Игорь Шприц - Империя под ударом. Взорванный век Страница 25

Теперь предмет преступной страсти стоял перед ней в профиль. Естественно, Нина уставилась прямо на него. Лицо молодого человека было чистым, возмужавшим и очень красивым. До той секунды, пока Викентьев не развернулся к ней анфас. Рука Нины дернулась, прикрывая инстинктивный вскрик.

— Добрый день, — глухо промолвил Викентьев, приподнял шляпу и удалился быстрым шагом.

Нина, полуоткрыв рот, зачарованно смотрела ему вслед. Боже, как романтично он смотрится! Какие сильные страсти кипят у него в душе! Заплатить половиной лица за безумную женскую любовь! Нет, никогда ей не познать столь сильных чувств… Она подумала о Павле. Вот если бы Павлу княгиня плеснула кислотой в лицо, как бы Ниночка за ним ухаживала! Ему бы тоже пошла кожаная повязка! Нет в жизни полного счастья… И, горестно вздохнув по сему поводу, она побежала домой распаковывать пакеты и примерять подвенечное платье невообразимой красоты.

В домашнем кабинете было свежо, но не холодно. Чашка крепкого чая вернула ясность голове, и теперь Путиловский, сидя перед чистым листом бумаги, рисовал на нем дерево решений, по ветвям которого, как по тропинкам, он собирался выйти на Викентьева и Топаза.

Ствол дерева — это единственно верный путь обнаружения Викентьева под чужим именем. То, что этот человек должен был сменить документы, не вызывало сомнений, потому что все проверки по Российской империи выявили истину: Викентьев нигде не числился. Разве что ушел жить в тайгу, что было маловероятно. Посему Медянников должен тряхнуть всех известных ему (а ему были известны все!) фальшивомонетчиков столицы с одной целью — узнать, под каким нынче именем живет Викентьев.

Далее — и этим же займется приданный ему поручик Берг — необходимо знать все пути движения по Петербургу веществ, составляющих основу динамита: нитроглицерина, азотной кислоты и прочих, пока не держащихся в памяти ингредиентов. Необходимо написать памятку по составу динамита и вывесить у себя в кабинете.

Первые же признаки продажи третьим лицам готовых бомб и адских машинок должны немедленно отрабатываться на связь с Викентьевым.

Кстати, куда пропал таинственный Иван Иванович, обладатель десятирублевой ассигнации за номером 256397?

Если Викентьев начнет торговать своими изделиями в революционной среде, тут и понадобятся не вполне бескорыстные услуги радетеля пользе отечеству. В Охранном отделении лиц с подобными приметами не знали, в архиве фотографий с похожими чертами не отыскалось. Значит, свеженький.

Покончив с планами служебными, Павел Нестерович плавно перешел к планам личного благоустройства. Необходимо было окончательно устроить судьбу княгини Урусовой. Княгиня дважды добивалась разговора с Путиловским по служебному телефону, и только помощь Медянникова избавила Путиловского от неизбежности встречи. Тем более, что князь уже вернулся из пингвиньего царства Патагонии и намеревался взять курс на Трансвааль, помогать бурам в их освободительной борьбе против колонизаторов–англичан.

Неудержимое стремление русского человека лезть во все дальние мировые дырки и там разными способами помогать обиженным Богом или судьбой, в то время как в России дел по этому ведомству невпроворот, всегда несказанно удивляло Путиловского. Стоило кому‑то где‑то испытать на собственном черепе силу ударов судьбы, как тут же сразу образовывался комитет и назначался ответственный по подписке в помощь неимущим вдовам. А то, что вдовы возникли не на пустом месте, а в силу дурости их благоверных, никого не смущало.

И чем больше стенало вдов, тем чаще собирались комитеты, пили, ели, пели «Трансвааль, Трансвааль, страна моя», провозглашали тосты в честь всемирной справедливости и расползались под утро, полные шампанского и любви к ближнему, который обязательно географически должен быть далек, чтобы его стенания не доносились до любвеобильных душ.

Надо будет спросить Франка об этой русской особенности: есть ли еще где в мире народы, столь озабоченные судьбой иных народов и не думающие о своей собственной?

И последнее: под благовидным предлогом встретиться с князем, хотя бы послезавтра в балете, и внушить ему мысль о необходимости отправки княгини на отдых в благословенную Ниццу или, на худой конец, в Баден–Баден. Месяца на два. Лечить нервы.

