейм и Молтон, очень неопрятный, со слишком короткими темными волосами и таким носом, о котором отец Неда говорил: «Так и хочется напихать в него груду никелевых монет».

Чувствуя себя маршалом на параде, Нед подождал, пока переключился светофор, и двинулся через Оксфорд-стрит. Его кортеж проследовал за ним на соответствующей дистанции. Студент в тридцати футах, а Нос – в пятидесяти. Насколько мог судить Нед, не желая проверять свою догадку слишком открыто, ни один из них пока не заметил другого.

Хотя слежка за ним не принадлежала к разряду мелких неприятностей, она добавила что-то еще к мрачной атмосфере этого дня. Ничего путного в этот вторник не будет, решил Нед. Еще одно поразительное предчувствие Френча?

Нед снова помедлил, чтобы предоставить своим преследователям возможность поменяться местами, а себе дать время подумать, что же делать дальше. Он был уверен, что может уйти от кого угодно в этом сумасшедшем доме, которым был первый этаж «Селфриджа». Но от двоих?

Длинная вереница автобусов медленно двигалась на восток. Люди вскакивали на заднюю площадку и соскакивали с нее с такой легкостью, что можно было подумать, будто эта лондонская привычка вполне безопасна. Нед знал, что это вовсе не так; правда, тот, кто вскакивал или соскакивал, редко ушибался, но иногда от толчков страдали пожилые респектабельные старушки, терпеливо ожидающие возможности войти в автобус или выйти из него.

Черт подери, подумал Нед. Два хвоста. Один из Компании, а второй, скорее всего, человек Бертольда Хайнемана, любителя приключений, о существовании которого ему вчера вечером сообщил Мо Шамун. Техника ухода от слежки не была установлена раз и навсегда и не подчинялась никаким законам. Однако инстинкт подсказывал Неду, что шансы на успех снизились, поскольку преследователей было двое.

Ему придется отменить встречу. Джейн ушла из офиса несколько минут назад. Лучше всего, видимо, позвонить ей прямо в номер 404. Это было намного безопаснее встречи. Они уже несколько месяцев искушали судьбу, полагаясь на его интуицию. Это будет первый раз, когда они отменят свидание. Отличный процент. Вот только страх, гнетущий, как предзнаменование… Короче, день не задался. Черный вторник, черт его подери.

В поисках телефона Нед вошел в универмаг «Дебенхам» в поисках телефона. Он только что миновал маленькие ресторанчики на Саут-Молтон, где он и Джейн однажды…

Разумеется, их отношения будут совершенно иными без Лаверн. Знала она об этом или нет, но это был любовный треугольник. Само ее существование сообщало их отношениям особый привкус запретности. Без нее это были бы просто пирожные и чай на Саут-Молтон.

Он нашел телефон, прождал четыре минуты, пока не наговорилась стоявшая перед ним женщина, позвонил в отель, который был частью «Селфриджа», и попросил соединить с номером 404. Нед мог себе представить, как беспокоилась Джейн. Трубку подняли, но никто не ответил.

– Джейн?

– О Господи! Ты меня чуть не до смерти напугал.

– Джейн, ничего не получится. Половина шпиков Лондона тащится за мной.

– Чудесно.

– Ты же понимаешь, что я огорчен не меньше, чем ты.

– Знаю. Пока.

Он повесил трубку и повернулся так быстро, что уперся взглядом прямо в Носа: стоя всего в нескольких ярдах от него, тот вдруг остро заинтересовался колготками в ближайшей витрине. Студент, лучше подготовленный, будто поджидал одного из них у лифтов.

Следующие полчаса Нед водил шпиков по магазинам грампластинок вдоль Оксфорд-стрит – от Марбл-Арч до Тоттенхэм-Корт-роуд. В каждом он подходил к продавцу, обычно ветерану лет 26, и спрашивал, нет ли альбомов фортепианной музыки.

– Что-нибудь из ранних записей – годов тридцатых или сороковых, – объяснял Нед. – Пайнтоп Смит, Арт Ходс, Джо Салливан, Джимми Йэнси, Джесс Стейси. Любой исполнитель буги-вуги, вроде Алберта Амонса, Питера Джонстона или Мид Лукс Люиса. Только не надо дуэтов и трио. Ничего, кроме соло.

Альбом не попался ему ни разу, но он нашел несколько пленок, заляпанных бездарными этикетками, на которых значилось что-то вроде «величайшие классические произведения всех времен». Он купил их, хотя эти вещи у него были – большей частью на пластинках из шеллака, на 78 оборотов. Им было уже более чем полвека, и потому звучали они плоховато. Последние двадцать лет он почти всегда возил их с собой. Лаверн, помогавшая таскать эти жернова из города в город, говорила:

– Они не могут ни перегреться, ни переохладиться, ни высохнуть, ни увлажниться: с ними обращаются лучше, чем с нашими девочками.

Вот и отлично, решил Нед, купив пленки. Если их счастливый дом распадется, некоторые из фортепианных записей должны быть легкими, как эти кассеты.