Мюррей Смит - Фигляр дьявола Страница 29

— Вы говорите, прямо как колумбиец! — И доверительным тоном добавил по-испански, обращаясь к Рестрепо. — Мне нравится этот человек…

«Всего один верный удар, — подумал Пирсон, — и ты мертвец, Рестрепо. Не связывайся с „временными“ и держись от них подальше». Судья усмехнулся.

— А теперь расскажите мне о своих планах, джентльмены…

6

Джейк разговорился

Ему стукнуло лет сорок пять. Высокий и тощий, с вытянутым угловатым лицом, покрытым въевшейся городской грязью. Поверх черной футболки с короткими рукавами на нем надето несколько рубашек, выбивающихся наружу из рваных джинсов. Длинные, до плеч, волосы перевязаны на лбу ленточкой. Лукко подумал, что он действительно выглядит, как апач, только, как совсем опустившийся апач. Двое полицейских вели его к ожидавшему фургону, а он громко кричал о своих правах и клялся, что грязная дыра под крышкой канализационного люка не имеет к нему никакого отношения, он просто заночевал там, потому что шел дождь, а больше податься ему некуда, так как мэр Нью-Йорка целенаправленно проводит политику искоренения в городе всех апачей.

Джо и Олби Ковик были близнецами. Они работали экспертами в отделе осмотра места происшествия, который не входил в 14-й полицейский участок, но обслуживал отдел по расследованию убийств. Даже во время предварительного осмотра места происшествия ничто не ускользнуло от их внимания. Эдди как-то прочитал об английских полицейских из знаменитого отдела по борьбе с терроризмом Скотленд-Ярда, которые во время обыска перевернули вверх дном конспиративную квартиру ИРА в Лондоне, а спустя четыре месяца, работавшие в доме маляры нашли фальшивые паспорта, несколько обойм с патронами и список важных лиц, подлежащих уничтожению. Близнецы Ковик ни в коем случае не опростоволосились бы подобным образом. Они не отличались разговорчивостью, но, когда уходили с места преступления, можно было быть уверенным, что ничто не ускользнуло от их опыта и интуиции.

Эдди наблюдал, как они работали в грязной норе под тротуаром, которую Апач назвал своим домом. Джо сделал снимки «полароидом», а потом начал вынимать лежащие сверху ворованные сумочки, кошельки, чемоданы, коробки из-под пищевых полуфабрикатов, журналы для женщин, смятые бумажные пакетики, подобные тому, что был зажат в вытянутой руке неизвестной мертвой девушки на Центральном вокзале, грязные носки и футболки, банки из-под пива и прочую дребедень. Каждый предмет, представляющий интерес, фотографировался отдельно, укладывался в чистый пластиковый пакет, помечавшийся специальной биркой.

Время от времени Джо появлялся над крышкой люка, вытаскивая очередную порцию пакетов с вещественными доказательствами и передавая их молодому стажеру-детективу Уолтеру Расселлу.

Эдди Лукко испытывал желание забраться в эту дыру и порыться там, он нутром чуял, что обнаружит что-нибудь, что позволит ему опознать ту худенькую, похожую на бродяжку, девушку, чье лицо похоже на ангела, когда полицейский фотограф вымыл его и расчесал ее длинные прекрасные волосы. Но он был слишком опытен, чтобы проявлять нетерпение, потому что никто бы не разобрался лучше и быстрее с этим хламом, чем близнецы Ковик. И все-таки он испытывал большое нетерпение. Лукко понимал, что Малруни и Джимми Гарсиа из отдела по розыску пропавших без вести правы — он зациклился на этой девушке. Чем-то глубоко тронул его этот труп, и ему не хотелось, чтобы его положили в гроб без всякой надписи и передали мрачному, измученному, изредка отпускающему ехидные шуточки лодочнику, который в сером предрассветном тумане переправит его через Ист-Ривер на мрачный, унылый остров и опустит в безымянную могилу на кладбище для бедняков и бродяг.

Это стало для него делом чести.

Эдди был уверен в успехе и ожидал, что вот-вот раздастся крик Олби или Джо: «Эй, шеф, мы кое-что нашли», но вместо этого слышал только шум машин и печальные гудки пароходов на Гудзоне.

Он поежился и бросил взгляд на часы. В участке считали, что нынешнее мероприятие связано с Патрисом и убийством Ортеги, потому что никто не стал бы тратить деньги и время на какую-то мертвую наркоманку.

— Эй, шеф… — это был голос Олби Ковика.

— Да, что там?

— Ну и вонища же здесь.

В эту же пятницу (а именно в пятницу Эдди Лукко обыскивал «гнездышко» Апача) за три с лишним тысячи миль через Атлантику куратор направления «Вест-8» секретной разведывательной службы добавлял оливкового масла в лук, жарившийся в глубокой большой сковороде, стоявшей на конфорке газовой плиты в уютной кухне загородного дома.

