Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый Страница 26

Мир-Джавад подошел опять к столу, достал две ампулы морфия. Поискал новый шприц, не найдя, взял старый.

— Так, увеличим дозу… Видишь, для тебя ничего не жалею, я за один день тебе волью свой месячный запас. Морфий лучше спиртного, дольше действует, мягче, а какой кайф ловишь, как только «ширнешься», не правда?

Нигяр молчала. Мир-Джавад тщательно протер спиртом другую руку Нигяр, вонзил в вену шприц и медленно ввел двойную дозу морфия…

Мгновенно исчезли страх, ненависть, боль, обида. Одно блаженство. Весь ужас растаял, куда-то отступил, рассосался, чтобы вернуться с удвоенной силой, как только перестанет действовать наркотик…

А где-то далеко шел поезд к столице, и в нем недолго пустовало одно купе. Сообразительный проводник уже через две станции пустил в вагон двух спекулянтов, едущих в столицу за товаром. Проводник, сверх платы за отдельное купе, взял с них натурой две бутылки коньяка и заперся в служебном купе, с удовольствием подтверждая старую истину, что счастье одного строится на несчастии другого, мир уж так устроен: не могут быть одновременно все счастливы, или все несчастливы одновременно. Может, если планета счастливо избежит столкновения с кометой, все будут счастливы, или мир погрузится в пучину войн и кровопролитий, тогда все будут несчастливы. Так ведь и война: кому — война, а кому — мать родна! Да и мазохистов, и мизантропов тоже хватает, а они все будут несчастливы тем счастливым избавлением от столкновения с кометой…

А в укромной комнате, затерявшейся в бесчисленных закоулках станции, откуда отправился в столицу поезд, над распятой несостоявшейся пассажиркой продолжал издеваться обожавший ее влюбленный Мир-Джавад. Через равные промежутки времени, согласно только ему понятным расчетам, Мир-Джавад вводил Нигяр толику морфия, так что Нигяр не выходила из прострации. Время от времени Мир-Джавад насиловал ее, время от времени поил горьким чаем с лимоном, когда у Нигяр пересыхали губы, и она отчаянно начинала их облизывать таким же почти пересохшим языком.

Мысли у Нигяр уже начинали путаться: потолок неожиданно исчезал, превращаясь в бесконечную синь неба, вырастали крылья, и Нигяр летела навстречу солнцу, долго и упорно, пока крылья не начинали дымиться, тогда Нигяр стрелой падала с высоты в теплые воды самого синего в мире моря и носилась наперегонки с дельфинами, а на берегу, среди пальм, стоял Касым в белом чесучовом костюме и смеялся, глядя на ее шалости. Он всегда смеялся, когда она шалила, даже переходя, сама того не желая, границы дозволенного, или, вернее, принятого, и никогда не злился и не кричал, он ни разу за все время их знакомства, встреч, семейной жизни не повысил голоса на нее. Как он ее любил, она на расстоянии чувствовала волны нежности, идущие от него, его любовь была для нее жизнью, ее любовь была его верой, а надежда сохранить такую огромную любовь никогда не покидала их…

Возвращаться на Голгофу, даже на секунду, с каждым разом становилось все тяжелее, и Нигяр с ужасом думала, что она уже ждет очередного укола, очередной дозы морфия, чтобы улететь в прошедшие года, единственные года, где она чувствовала, что живет, захлебываясь от счастья…

Поезд подходил к перрону центрального вокзала столицы. На перроне, как всегда, толпились встречающие, лихорадочно гадающие: какая нумерация будет у вагонов, с начала или с конца. В середине перрона стояли пожилая женщина с юной дочерью. Они встречали Нигяр, и их радостно возбужденные лица говорили о том, что они встречают любимого и близкого человека…

А Нигяр, одурманенная наркотиками, лежала на грязном топчане прокуренного насквозь опиумом и анашой притона. Ее привезли сюда тайком под утро, хозяин притона платил половину своих доходов Мир-Джаваду и исполнял отдельные «деликатные» поручения.

Мир-Джавад вызвал к себе хозяина притона, дал ему все необходимые инструкции, затем зашел к начальнику инквизиции.

— Шеф, мои люди вышли на след банды Гуляма, он должен быть сегодня в притоне на улице Свободы… Меня вызывают в столицу, вы слышали: готовится новая кампания…

— Слышал, слышал, ты уже руку набил, нетрудно будет.

— Как сказать, контингент опасный.

— Чего опасный?

— Контингент!..

— А!

— Шеф, притон надо брать немедленно, но тихо и незаметно, устроить там засаду, а вечером туда явится Гулям со своими убийцами, будет жарко.

Юсуф, шеф инквизиции, давно уже тяжело болел, операция его спасла бы, но он упорно отказывался ложиться на операцию, пока Гулям на свободе и не ликвидирован, у Юсуфа были личные счеты с этим бандитом: когда-то тот зарезал в драке его младшего брата.

Шеф инквизиции обнял Мир-Джавада.

— Лучшей новости для моего сердца ты не мог бы принести.

