Прометей. Ледяное безмолвие - Сергей Skolorussov Страница 36

среднего роста, с ультрамодной причёской на голове. На первый взгляд, он ничем особо не выделялся на фоне других парней. Тем не менее Артёмка слыл известным ловеласом, не пропускающим ни одной юбки. И, надо признать, «юбки» на него тоже были очень падки. Он пользовался повышенным вниманием женщин. Трудно назвать причину этого феномена. Чем он привлекал первых красавиц – непонятно. Разве что бездонной глубиной глаз, голубой цвет которых удивительным образом сочетался с чёрным, словно смоль, цветом его волос. Или пухлыми губами, воспроизводящими его улыбку слишком настойчиво и призывно. Сам он считал, что его успех на этом поприще кроется в хорошо подвешенном языке и во всенародной славе восхитительного любовника. Но не будем заглядывать так глубоко, а примем факт его популярности за истину, которую никто в конторе не пытался оспорить.

Вот и сейчас он явно решил приударить за симпатичной и пока немного загадочной для него блондинкой. Без каких-либо прелюдий он прямо с порога спросил:

– Слушай, Алис, а кем тебе приходится полковник Андреев?

Девушка внимательно взглянула на гостя, явно примеряя вопрос – зачем он спрашивает? Так и не поняв, коротко ответила:

– Отцом.

– Правда? Почему тогда ты по отчеству Константиновна, а не Евгеньевна?

– По кочану. Зачем тебе это надо знать?

– У, какая ершистая! Иголки выставляешь, словно ёжик, которого лапой трогает лиса. Просто так спрашиваю, чтобы разговор завязать.

– Странная манера заводить знакомство, суя при этом свой нос туда, куда не надо.

Всё с той же знаменитой улыбкой на лице, Артём легкомысленно пожал плечами:

– В том и проблема, – он неопределённо взмахнул руками, – желания познакомиться у меня хоть отбавляй, а информационного повода для начала разговора – кот наплакал.

– Я ухожу. Если что-то хотел сказать – говори.

Алиса имела в виду работу, но Шустицкий понял её слова в контексте «клюнула и согласна выслушать предложение». Поэтому он тут же вкрадчиво «замурлыкал»:

– Знаешь, Алисонька, чтобы у нас было больше поводов для дружеских бесед, я хочу пригласить тебя в одно классное место. Не будем обманываться, ресторан я не потяну. Для госслужащих путь туда ныне заказан. Но мне студенческий товарищ, он армянин, от щедрот своей кавказской души подогнал бутылочку. Бутылочку чудесного напитка, произведённого из плодов шелковицы, экзотического теперь для нашей страны кустарника.

– Дерева, – поправила его девушка. – И почему я должна принять твоё предложение?

– Ты даже не выслушала до конца, – демонстративно расстроился кавалер.

– Я понятливая. Зачем время тянуть?

– Вот, это хорошо, что ты понятливая, умная и образованная. Видишь, как мне не хватает общения с образованными людьми? Я даже не знал, что шелковица – это дерево. Прошу тебя, возьми надо мной шефство…

– Хорошо, как скажешь, – неожиданно быстро согласилась Алиса. – Завтра я тебе принесу первый том Большой российской энциклопедии.

Улыбка Шустицкого чуть потухла, но всё же он продолжил усилия:

– Есть надежда, что ты мне почитаешь её вслух? Может, уже сегодня начнём?

Ему ответил густой мужской баритон:

– Сегодня не получится, – за спиной стоял командор. – Прямо сейчас ты едешь в Майкоп.

Глава тридцать третья

14 апреля

Майкоп

Пещера затворника

Президент подошёл вплотную и уважительно произнёс:

– Мы давно следим за вами, Наиль Ахмедзиевич. Очень давно.

– И что? – благоговейно пролепетал Рашев.

– Мы впечатлены. Пожалуй, никто, вообще никто, не сделал для процветания нашей страны больше, чем вы. Никто. Даже я не могу похвастаться таким обилием заслуг.

