Юлий Дубов - Меньшее зло Страница 3

Она не знала, да и не могла знать, что час назад из телефона-автомата на пульт «02» поступил звонок, и голос Аббаса, записанный на диктофон в белых «Жигулях», зачитал второе по счёту сообщение. Поскольку телефон-автомат находился где-то в Кузьминках, оперативные группы, ведущие поиск террориста, были срочно передислоцированы. Так что дорога из подъезда оказалась свободна.

Хотя, из соображений предосторожности, не мешало бы несколько часов погодить. Что, собственно говоря, и произошло.

Глава 2

Зиц-олигарх

«Жил-был дурак».

В настоящую силу Аббас вошёл не сразу. И неожиданно свалившееся на него благополучие какое-то время воспринимал с опаской. Хотя и понял мгновенно, что именно этого ему в жизни не хватало. Бизнес — это ведь что? Это когда ты богатый, и солидная машина с водителем, и девка-секретарша с ногами от шеи, и в любой ресторан можно зайти покушать не потому, что голодный, а потому что просто захотелось, там встретят с поклоном, проводят к столику, и два официанта будут крутиться рядом, ловить каждое слово с трепетом и восторгом.

А если, как совсем недавно у него, денег еле-еле на жизнь хватало, за рулём рухляди производства Горьковского автозавода приходилось сидеть самому, а из ресторанов — по карману только заведение «Шеш-беш», и то по большим праздникам, — это не бизнес. Слезы это. Пусть ты и сам себе хозяин и ставишь заковыристые подписи на накладных и платёжках. Хотя и таким смехотворным существованием он был обязан не своей деловой хватке, а посторонней помощи. Так что, если по правде, не был он тогда бизнесменом, а всего лишь работником по найму, но с правом финансовой подписи.

Дело в том, что надёжно защищённое от лихих людей место на оптовом рынке, где принадлежащая ему фирма ни шатко ни валко приторговывала стройматериалами, досталось Аббасу благодаря покровительству Мамеда, с которым он когда-то учился в школе. А вот великого отца Мамеда Аббас видел всего раз, издали.

Что, впрочем, не мешало ему в разных компаниях, которые собирались в харчевне «Шеш-беш», таинственно намекать на тесные связи с Мамедом и его многочисленным семейством. Реакция окружающих восполняла болезненно ощущаемый дефицит уважения и почтения.

Невинная похвальба привела к тому, что события, последовавшие за трагической и таинственной смертью отца Мамеда — от удара стилетом в сердце в самолёте, летевшем из Тель-Авива в Нью-Йорк, на глазах у десятков пассажиров, — не удивили никого, если не считать самого Аббаса.

В результате этого трагического события любовно созданное основателем династии переплетение бизнес-единиц осталось без присмотра, и вот тогда-то Аббасу и позвонил бывший одноклассник.

— Салям, Мамед, — сказал разбуженный посреди ночи Аббас. — Я разделяю твоё горе.

— Обращаюсь к тебе, как к брату, Аббас, — донеслось из-за океана. — Когда тебе было трудно, я тебе помог. Теперь, в чёрный час, я прошу тебя о дружеской услуге.

— Что я должен сделать, Мамед?

— Завтра к тебе придёт один человек. Очень умный. Скажет, от меня. Сделай, о чём он попросит. И дай мне номер твоего мобильного телефона.

— Ты же знаешь, у меня нет мобильного, Мамед, — признался Аббас. — Зачем мне мобильный? Я человек маленький.

Наступившее в трубке удивлённое молчание сменилось короткими гудками. Разговор оборвался.

На следующее утро в торговом павильоне Аббаса появился лысый и довольно пожилой человек с густыми седыми бровями, в мятом сером костюме примерно двадцатилетней давности и никогда не чищенных лакированных туфлях. В руках он держал тяжёлый полиэтиленовый пакет.

— Вам звонили, — аккуратно прошептал посетитель. — Насчёт меня.

— А фамилия ваша как? — на всякий случай поинтересовался Аббас, заинтригованный видом гостя.

— Фамилия? Простая у меня фамилия. На моей фамилии, если хотите знать, вся Россия держится, — торжественно объявил посетитель уже нормальным голосом.

— Неужели Иванов? — Аббас недоверчиво взглянул на нос пришельца и удивился.

— Зачем Иванов? Почему Иванов? Рабинович — моя фамилия. Могу показать паспорт, если желаете.

За какой-нибудь час умный Рабинович, подсовывая Аббасу одну бумажку за другой, превратил его из захудалого торговца плиткой и краской в полновластного владельца холдинга, ознакомил со структурой бизнеса и, вручив последний листок из казавшегося бездонным пакета, произнёс:

— Тут крестиками помечены фамилии, а рядом написано, сколько с них получать. Отчитываться будете передо мной. Туда, где не помечено, не лезьте. Если сами объявятся, позвоните мне. Вам оклад жалованья определён. Две тысячи в месяц из того, что соберёте. И ещё десять тысяч — на булавки.

