Игорь Гергенрёдер - Тень и источник Страница 26

Хютер сосредоточенно выслушал, после чего трое уделили внимание блюдам.

– Мы должны рассмотреть одно обстоятельство, – заговорил режиссёр, адресуясь к Тику. – Вы ставите ему в вину то, что он бисексуал?

– Нет. Я только показываю, как его связала любовь с человеком власти и тот решающе повлиял на героя и на всю его жизнь.

– Повлиял негативно, – сожалеюще заметил Хютер.

Вы же знаете, сказал Тик, как большинство россиян относится к однополой любви. Для героя не секрет, что, откройся правда о нём, он весьма упал бы в их глазах. Потому он ненавидит народ. «Я не согласен, – возразил Детлеф. – Он понимает, что на людей действует предрассудок, и должен быть снисходителен к ним». Немец добавил: к слову, гомосексуалистов среди русских, скорее всего, намного больше, чем думают. Недаром те, кто против, выражают досаду: «В России всё через жопу!» – последнее он выговорил по-русски. Тик и Слотов переглянулись, сохранив на лицах серьёзность.

– Это образное выражение. Соотнесённое с героем, оно обретает прямоту и законченность формулы! – произнёс Вольфганг.

Вячеслав Никитич поднял рюмку и приглашающе поглядел на Хютера. Тот, пригубив свою, сказал: герой у нас должен быть не менее глубок и интересен, чем в жизни. Он был удивительно привлекателен в юности!.. Детлеф с вызовом посмотрел на Тика и на Слотова: «Будь у меня такой партнёр, я бы ликовал». Вячеслав Никитич подумал в связи со своим недавним предположением: «Портретик пухлогубого школьника у тебя при себе в бумажнике».

Режиссёр заявил, что видит героя и «того мужчину» искренне любящими друг друга. Драматизм в том, что молодой человек вынужден был держать это в тайне. Впоследствии тайну использовал лидер, бессильный исполнять свои обязанности. Я на него возлагаю вину за взрывы домов! – произнёс Хютер. – Он и его криминальная семья накинули петлю на шею человеку. Тот понимал: после того как ему сказали, чего от него хотят, отказаться нельзя, его не оставят в живых...

Тик воздержался от замечаний, и Детлеф Хютер перешёл к следующему: мы продемонстрируем стремление не провоцировать политический скандал. Никаких деталей, указывающих, какая это страна! Более того: действие иногда будут сопровождать мелодии Латинской Америки и Африки... Кельнер принёс приготовленное по-креольски мясо аллигатора. Детлеф, попробовав, кивнул довольный.

Пьесу надо обогатить, говорил он немного позже: упадничество не в его духе. «Я очень надеюсь на ваше желание внести доработки», – с чувством сказал он Тику.

– Я слушаю.

– Наш герой получил огромную власть, но гораздо сильнее власть нравственных страданий. Они неослабно преследуют его из-за дела со взрывами, к которому его принудили, – увлечённо сказал Хютер. – Он погружается в религию. Его доверие, симпатию вызывает молодой монах. Герой раскрывает перед ним душу. После молитв, медитации юноша-монах просит его обратиться к народу с покаянием.

Вольфганг покосился на Слотова и, словно уйдя в размышления, высказался отрешённо:

– Для Достоевского это было бы слишком.

– Вы полагаете, что решаться нельзя? – задирчиво бросил Детлеф Хютер.

– Эсхил или Софокл решились бы, – с невинным видом вставил Вячеслав Никитич и заслужил улыбку немца.

Тик проговорил так, будто вслушивался в свой голос:

– Хорошо, он покаялся. Что потом?

Детлеф окрылённо ответил:

– Смерч противоречивых мнений, море страстей! Ультраправые националисты рванулись к власти. Начались погромы. Жертвы – национальные и другие меньшинства. Передовые круги общества, простые люди доброй воли призвали лидера остаться на посту и принять меры. Он это делает. Страна возвращена к нормальной жизни.

Вячеслав Никитич почувствовал со злорадством, чего другу стоит не поморщиться: «Чудовищно низкопробно!»

– Только при таком варианте я готов работать, – тон Хютера не допускал сомнений.

– Работать так работать! – сказал Тик по-русски, с выражением: «Да катись оно всё...»

Слотов, имея в его глазах оправдание: расчёт на сотрудничество с режиссёром, – принялся хвалить предложенное им. Вячеслав Никитич наслаждался посрамлением приятеля.

На репетиции, которую Слотов смотрел уже глубокой осенью, он испытал иное – подлинно эстетическое – удовольствие. К тому моменту состоялась не одна знаменательная беседа с Вольфгангом и не только с ним. Бортников передал Вячеславу Никитичу благодарность руководства за отражение застольного разговора Тика и режиссёра. Слотов, помня КГБ, не возражал бы против премиальных, но дети оказались прижимистее отцов. Впрочем, и то сказать, рафинаду не жалели. Николай Сергеевич начал со слов: «Вы наш суперклассный помощник!» – прежде чем обратиться с просьбой «по Беслану». Кругом говорили о захвате осетинской школы с неслыханным числом заложников, и в ведомстве хотели знать о «мнениях и слухах» в Ассоциации русских литераторов.