— Даже то, что вас переводят в столицу? — пошутил Мир-Джавад, втайне мечтавший об этом, чтобы занять побыстрее его место.

— Я не согласился на перевод, ты это знаешь, хочу умереть здесь, на родине.

— Шеф, ваша жизнь нужна грядущему поколению, вы обязаны ее сохранить, чтобы как можно дольше передавать свой бесценный опыт нам, вашим ученикам и последователям. Каждый мечтает иметь такого наставника.

Мир-Джавад низко, в пояс, поклонился шефу и ушел. Через полчаса он уже летел в столицу…

А к притону подъехали два черных автомобиля. Остановившись за квартал от дома, в огромном подвале которого, там когда-то хранили вино, и был устроен притон-опиемокурильня, инквизиторы вышли из машин и профессионально окружили дом…

Как пловец лежит на берегу, без сил, чудом выплыв из затягивающей глубины моря, темной и беспощадной, так и Нигяр лежала неподвижно, очнувшись от забытья на грязной обшарпанной койке. Она долго не могла понять: где она и что с ней. «Неужели все, что было, это — только страшный сон?» Разламывалась от боли голова, ныло тело, было так плохо и противно, что не хотелось жить. Нигяр приподнялась и осмотрелась, увидев с трудом в полумраке ряды коек, решила, что она попала в больницу.

«Я потеряла сознание на вокзале, меня отвезли в больницу. Какая радость, что все это — бред. Больница — это жизнь или смерть, но не те невыносимые муки, что виделись мне в бреду. Ад на земле, ужас ужасов», — думала она, и умиротворение сошло на ее душу.

— Доктор! — слабым голосом позвала Нигяр, чтобы удостовериться и до конца успокоиться.

К Нигяр подошел хозяин притона, «князь», как его все здесь почтительно называли, и он действительно был в прошлом князем и бежал из своей страны от гнева восставшего народа.

— А, очнулась! — сумрачно бросил он, задыхаясь от тоски и непонятных предчувствий. — На, возьми, потяни.

И князь сунул костяной мундштук кальяна Нигяр в рот. Нигяр послушно потянула в себя дурманящий дым: и сразу поняла, чем пропах спертый воздух, — опиумом. Голова вновь закружилась, огненные круги побежали перед глазами. И опять стало легко и спокойно. И опять Нигяр вернулась в тот ужас, о котором было подумала, что это — сон или бред. Явь, от которой нет спасенья.

Нигяр решительно встала с койки, бросила кальян и, шатаясь, пошла к выходу. Князь с усмешкой посмотрел на ее ватную походку и схватил Нигяр за руку.

— Куда ты, девочка? А кто мне заплатит за двадцать доз и шесть кальянов?..

Нигяр быстро и умоляюще зашептала:

— Ты получишь в десять раз больше, если выведешь меня отсюда или позвонишь Атабеку.

— Я маленький человек, девочка, — усмехнулся хозяин притона. — Мне нельзя звонить Атабеку. Ложись и жди, как наверху решат о твоей участи.

И князь швырнул Нигяр на койку, дал ей кальян, убедившись, что она обреченно курит, ушел, но через несколько секунд вбежал испуганный и разъяренный.

— Облава! — закричал он неожиданно писклявым петушиным голоском. — Линяй, братва!

Большинство лежащих проигнорировало истошный призыв, ввиду полной неподвижности и прострации, но несколько человек, только что явившихся, мучимые страстным желанием кольнуться или покурить, подобострастно бросились к князю. «Спаси, князь!», «Выведи!», «Придумай что-нибудь!», «Нас предали!» — слышались хриплые, обезвоженные голоса. Князь исчез на несколько секунд, а появившись, выкрикнул истерично, дрожа, словно от предчувствия гибели.

— Это конец, ребята! Подземный ход занят, дом окружен!

Испуганным наркоманам нужна была жертва. Один из них заметил сидящую на койке с кальяном в руке Нигяр.

— Новенькая! Это она их навела, бей ее!

Для взрыва достаточно искры. Жаждущему наркотика любой бред начинает казаться правдой. Толпа бросилась к Нигяр, сшибла ее с койки и стала топтать яростно и ожесточенно.

— Помогите! — закричала Нигяр от боли и ужаса.

Князь, незаметно раскрыв нож, всадил его ей в живот, воспользовавшись суматохой и тем, что нападавшие мешали друг другу. Второй раз князю ударить не удалось.

В подвал первым вбежал помощник начальника инквизиции, Арам. Он хорошо знал Нигяр, был ее страстным поклонником. Увидев на полу Нигяр и князя с ножом в руке, он дважды выстрелил князю в спину. Тот удивленно выпрямился, выронил нож, пробормотал «так не договаривались!» — и упал, как бревно, с тем же деревянным стуком и грохотом. Наркоманы в страхе отпрянули от лежащей Нигяр. Вбежавшие инквизиторы надели на них наручники и увели, а те и не думали сопротивляться, безучастно уже глядя на распростертые тела Нигяр и князя…