— На что?

— На представительские расходы. Будете ходить с разными людьми в ресторан. В казино играть. Благотворительность, то-сё. Вы же теперь на виду — хозяин. Поняли меня? И не вздумайте экономить. В пределах выделенных лимитов, естественно. Ещё Мамед просил передать вам мобильный телефон. Держите. Вам полагается автомобиль. «Мерседес», между прочим, «Бенц». Водитель сейчас подгонит. Поняли меня?

Два дня Аббас приходил в себя и пытался освоиться с чуждой для него ролью магната и олигарха. Начал с того, что прикупил у приятеля из соседнего павильона костюм от Армани, тёмно-синего цвета с благородной полоской, остроносые ботинки на высоких каблуках, потрясающий галстук с мерцающими в темноте фиолетовыми кругами и широкополую твёрдую шляпу. Небрежно бросил на прилавок двести баксов, гордо отмахнулся от сдачи, прошёл к выходу, уронив через плечо: «Пусть ко мне в офис принесут».

Вечером, в новом обличье, на «Мерседесе» поехал в «Националь». Убедившись с удовлетворением, что привлекает уважительное внимание окружающих, сел за столик, потребовал шампанского, коньяк и наилучшую еду.

Так началась новая сказочная жизнь.

Однако роз без шипов не бывает.

Через два дня на Аббаса обрушилась лавина публикаций. Не нашлось ни одной газеты, которая не отметила бы смену хозяина в осиротевшем бизнесе. Аббас читал, и волосы вставали дыбом. Из газет он узнал про торговлю оружием, про возможную причастность к наркобизнесу, про сеть ночных клубов с доступными девицами и скрытыми видеокамерами, про связи со всеми мыслимыми преступными группировками.

Но больше всего его напугало, что покойный отец Мамеда не то по глупости, не то из жадности умудрился каким-то боком ввязаться в затеянный чекистским бонзой Корецким разгром финансовой империи «Инфокара».

Разгром по неизвестным причинам не состоялся, и бедолаге вслед за Корецким пришлось умереть. Возмездие империи оказалось настолько жестоким, а главное — дерзким, что многочисленная семья покойного мгновенно рассредоточилась по странам и континентам, оставив поле битвы за торжествующим победителем.

Это объясняло просьбу Мамеда и последующее изменение социального статуса Аббаса.

Желание немедленно все бросить, обо всём забыть и раствориться где-нибудь в далёком космосе было безжалостно пресечено Рабиновичем.

— Шо вы дёргаетесь? — мягко поинтересовался Рабинович. — Ну шо вы дёргаетесь? Был старый хозяин — нет старого хозяина. Вы у его безутешной семьи купили бизнес. Совершенно, между прочим, чистый бизнес. Как белая лилия. Как платье невесты. Так и скажете.

— Кому?

— Кто спросит — тому и скажете.

Именно эти слова Аббас произнёс, беседуя с появившейся чуть позже съёмочной группой НТВ.

— Был старый хозяин — теперь нет старого хозяина, — проблеял Аббас в камеру. — Я у его безутешной семьи купил бизнес. Чистый, как слеза. Белый, как лилия. Как платье, так сказать, невесты.

Пакостная ухмылка, которой Евгений Киселёв сопроводил вышедший в эфир материал, отнюдь не прибавила Аббасу уверенности в себе.

А неумолимый Рабинович гнал к нему одного интервьюера за другим. И постепенно Аббас освоился. Хотя в глубине души Аббас по-прежнему оставался напуганным беженцем из Нагорного Карабаха, видевшим кровь и слышавшим залпы ракетных установок, в его лице и фигуре обозначилась солидность, тихий голос обрёл внушительность, суждения — весомость, незаметно пришло трудное умение не считать деньги и был разучен набор гладких фраз — про исторические судьбы России, преимущества рыночной экономики и социальную ответственность бизнеса.

Хуже всего выходило про бизнес — ну не понимал Аббас в этом ни бельмеса. А вот про всякую политику получалось просто хорошо, потому что дурацкое дело — нехитрое. Скажешь что-нибудь вроде «судьба России решается на Кавказе» или «многонациональная Россия не может быть тюрьмой народов» — записывают, кивают и относятся с уважением. Хотя норовят и про бизнес спросить, особенно если из «Коммерсанта» или из противного «Московского комсомольца». Тех журналистов, которые про бизнес, Аббас откровенно побаивался, хотя старался виду не подавать.