— Спайк слегка прихрамывает, наверное, потянул ногу. Не лей слишком много оливкового масла, а то все просто слипнется. Ты откроешь вино или мне открыть? Боже, что за неделя была. А как дела в твоем офисе?

Дэвид Джардин улыбнулся и закрыл пробкой бутылку «Олио ди олива» — тосканского оливкового масла первого отжима компании «Тэйлор энд Лейк» из Оксфорда.

— У собак это бывает, наверное, потянул мышцу. Не открывай… (Дэвид знал, что его обожаемая жена Дороти под его словами «не открывай» правильно поймет «не выбирай»)… калифорнийское, моя голубка, это будет слишком шикарно и изысканно. И не строй мне рожицы.

— Я открою «Бароло», оно пойдет к рисовому пудингу. Зачем так много чеснока, Дэвид? От нас будет нести, как от этрусских землекопов.

— Это полезно для сердца. Попробуем «Шато де Бон Дье», только не 78-го года, у нас есть пара бутылок 85-го, вот одну и попробуем.

— Сухое красное вино с рисовым пудингом? Думаешь, подойдет?

— Так что за неделя у тебя была?

Джардин убавил газ под кастрюлей с бараньим бульоном, куда добавил кожуру от ветчины, порезанную на мелкие кусочки на разделочной доске рядом с плитой.

— Просто ужасная неделя.

— Ох, вот это здорово.

— Этот чертов коротышка Ангус Агнью решил взять интервью у труппы бельгийских комиков на французском языке. Эти бельгийские комики несли какую-то несуразицу, и в результате мы получили интервью на французском, в ходе которого никто не смеется и которое будет показано в десять сорок вечера с чертовыми субтитрами. Я бы торжественно вытряхнула внутренности из этого претенциозного маленького засранца.

Джардина разобрал смех, и он даже обжег мизинец о сковороду.

Дороти вернулась в кухню из кладовой и стала с таким удовольствием вкручивать штопор в пробку, будто действительно думала, что перед ней Ангус Агнью.

— Ты не заметила, сколько раз упомянула Бога в своей речи?

— Нет, и я его не упоминала. Прекрасный букет, это урожая 78-го года.

— Тебе повезло, что ты взяла именно эту бутылку, ведь в винном погребе снова перегорела лампочка.

Пробка с шумом вылетела из бутылки.

— А где ты так загорел, или я не должна об этом спрашивать?

— Я был в Эр-Рияде.

— О-хо-хо. Вот как? Но разве там не идет маленькая война или что-то в этом роде?

— Да вроде так. У меня было небольшое дело к Чарли Малоуну. Он расхаживает там в форме полковника Генерального штаба. Поездка заняла всего пару дней.

— Милый Чарли. Могу себе представить его. Дэвид, не сожги рис, пора добавлять бульон. Боже, а что ты бросил туда?

— Шкурку от ветчины, это будет восхитительно. Вот ты, кстати, и помянула Бога.

— А у тебя все по-другому. Похоже, ты постоянно советуешься с Богом, даже после того, как сменил веру.

— Ты говоришь так, будто я вообще двоеверец.

— А как насчет ракет «Скад», ты не испугался?..

Дороти села за выскобленный сосновый стол, который считался обеденным. Откинувшись назад и не отрывая глаз от мужа, она сняла с уэльской полки для посуды два стакана.

Джардин отвернулся от плиты, подошел к жене, наклонился и поцеловал ее в лоб, отбросив волосы с лица.

— Ты же знаешь, что я слишком толстокожий, чтобы бояться, — пробормотал он и коснулся рукой щеки жены.

Волосы ее пахли точно так же, как и в тот полдень, когда они впервые занялись любовью позади павильона для игры в крикет в последний день его пребывания в Оксфорде. Дороти было тогда двадцать лет, она потрясающе привлекательна, загорелая, грациозная. Как раз в его вкусе. А теперь получилось бы две с половиной таких девушки из крупной, располневшей, курящей Дороти Джардин — шефа отдела новостей телецентра. Но от этого он любил ее еще больше.

Но все-таки загорелые и грациозные женщины время от времени неудержимо влекли его к себе. Он рассказал об этом Богу через духовника-иезуита отца Уитли из церкви на Фарм-стрит в лондонском районе Мейфэр. И Бог через отца Уитли сообщил, что понял его и простил, но супружеская измена является грехом, и Джардин должен стараться быть верным своему брачному обету. Подобные сообщения Бог посылал Джардину не единожды, прощая каждый раз за грех, в котором тот вроде бы искренне раскаивался.