– Спасибо, – голос Рашева окреп и приобрёл окрас самоуважения.

– За спасибо сыт не будешь.

– Несомненно, вы правы. Я исхожу из того же, – собеседник президента пришёл в себя и стал употреблять слова, которые, как он считал, обязаны вызывать уважение к нему, как к представителю академической науки. Одновременно с этим изменилась его поза и выражение лица: – Господин президент, я очень горд тем фактом, что моя скромная деятельность в большой науке привлекла ваше пристальное внимание. Знаете, нам скромным учёным, положившим жизнь и здоровье на поприще мировых научных достижений, очень лестно ваше внимание.

Здесь Рашев немного смутился. Зачем я употребил термин «поприще»? Болван. Надо было сказать «на плаху». Впрочем, и «плаха» не очень подходит. Грубое слово. Эх Наиль, Наиль! Ты теряешь своё прежнее красноречие и имидж большого учёного. А! Точно, в данном контексте надо употреблять «на алтарь». Вот ведь, башка! Рашева разрывал избыток чувств. Ему, из кожи вон, так хотелось понравиться президенту. Понравиться больше всех. Боже мой, Наиль, теперь тебя ждёт повышение и целая россыпь наград! Ведь не просто так президент заявился к тебе домой и рассыпается в любезностях. Боже мой… боже мой… Ба! Неужели я займу пост этого дуралея Соболевского?! Ес-с! Я сделаю всё, чтобы с него слетел весь этот напыщенный лоск. Я сделаю всё, чтобы его лишили всех регалий и не взяли в «ковчег». Я не забыл, как он задвинул мою кандидатуру, когда подбирали директора нашего института. Ничего, ничего – он сдохнет в нищете и в забвении. Я вычеркну его имя не только из истории науки, но даже из мелких брошюр и статей, написанных, якобы, им. Я прекрасно знаю, как они пишутся. Сам не раз пользовался услугами никому не известных авторов, так и оставшихся в небытие. Бездарь! Бездарь! Бездарь!

Поборов волнение и всплеск внутренних эмоций, Рашев обратился к гостю красиво поставленным голосом восточного льстеца:

– Юрий Константинович, вы прекрасно выглядите. Просто прекрасно. Мы с супругой часто обсуждаем ваше правление. Это просто счастье и наслаждение жить в одну эпоху с вами. Да, а вы сегодня завтракали? Айбанат Алисовна, подсуетись.

– Не беспокойтесь, я сыт, – президент улыбнулся: – У вас я оказался по одной простой причине. Вы знаете, что мы строим «ковчег»?

– Да, наслышан.

– Так вот, человеческая цивилизация крайне заинтересована, чтобы в нём спаслись самые уважаемые, самые мудрые и самые заслуженные представители науки. Только такие гении, как вы, способны дать полноценное потомство, которое сможет быстро восстановить и продвинуть нашу цивилизацию в постледниковую эпоху. На вас мы выделили персональную квоту, – президент закрепил сказанное дружеским рукопожатием.

– «Персональную»? – эта новость раздосадовала Наиля. Он завёлся с пол-оборота. – Да вы что? Опять? Накануне Гольдберг, этот ничтожный пустозвон, который самостоятельно не написал ни одной строчки в своих фальшивых бездарных диссертациях, тоже предлагал мне персональную квоту. Но у меня жена, пятеро детей, тёща, тесть, родители. Два брата, сестра и племянники, наконец! А Фатима? Как мы без неё? Кто будет готовить нам обед?

Стрекалов слушал и кивал головой. Рашев подумал: «Молодец я! Не промолчал трусливо, а смело потребовал то, что мне обязаны дать по заслугам. Айбанат будет довольна. Она мне ухо в мочалку превратила, шепча, крича и требуя выбить необходимые заслуженные квоты».

Наконец президент кивнул головой особенно сильно и произнёс:

– Вы меня убедили. Мы вам дадим не одну, а две квоты.

– «Две»?! Нет, так дело не пойдёт! Заберите у этого прощелыги Гольдберга все четыре квоты, выделенные на