Моррис Уэст - Сенсация Ричарда Эшли Страница 3

— Полностью с вами согласен.

— Именно Орнанья связывал их воедино.

— Тут вы не правы, — отрезал Эшли.

Арлекин не полез напролом. Он вообще пытался избежать прямого конфликта.

— Скажем так: по мнению некоторых представителей моего государства. Орнанья — ключ к единству. У него контакты как среди левых, так и правых. Он знает, как договориться и с теми, и с другими. Его любит публика. Это личность, Уберите его, и останутся одни посредственности. Понимаете?

Щеки Эшли полыхнули багрянцем.

— Еще как понимаю! Вы хотите, чтобы я похоронил эту статью, и тогда великий комбинатор без помех возглавит правительство Италии. — Он невесело рассмеялся. — Хорошенькое предложение одного профессионала другому.

Моложавое лицо Арлекина осветила обезоруживающая улыбка.

— Это единственное, что я могу предложить, Эшли. Я бы подкупил вас, если б смог. Будь такая возможность, я бы пошел на шантаж. Но при сложившихся обстоятельствах у меня нет других аргументов, кроме правды. И я пытаюсь использовать ее наилучшим образом.

Эшли резко обернулся к англичанину.

— Прекрасно! Я верю в вашу искренность. А теперь я скажу, чего вы действительно добиваетесь. Вы хотите, чтобы ради политической выгоды я утаил преступление, даже цепь преступлений.

— Да, мое предложение можно изложить и так. Но необходимо маленькое дополнение. Под политической выгодой понимается стабильность европейской обороны.

Тут Эшли не выдержал.

— О боже, как я люблю англичан! В мире нет более поучающей нации — королевская семья, господствующая церковь, священные ритуалы крикета! И при этом их история — сплошной экономический авантюризм да политические сделки, их герои — пираты и разбойники, их святые — чудаки и анархисты. Они проповедуют мораль в парламенте и готовят войны в клубе консерваторов. Они поносят Уолл-стрит и американский экспансионизм, но их бизнесмены — грабители в полосатых брюках. Однако стоит им споткнуться, тут же вспоминаются наши общие обязательства перед западной цивилизацией. Ради бога, Арлекин, давайте обойдемся без этого.

Вспышка Эшли осталась без ответа.

— Это крайняя точка зрения, — спокойно продолжил Арлекин, — и сейчас я не буду ее оспаривать. Мне кажется, мы говорим о разных вещах, дорогой друг.

— А я так не думаю.

— Вы говорите о моральных устоях. Я — о политике. Одно полностью исключает другое.

— Это — заблуждение.

— Отнюдь. Политика есть искусство и наука управления несовершенными людьми посредством несовершенных методов.

— Плоха та политика, благодаря которой на ответственные посты попадают лживые и продажные личности.

— Не всегда. Лжеца можно направлять. Продажного — купить. Задача дипломата как раз заключается в том, чтобы с выгодой воспользоваться страхом лжеца и жадностью казнокрада.

— А как же правда?

— Правда? — Джордж Арлекин пожал плечами. — Правда — это роскошь, доступная лишь тем, кому не важен результат ее воздействия.

— То есть?

— Вот вас, например, не интересует, чем обернется все это для Италии, да и для Европы. Ваша статья может сбросить с пьедестала правительство, и так нетвердо стоящее на ногах, вызвать в стране экономический и политический хаос. Могут пойти насмарку многолетние усилия, направленные на обеспечение европейской безопасности. А вы через неделю улетите в Индию, на Яву или в Канаду и ни душой, ни телом не испытаете последствий вашей публикации.

— А вам, естественно, не безразличны эти последствия? — саркастически ухмыльнулся Эшли.

Арлекин ответил не сразу, тщательно подбирал слова.

— Они небезразличны для моей страны и, следовательно, для меня. Я живу в тридцати милях от берегов Европы, и политическая ситуация на континенте определяет, буду ли я есть на завтрак корку хлеба или жареную печень. Вы — журналист, бродячий торговец правдой. Я — человек, который вынужден жить среди лжи, идти на компромисс с коррупцией, мириться с несправедливостью, потому что и первое, и второе, и третье неотделимы от человеческого общества.

— Мирясь с несправедливостью, вы и такие, как вы, увековечиваете ее!

— А такие, как вы?

— Нам тоже важен результат, — ответил Эшли. — Потому что нам чаще приходится сталкиваться с последствиями лжи и несправедливости. Мы видим голод на улицах в то время, как вы читаете о нем в газете. Мы видим убийства и посылаем вам фотографии в доказательство того, что они действительно имели место. Мы видим убитых детей и изнасилованных женщин, вы же читаете заметку в десять строк о пограничном инциденте. И мы верим, что занимаемся благородным делом, неся людям правду. Еще Сократ завоевал этим уважение своих сограждан.

