Томас Гиффорд - Сокровища Рейха Страница 27

– Котман – немец?

– Не просто немец, а один из ведущих деятелей нашей немецкой общины, к тому же классный игрок в поло, несмотря на преклонный возраст. Котман приехал сюда в тысяча девятьсот сорок третьем году, а точнее – двадцать пятого декабря, в первый день Рождества, и с тех пор так и живет здесь. Он сказочно богат. Пожалуй, это самая крупная добыча Сент-Джона. Перон тогда еще не пришел к власти, но представлял собой весьма влиятельную фигуру в закулисной борьбе, и Сент-Джон был его ближайшим соратником.

В июне тысяча девятьсот сорок третьего года Рамон Кастильо был свергнут военной хунтой. Армия уже в тридцатые годы находилась под сильным влиянием нацистов, понимаете, и прилагала все усилия – решительно все, мистер Купер, стремясь вовлечь Аргентину в орбиту стран «оси», как их стали называть впоследствии. Ей отводилась роль плацдарма. Она должна была стать своего рода «Германией» Южной и Северной Америки, провозвестницей «нового порядка» в Новом Свете. Эта попытка в конечном счете так никогда и не увенчалась успехом, но что касается армии, тут фашисты значительно преуспели. Армия представляла собой сугубо пронемецкую, чисто тевтонскую организацию, вплоть до обмундирования, знаков различия, не говоря уж о ее организационной структуре и мировоззрении военнослужащих.

Однако, устранив Кастильо, армейские генералы не поделили власть. Раусон – первый президент из военных – пробыл на своем посту всего один день. Генерал Рамирес, сменивший его, продержался девять месяцев. Именно в этот период Сент-Джон организовал приезд сюда Котмана. Место Рамиреса занял Фаррель и правил до тысяча девятьсот сорок шестого года. После него на арену вышли полковник Хуан Доминго Перон и его жена – актриса Ева. Они вместе властвовали девять лет. За эти девять лет, мистер Купер, Хуан и Ева Перон перекраивали страну на свой лад, как во благо ей, так и во зло, и лишь теперь мы с грехом пополам выползаем на свет из-под мрачной сени перонизма. – Некоторое время он задумчиво смаковал коньяк, потом продолжал: – Перон сейчас сбежал в Испанию, но кое-кто не прочь был бы его вернуть. В годы господства Перона Мартин Сент-Джон неизменно вертелся около него. А поскольку Перон преклонялся перед фашизмом, то принимал немецких эмигрантов, многие из которых обладали несметным богатством, с распростертыми объятиями. Перон разбогател на этом деле, Сент-Джон получил свою долю, а немцы обрели тихую обитель в раздираемом войной мире, в котором многие относились к ним далеко не доброжелательно. – Он стряхнул пепел с сигары в пустой бокал. – Что касается Котмана, он был крупным промышленником в Германии. Когда пришло время, он эмигрировал и живет здесь вот уже четверть века, тихо, ни во что не вмешиваясь. Как говорится, абсолютно безупречен, мистер Купер, никаких компрометирующих связей с нацистами… во всяком случае, ничего подобного не было замечено.

Ужин закончился, коньяк был допит, сигары догорали. Рока захлопнул папку, снял очки в золотой оправе, аккуратно сложил их и сунул в черный кожаный футляр.

– Все, о чем я вам только что рассказал, вы найдете в этом досье. – Он улыбнулся, подписал счет, и мы вышли из ресторана. После помещения с кондиционером душный влажный воздух на улице, будто кулаком, ударил нам в лицо.

Из темноты вынырнул низкорослый бледнолицый человек и распахнул перед нами дверцу черного четырехместного «шевроле». Мы забрались на заднее сиденье, а маленький человечек уселся за руль.

– Мне кажется, – сказал Рока, когда машина скользила по ночным улицам города, – у вас нет особой необходимости впутываться во все сложности и хитросплетения жизни Буэнос-Айреса. Ведите себя осторожно и осмотрительно, и все будет хорошо. Аргентина – это загадка, мистер Купер. Не судите нас слишком строго. Вы сойдете с ума, пытаясь во всем разобраться. Просто занимайтесь своими делами, удовлетворяйте свою любознательность и наслаждайтесь нашим чудесным летом. И все будет прекрасно.

Рока мне нравился: невозмутимый, умудренный опытом, гостеприимный, щедрый на добрые советы. Но он явно меня запугивал.

– Я уже договорился с мистером Сент-Джоном. Завтра утром вы встретитесь с ним. В досье все указано. И пожалуйста, давайте увидимся еще раз до вашего отъезда из Буэнос-Айреса.

– Обязательно, – ответил я. – Буду искренне рад. – Это было правдой. Я долго смотрел ему вслед, пока черный «шевроле» не растворился в потоке машин.

