Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры Страница 3

— Согласен, — улыбнулся Цезарь, — но с одним условием. Ты должна родить мне внука, чтобы я ему передал эту власть, а не Октавиану. Договорились?

— Договорились, — Юлия припала к отцу, — только тогда сам выбери мне мужа.

Отец, закрыв глаза, вспоминал. Он очень любил свою первую жену — Корнелию, мать Юлии. Ведь даже всемогущий диктатор Сулла не сумел заставить его развестись с ней. Корнелия была дочерью самого Цинны,[24] заклятого врага Суллы, четырежды избиравшегося консулом. Это была первая женщина Цезаря. До семнадцати лет он сохранил девственную чистоту, столь удивительную для юношей и подростков того времени. Как он тогда смущался в первую брачную ночь. Впрочем, и Корнелия вела себя не лучше. Спустя десять лет после свадьбы она призналась ему, что очень боялась этой ночи. После смерти Цинны он остался единственной опорой для этой маленькой женщины и не собирался с ней расставаться даже под страхом жесточайших наказаний.

Решением Суллы у него отняли жреческий сан, лишили родового наследства и приданого жены. Но и тогда молодой Юлий проявил упорство. Он не отказался от жены и дочери и даже вынужден был бежать из Рима. В страшной ярости диктатор отдал приказ найти и умертвить молодого патриция. За Юлия Цезаря вступились многочисленные родственники из самых могущественных родов Рима. Сам Сулла был вынужден отступить, при этом он пророчески заметил: «Ваша победа, получайте его, но знайте: тот, о чьем спасении вы так стараетесь, станет гибелью для дела оптиматов, которое мы с вами отстаиваем: в одном Цезаре таится много Мариев».

Гай Юлий всегда с удовольствием вспоминал это высказывание великого диктатора, тем более приятное, что его тетка по отцу была женою прославленного полководца, лидера популяров Гая Мария, шесть раз избиравшегося консулом Римской республики. Пять лет назад, когда он уже был квестором в Испании, умерла Корнелия. По странной прихоти судьбы нынешняя супруга Цезаря — Помпея — была внучкой самого Суллы, дочерью Руфа Квинта Помпея, зятя диктатора, убитого марианцами. Конечно, Помпея очень любит его и, может быть, более страстна и темпераментна, но как иногда ему не хватает непосредственности Корнелии. А любимая дочь всегда чем-то напоминает ему так рано умершую жену.

— О чем ты задумался, — прервала его размышления дочь, — ты уже ищешь мне мужа?

— Да, думаю отдать тебя за Катилину, — насмешливо сказал отец.

— За этого развратника. Я совсем не против. Но неужели великий жрец захочет породниться с таким беспутным типом? Вот никогда не поверю.

— Это единственный человек, который сможет держать тебя в узде. Хотя, конечно, я шучу. Вы бы съели друг друга в первую же ночь. Но, откровенно говоря, тебе нужен сильный мужчина, Юлия. В наше время женщине бывает очень трудно одной. Даже если она моя дочь.

— Но на твое благосклонное покровительство я могу рассчитывать? — лукаво прищурилась дочь.

— Только если ты дашь обет целомудрия, — в тон дочери ответил Цезарь. — Кстати, если ты все-таки слезешь с меня, я позавтракаю.

Дочь, вскочив на ноги, засмеялась:

— Ешь, ешь. Я не буду мешать.

Но едва Цезарь принялся за трапезу, как в триклиний вошел вольноотпущенник Зимри.

— К тебе гость, — тихо сказал он и, выразительно посмотрев на Юлию, еще тише добавил: — Тот самый.

— Проводи его в таблин,[25] там нас никто не услышит, — так же тихо сказал Цезарь, — и проследи, чтобы нам не мешали.

Едва Зимри вышел, как Юлий поднялся. Дочь с улыбкой смотрела на него.

— Твоя очередная поклонница или нежданный кредитор?

— Ты не угадала, — Цезарь ласково коснулся ее волос, — я все-таки должен буду отдать тебя замуж поскорее, чтобы ты упражнялась в остроумии со своим мужем.

Уже выходя, он обернулся.

— А что ты скажешь насчет Цицерона? Он, правда, женат, но его кандидатура как раз для тебя… — Отец подмигнул дочери.

Юлия оглушительно расхохоталась, представив себе вечно озабоченного консула и оратора своим мужем. «Его унылое лицо способно вызвать только отвращение, — подумала девушка. — А его ораторские качества хороши в суде, но не в конклаве».

И все-таки мать была права. В Риме нет более умного и красивого мужчины, чем ее отец. От этой мысли было радостно и чуточку грустно. Она была единственной женщиной Рима, не имеющей абсолютно никаких шансов. Юлия тихонько вздохнула.