— За что его и отравили.

— Профессиональный риск. — Эшли облокотился на балюстраду. — Этот разговор ни к чему не приведет. Наши позиции определены. Вы и ваше государство хотите ввести Орнаньи в правительство. Я хочу отправить его в тюрьму. Ваш мотив — политическая выгода. Мой — правда.

— Это единственный ваш мотив, Эшли?

— Назовите мне другой.

— Вы любите или любили жену Орнаньи, — ледяным тоном ответил Джордж Арлекин.

Слова ударили, как пощечина. Эшли едва не схватил маленького англичанина и не швырнул его в пустоту между голубым небом и синей водой. Но вместо этого он отклонился назад, закрыл глаза, обеими руками вцепился в металлический поручень балюстрады. Его трясло от злости.

Медленно, с трудом Эшли овладел собой. Когда он открыл глаза, Арлекин все так же стоял перед ним. Тут к Эшли вернулся голос.

— Мерзавец! Подонок! Ты докопался и до этого! Я не видел Козиму больше десяти лет. Да, я любил ее. Я люблю ее и теперь. Она была моей любовницей, но я женился бы на ней! Однако она предпочла Орнанью. Я пожелал ей счастья и попытался забыть ее. К моему расследованию она не имеет никакого отношения.

— Она — его жена, и ваша публикация неминуемо отразится на ее будущем.

— Она его жена, а не моя!

— Я хотел бы, — печально вздохнул Арлекин, — быть таким же твердым в своих убеждениях, как и вы. Вы счастливый человек, Эшли. Я… я сожалею о том, что упомянул о ней. Извините.

Он протянул руку. Но Эшли не пошел на мировую.

— Оставьте! — бросил он. Арлекин вновь вздохнул.

— Как я понимаю, вы намерены опубликовать ваши материалы.

— Намерен, — кивнул Эшли. — Я опубликую их полностью, включая фотокопии документов Орнаньи. Я докажу, что дети умирают от голода на улицах Неаполя, потому что деньги используются не по назначению, но оседают в карманах Витторио Орнаньи. Я докажу, что двести тысяч человек от Неаполя до Эболи остались без работы лишь потому, что Орнанья и его коллеги направили средства, предназначенные на развитие юга страны, своим предприятиям на севере Италии. Я опубликую цифры доходов его предприятий и размеры его секретных кредитов в американских банках. А вы и те, кто послал вас, могут катиться ко всем чертям!

— Вы играете с огнем.

— Я не играю.

Арлекин сокрушенно пожал плечами. Его моложавое лицо как-то постарело и осунулось. Он повернулся, чтобы уйти, но внезапно передумал и вновь взглянул на Эшли.

— Позвольте мне дать вам один совет. Это старая, старая страна с бурной историей. Она привыкла к насилию, коррупции, интригам, политическим убийствам. Род Орнаньи — плоть от плоти этой истории на протяжении многих веков. Будьте осторожны, мой друг! Будьте осторожны! И если вы передумаете, приходите ко мне.

— Скорее я увижу вас в аду.

— Это вполне вероятно, — мягко заметил Арлекин. Затем он ушел, и Эшли остался один, на каменной террасе, высоко над летним морем.

С пляжа до него доносились крики загорелых юношей, пронзительный смех девушек, неаполитанские песни, льющиеся из радиоприемников, шум мотора прогулочного катера. Сезон отдыха был в разгаре, сезон песен сирен и плясок фавнов. И только такой дурак, как он, мог растрачивать драгоценное время, роясь в грехах другого человека.

Кто из этих людей, дремлющих внизу на песке, спрашивал он себя, прочтет статью, которую он для них написал? Кто из тех, что прочтет, поблагодарит его?

Зачем тогда писать? Стоит ли во имя новостей подвергать жизнь опасности, а душу — вечному проклятию? Не лучше ли провести время с милой девушкой, чем лететь в страну, охваченную революцией?

Правда? Святое дело, но неблагодарная работа. Справедливость? Слепая богиня, чьи весы никак не могут качнуться в нужную сторону. Гордость? Честолюбие? Тщеславие? Все они движут человеком, но не объясняют его поведение…

Зазвонил телефон. Роберто говорил с портье.

— Синьор Эшли, вас хочет видеть какой-то мужчина. Его фамилия Гарофано.

— Попроси пропустить его.

Роберто положил трубку на рычаг и повернулся к Эшли:

— Он уже идет, синьор. Что вы будете пить? Я должен обслужить туристов в другом зале и…