Духота стояла невероятная. Я весь взмок.

– Мое имя Sinjin, мистер Купер. – Он засмеялся, в груди его забулькало, заклокотало – результат неумеренного курения и употребления крепких напитков. – Произносится Син-Джин. Американцы зовут меня Сент-Джон.[7] Ну прямо тебе библейский святой, не так ли? А это ко мне никак не подходит, вы не находите?

Передо мной сидел широкоплечий человек в мятом засаленном белом костюме с цветком в петлице. На колене он держал широкополую соломенную шляпу с яркой лентой и плоским верхом. Морщинки густой сеточкой собирались в уголках приветливых карих глаз. Из-за неряшливости он казался старше своих лет, хотя, по словам Роки, ему еще не было и шестидесяти.

– Надеюсь, это вполне подходящее место для встречи, дружище. Когда Рока позвонил, я уже назначил заседание попечительского совета здесь, в опере, рано утром, а идти на попятный было уже неудобно, правда ведь? Во всяком случае, вы хоть побываете в оперном театре. – Он с гордостью обвел глазами пустой зал. – Красиво, правда?

Я в свою очередь оглядел зал:

– Да, великолепно. Грандиозно.

Улыбка на его лице сменилась горестной миной.

– Рока сообщил мне о вашей семейной трагедии, мистер Купер. Единственное, как я мог проявить свое сочувствие, это уделить вам какое-то время.

Здание оперного театра «Колон» было построено в греческом стиле – элегантное, изысканное. Внутри все обито красным бархатом. Мы устроились посреди зала, куда Сент-Джон провел меня из фойе. Очевидно, он либо входил в совет управляющих, либо был одним из попечителей театра, то есть лицом важным.

– Меня чертовски огорчило известие о несчастьи с вашим братом. Правда, когда мы с ним виделись, у него был такой вид, будто он чем-то очень обеспокоен. Остерегался, сильно остерегался… меня, возможно. Он рассказал мне весьма странную, я бы даже сказал, интригующую историю. Показал мне вырезку из газеты с фотографией поразительно красивой молодой дамы и мужчины гораздо старше ее. – Глаза Сент-Джона бегали на широком добродушном лице, точно две мышки на большом куске сыра. – Он спросил, знаю ли я, кто они, но я никогда этих людей и в глаза не видел. Потом ваш брат выразил желание встретиться с Альфредом Котманом. Я, естественно, поинтересовался, с какой целью он хочет его видеть и почему обратился именно ко мне. Он уклонился от ответа, заметив только, что мне и без того прекрасно известно почему.

Тогда я начал размышлять над его словами. Кто он такой? Откуда ему известно обо мне и Котмане? Разумеется, особой тайны в этом нет, но мне вдруг пришла в голову мысль, а не один ли он из тех молодчиков, приверженцев Симона Визенталя, одержимых жаждой мести, которые идут по горячему следу Мартина Бормана или какого-нибудь Эйхмана? Вы даже не представляете, сколько таких парней я угощал обедом, за которым они допрашивали меня так, словно я был своего рода нацистским прихлебателем. – Он нахмурился. – В подобных случаях я стараюсь вести себя спокойно, не раздражаться. В конце концов, они просто выполняют свое задание, но почему крохи информации, полученные там и сям, зачастую приводят их к старому Мартину Сент-Джону в Буэнос-Айресе? Обычно я пробую убедить их, что далеко не все немцы обязательно военные преступники, после чего мы немного гуляем по городу, а потом они отправляются восвояси. – Он поудобнее развалился в красном бархатном кресле и скрестил короткие толстые ноги перед объемистым чревом, отчего костюм его смялся еще больше.

– И тут ваш брат назвал имя вашего деда, о котором, естественно, я слышал немало, как любой человек моего возраста, и тогда я понял, что ваш брат вовсе не из израильтян, горящих местью. – Сент-Джон сдвинул кустистые брови. – Он так и не объяснил мне прямо, зачем ему понадобилось видеть Котмана, но, похоже, удивился, когда я ответил ему, что это не представляет никакой проблемы, что я позвоню Альфреду и договорюсь об их встрече.

Сент-Джон держался очень свободно, как актер, хорошо знающий свою роль. Он чувствовал себя как дома в этом богато декорированном театральном зале.

– Мы встречались с ним несколько раз. Настойчивый был дьявол, ваш брат, – сказал он и расплылся в улыбке. – Задавал массу вопросов о старых временах, о Пероне, о Еве, и у меня даже возникла мысль, не пишет ли он книгу. О своем деде, может быть, или о фашистском движении в нашем полушарии. Ему хотелось знать о нацистах буквально все. Однако боюсь, я его несколько разочаровал. В конечном счете ему пришлось удовлетвориться тем, что я устроил ему свидание с Альфредом Котманом.