А мысли Цезаря были уже далеко. Предстояла очень важная встреча, и он понимал, как много от нее зависит. У входа в таблин стоял Зимри и еще один вольноотпущенник. Цезарь, указав на него глазами иудею, вошел внутрь. Навстречу ему поднялся молодой высокий патриций, одетый в римскую тогу, окаймленную пурпурной каймой, что указывало на его принадлежность к высшему сословию римского народа.

У него было решительное смелое лицо, могучая, выступающая вперед нижняя челюсть, большие темно-серые глаза, густые брови и упрямо сжатые тонкие губы, постоянно кроящиеся в недоброй усмешке. Впечатление портили бледность лица и внезапно загоравшиеся в безумном блеске глаза. Эту мощную фигуру, тяжелое массивное лицо, гордые безумные глаза знал весь город. Это был Луций Сергий Катилина, успевший прославиться своими вызывающими кутежами и дружбой с отъявленным сбродом «Вечного города». Ему шел сорок пятый год. Двадцать пять лет назад он был одним из самых ярых сторонников Суллы и нажил немалое состояние на проскрипциях сулланцев. По существующему положению, имущество осужденного подвергалось конфискации, а часть его шла доносчику или обвинителю. Награда назначалась за убийство или выдачу даже рабу. За укрывательство полагалась смертная казнь. В списки проскрибированных включались личные враги сулланцев, и Катилина умудрился включить туда даже своего брата, чье имущество он затем наследовал. Уже после смерти Суллы, в год консульства Марка Терренция Варрона Лукулла и Гая Кассия Лонгина, Катилина был обвинен в кощунственных связях с весталкой Фабией, причем против него тогда выступал молодой Цицерон, жена которого была сестрой Фабии. Но Катилину поддержали оптиматы. Его адвокатом выступил Квинт Лутаций Катул,[26] и он был оправдан. Но когда через несколько лет, уже при консулах Цецилии Метелле и Квинте Марции, его избрали претором, свирепый нрав Катилины сыграл с ним дурную шутку. Ему дали управление провинцией Африка, и бешеный патриций устроил там настоящий разгул террора и беззакония. Римский суд вынужден был рассматривать дело Катилины по жалобе африканской делегации. Но тот же римский суд оправдал своего наместника. Однако сам процесс подорвал шансы Катилины на избрание консулом. Спустя год он выставил свою кандидатуру и потерпел поражение. И вот теперь Катилина вновь выставил свою кандидатуру, намереваясь использовать свой последний шанс победить на выборах и пройти в консулы. Цезарь понимал, что в случае неудачи Катилина способен на все. Его люди уже не скрывали своих планов силой оружия привести Катилину к власти. В стране назревала гражданская война.

Увидев гостя, Цезарь постарался улыбнуться.

— Ты уже здесь?

— Да. — Катилина сделал несколько шагов вперед. — Я пришел в последний раз узнать, что ты намерен делать, Цезарь?

— Прежде всего доесть свой завтрак, — спокойно сказал Цезарь, стараясь не замечать вызывающего тона Катилины.

— Ты издеваешься над нами, — вспылил Катилина. — Уже который месяц ты не даешь ясного ответа, на чьей ты стороне. Может, ты намерен поддержать на выборах этих толстозадых сенаторов, обжирающихся на своих пирах, зарвавшихся в своей роскоши? Тебя устраивает такое твое жалкое положение верховного понтифика? И это представитель великого рода Юлиев. — Катилина возбужденно зашагал из стороны в сторону. — У тебя ведь не меньше долгов, чем у меня, Цезарь. На что ты надеешься?

— Даже больше, намного больше, — Цезарь спокойно опустился на стоящую рядом скамью. — Ты ведь знаешь, что я выставил свою кандидатуру в преторы, и сенат вместе с римским народом решил поддержать меня.

— Всего лишь претором, — Катилина поднял руки вверх, — великие боги да вразумят такого слепца, всего лишь претором! А мы готовы дать тебе все — звания, титулы, богатства, сделать тебя консулом, если хочешь. Лишь бы ты повел своих популяров за нами. Я достаточно откровенен с тобой, как видишь. Только с твоей помощью мы сможем разгромить этот презренный сенат, только твоя воинская мудрость поможет разбить армию Помпея, вновь сделать римлян римлянами, отменить долги, дать всем землю. Если меня изберут консулом, — продолжал Катилина, — я сам подниму армию в защиту прав римлян.

«Обычная демагогия, — подумал Цезарь, прекрасно знавший, что Катилина и его соратники больше думают о своих долгах, чем о чужих. — Интересно, с каких пор они стали защищать права римлян и так ненавидеть оптиматов. Не тот ли Катилина был ревностным сторонником оптиматов, когда ему было выгодно», — снова подумал Цезарь.