Сидя спиной к Бергу, Евграфий Петрович наблюдал за всеми хлопотами артиллерийского поручика через маленькое зеркальце, которое он успешно использовал в слежке. Деловитостью и порядком в приготовлении места поручик ему понравился.

На свой рабочий стол Берг первым делом поставил кабинетного формата фотографию маменьки с папенькой в чудной рамке орехового дерева. Затем туда же было водружено миниатюрное артиллерийское орудие — копия армейской скорострельной пушки системы генерала Феофанова. Копия могла палить маленькими пистонами. Далее свое место занял латунный микроскоп для лабораторных исследований.

Оный прибор заинтересовал мало образованного в естественнонаучной области Евграфия Петровича и побудил его нарушить рабочую тишину.

До сего момента он с Бергом не общался, ограничившись кратким представлением последнего Путиловским. На сей раз Путиловского рядом не было, и Медянников решил познакомиться с Бергом и микроскопом поближе.

— Милейший Иван Карлович, — начал он издалека. — А скажите, вы откуда будете по происхождению? Из шведов или из англичан?

Этой фразой Медянников наполовину исчерпал все свои знания об иных нероссийских народах. Еще он знал немцев и французов, но был о них очень плохого мнения и побоялся обидеть Берга причислением его к неуважаемым в мире нациям.

— Мой папенька происходит из немцев, а маменька родом из черемисов, — зардевшись, ответствовал поручик.

К новообращенным черемисам Евграфий Петрович относился благосклонно, считая их по природе своей довольно правильной нацией, богобоязненной и терпеливой. Поэтому он искренне высказался:

— Черемисы — хороший народ, — не добавляя всей правды о немцах. Правда глаза колет, а зачем человеку лишний раз портить глаза? — А вероисповедания вы, простите, какого? — приготовился к еще более худшему варианту Медянников.

— Естественно, православного! — удивился Берг.

Тем не менее Евграфий Петрович на некоторое время задумался: что же из себя представляет православная помесь католика–немца с язычником–черемисом? В какую сторону должно склонить увечную немецкую натуру: в сторону ли богобоязненности или в сторону терпения? А может, немецкое семя полностью портит черемисову породу и поручик подлежит выбраковке, как негодная к строю лошадь?.. Поспешных выводов он делать не стал и решил присмотреть за Бергом: мало ли, начнет ползти из него немецкое, и тогда пиши пропало.

— А вот что это такое у вас на столе? — и Медянников показал на микроскоп.

— Это микроскоп, — любовно погладил прибор Берг. — Увеличивает в четыреста раз.

— Увеличивает? — подивился машинке Медянников. — А что именно?

— Да все что захотите, — и Берг спел короткую хвалебную песнь своему микроскопу. Про глубину резкости, про дифракцию, освещенное поле и прочую требуху, из которой Медянников ничего не понял. — Давайте сюда ваш волос!

— Зачем? — не понял Медянников.

— Дайте ваш волос, и я увеличу его в четыреста раз!

Берг любил таким образом демонстрировать могущество науки, за что был неоднократно презираем девушками, думавшими, что этим он намекает на скудость их причесок.

То же самое решил и Медянников, имевший с молодых лет крепкую арбузную лысину:

— Куда мне волосы, лысина не в пример удобнее — вытер и причесался!

Тогда Берг пожертвовал науке собственный волос, зажег свечу, настроил освещение и показал Медянникову в объективе черное чешуйчатое полено, сказав, что это и есть увеличенный человеческий волос.

«Врет немчура», — подумал про себя Медянников, но мудро смолчал. И правильно сделал, потому что Берг тут же нашел в углу на подоконнике дохлую зимнюю муху и показал неверующему узор крыла, гигантский мушиный глаз и хоботок.

В общем, когда Путиловский появился на службе, в рабочей комнате царило полное взаимопонимание. Медянников к тому времени сбегал в караульную, поймал там местного таракана и с благоговением неофита насладился ужасным зрелищем туловища пойманного.

Не насытившись увиденным, он соизволил посетить арестантскую, где на очередном лихоимце с Сытного рынка изловил блоху и умертвил невинную тварь с целью знакомства с устройством блошиных лапок и челюстей.

Путиловский временно приостановил лабораторные работы и изложил продуманные ночью варианты действия. Берг прослушал все, не встревая, и по размышлении высказал здравую мысль:

— Очень часто домашние химические работы заканчиваются маленькими взрывами. Возможно, означенный Викентьев попал в лечебницу с ожогами после такого взрыва, чем и вызван перерыв в его правопреступной деятельности.