Вольфганг, предугадывая: «Вали на него до кучи!» – не желал выглядеть закосневшим в схематизме и отзывов о тёзке избегал, заявив: «Скоропалительность подводит». Притом, однако, сказал, что не верит, будто злодеяние учинили бойцы за независимость Чеченской республики. Большинство литераторов приняло версию о виновнике Басаеве. Мнения, удалось ли части боевиков уйти или нет, разделялись поровну. Вячеслав Никитич, отвечая, когда его спрашивали, что нужно время, дабы разобраться, заметил: то же произносит и Фуршет. Чужие же мысли о событии его явно интересовали. Это шевельнуло кое-какие предположения...

Возвратившаяся из отпуска Ульяна доставила Слотову, помимо главной, ещё одну радость: не копая, не лавируя, болтать о мелочах, каковые оказываются необыкновенно занимательными. Достала до сердца чистая, он не сомневался, правда: «Я так люблю булочки с маслом и с турецкой фисташковой халвой!» Боясь располнеть, Ульяна жестоко лишала себя отрады.

Опять настало расставание, теперь он уехал в отпуск. В Тунисе впервые в жизни прокатился на верблюде под присмотром погонщика, зарабатывающего на туристах. Вячеслав Никитич купался в море, фотографировался с Мартой под пальмами, в окрестностях города любовался ландшафтом – словом, набирал впечатления. Но могло ли не думаться о прежнем?.. Помнилось, как он и Ульяна глядели на выставке картину: пески, пальмы, ручей, нимфа, несколько заслонённая стволом дерева. Ассоциации: стихотворение Лермонтова. Сейчас возник образный ряд. Пальмы срубили, ручей высох... нет, ушёл в глубь песков. Снова простёрлась тень – и источник зажурчал. Есть и нимфа.

Он вспоминал другое полотно: позади наполненного мёдом сосуда – плод, похожий на голый зад. Кажется, будто на нём сидит пчела... По какому-то наитию ты спросил Ульяну: ей как женщине нравится Путин? В то время Вольфганг уже вовсю работал... кстати, он тоже подходит в источники (света). Но есть тень, которую свету не взять: это ты. Твой дар и родство с роем позволяют тебе угадывать далёкое роение теней. Они хотели кровью детей привести в слепую ярость взрослых и столкнуть два кавказских народа.

Показать бы тому же Бортникову свои способности к анализу и предвидению. Слотов не без страха чувствовал позыв впечатлить молодого человека соображениями о Беслане, высказать: стране (стране?) нужна война в ближнем Зарубежье и мероприятия будут проводиться, пока не явится результат... Они были в машине: возвратившийся из отпуска Слотов отработал первый день, и Николай Сергеевич (уж, конечно, соскучился) доставлял его домой. Вячеслав Никитич не глядя положил в карман технику, Бортников сказал о Тике: «Пожалуйста – что там с его пасквилем? Какие подвижки в театре? Пусть больше говорит».

Приятели встретились в доме на Шёнхаузер Аллее. Для начала Слотов бодро-красочно рассказал об отдыхе. Тут же Вольфганг убедился: его произведение запало в душу другу. «Так публикуешь в журнале?» Увы! имя покровителя неизвестно. «До сих пор? Ты говорил, у тебя несколько кандидатур и осталось лишь уточнить...» Я не хочу, ответил Тик, тыкать пальцем наугад. Кто мне помогал, на мэйлы не реагирует. Я звонил, звонил по телефону, пока, наконец, застал кого-то, он сказал – хозяин пустил его на квартиру и уехал. Куда, надолго? Я добился одного: «Больше ничего не могу сказать». По словам Вольфганга, узнать, кто именно провёл на юрфак его тёзку, обещал (не безвозмездно) пожилой гей. Возможно, он отправился куда-то по делу. Или что-то стряслось. «Я бы поехал в Питер, но не отпустят с работы. В январе-феврале возьму отпуск».

Вячеслав Никитич с неожиданной для себя грустью подумал: «В таком случае, недолго ещё нам общаться в этой жизни». Смешавшись, придал голосу волнение: «Имя выяснится. Твоя вещь войдёт событием в историю литературы!» – «Виолетта выдала мне тот же аванс», – поделился приятель. «Ага!» – хитро произнёс Слотов. «Надо же было проверить, какой из неё редактор, – с кажущейся невозмутимостью пояснил Вольфганг. – Она дала пару-другую дельных оценок стиля». – «Дала!..» – выдохнул коллега, и оба хохотнули (Тик отвёл взгляд). «Но понравится ли ей пьеса?» – сманеврировал Вячеслав Никитич. «Считаешь, что нет? – проговорил приятель в затруднении. – Хютер навязал вопиющую бредятину, но, чёрт-те знает – может, бред этот как раз и окажется сумасшедшей, но правдой».