Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры Страница 37

— А почему я тебя здесь не видел?

— Меня привезла из Вероны госпожа, я работала там в имении.

Клодий промолчал. Выпитое вино уже начало ударять ему в голову, требуя своеобразного выхода. Он хорошо знал, что Лукулл не разрешает на своих пиршествах устраивать гладиаторские бои или приглашать женщин легкого поведения, превращая пиры в оргии. Именно поэтому он встал и, пошатываясь, подошел к сестре.

— Эта новая рабыня, откуда она?

— Я привезла ее из Вероны, вместе с отцом. Он хороший бальнеатор и нужен Лукуллу, — тихо ответила сестра.

— А мне, кажется, нужна будет его дочь, — оскалился Клодий, показывая свои белые клыки.

— Бери ее, она твоя, — засмеялась сестра, — только не трогай ее здесь.

— Это уже мое дело. — Довольный Клодий вернулся на свое место.

Через несколько мгновений, когда девушка вновь проходила мимо него, он наступил ногой на край ее столлы. Не ожидавшая такой выходки рабыня упала, роняя поднос. Выходивший в это время читать свои стихи Тит Лукреций Кар изумленно остановился, и взгляды всех присутствующих обратились на Клодия.

— Она еще не научилась ходить, — громко сказал он, протягивая руку девушке. Несчастная рабыня испуганно смотрела на него, не решаясь схватить эту протянутую руку, словно нависшую над нею, и этим еще больше злила римского патриция, разжигая в нем страсть.

— Клодий! — громко крикнул Лукулл. — Ты опять мешаешь нашим гостям.

— Я плохо себя чувствую, — нагло ответил Клодий, — лучше я выйду.

Он встал и, покачиваясь, вышел из триклиния. Лукулл нахмурился, но не сказал более ни слова, а Цезарь заметил, как хищно улыбнулась Клодия и, поманив рукой Эгнатия, близкого друга Клодия и своего постоянного партнера по развратным оргиям, также вышла из триклиния.

Выйдя на середину триклиния, Тит Лукреций поклонился консулам и начал читать, глядя на фризы, словно отрекаясь от этого зала и своих сотрапезников:

Ты посмотри: как мало для нас значенья имелаВечного времени часть, что прошла перед нашим рожденьем.Это грядущих времен нам зеркало ставит природаДля созерцанья того, что наступит по нашей кончине.Разве там что-нибудь ужас наводит иль мрачное что-тоВидится там, а не то, что всякого сна безмятежней…[111]

Цицерон, заметивший проходившего мимо раба с большим блюдом, подозвал его к себе. Это были мерланы, или водяные ослы, как их называли римляне, обладавшие особым вкусом и приготовленные по испанскому обычаю, на углях. Едва консул взял рыбу, как в триклиний вошел Антистий Аврелий. Он был весь в пыли и грязи. Поэт перестал читать, повернувшись в сторону городского префекта. В триклинии воцарилась тишина. Все поняли, что случилось что-то непредвиденное. Кое-где раздались сытые отрыжки и пьяное бормотание порядочно захмелевших гостей Лукулла. Цицерон молча встал со своего ложа и под взглядами всех присутствующих гордо прошел в конец триклиния. Очевидно, префект сообщил ему нечто важное, так как Цицерон, сделав знак своей супруге, поспешил выйти. Следом за ним быстро вышли хозяин дома и супруга консула.

«Опять Катилина», — догадался Цезарь. Он один сохранял относительное спокойствие, почти не реагируя на поднявшийся после ухода Цицерона негромкий шум.

Верховный жрец заметил, как испуганно переглянулись Силан и Мурена, как побледнел Квинт Катул, старавшийся не выдать своего нетерпения. Вернувшийся Лукулл занял свое место, и рабы начали вносить новые подносы. Но пиршество было уже сорвано.

Вышедший из триклиния Клодий рыскал по всему дому в поисках рабыни. У входа в одно из помещений он пошатнулся. Неразбавленное цекубское вино било в голову подобно понтийской палице. Внезапно он увидел стоявшего перед ним на коленях старика. Тот что-то говорил.

— Чего тебе? — грубо спросил Клодий. — Поди прочь, ты мне мешаешь.

— Прошу вас, господин, прошу вас, — молил о чем-то старый раб, хватаясь за край туники Клодия.

Пьяный патриций не мог понять, о чем его просит старый раб, и, не вникая в его слова, ударил старика ногой. Тот упал и негромко заплакал. Из помещения выбежала рабыня, которую Клодий искал по всему дому. Она бросилась к старику, помогая ему подняться.

Патриций, не понимавший, в чем дело, взял девушку за руку.

— Пошли, — громко сказал он.

Но с другой стороны руку девушки крепко держал старый раб, пытавшийся подняться с земли. Клодий еще раз ударил старика ногой, но тот продолжал сжимать руку девушки. Из триклиния вышли Клодия и Эгнатий. Увидев сестру хозяйки, старик наконец выпустил руку дочери и пополз к ней на коленях.

— Молю вас, госпожа, пощадите мою дочь. Она еще совсем девочка. Ей всего семнадцать лет. Мой отец исправно служил вашему отцу. Прошу вас, пощадите ее.

— Дерзкий раб! — громко крикнула Клодия. — Ты осмелился просить свою госпожу.

Эгнатий лениво ударил раба по лицу.

— Уйди, старик. Ты должен быть благодарен своим господам, — равнодушно сказал он.

Воспользовавшись суматохой, Клодий поднял девушку на руки и внес ее в другое помещение. Закрывая ногой дверь, он понял, что попал в комнату Лукулла, отведенную под библиотеку. Усмехнувшись, он толкнул плечом небольшой столик, на котором лежали пергаменты, и, сбрасывая их на пол, затем сгреб и бросил девушку вниз.

Молодая рабыня не пыталась кричать и сопротивляться. Она только испуганно замерла, поднося руки к глазам, словно пытаясь закрыться от света перед погружением в темноту, Клодий рывком сбросил с себя одежду и бросился на девушку. Послышался скрип открываемой двери. Это Клодия и Эгнатий пришли полюбоваться на победу римлянина.

Девушка, оказавшаяся девственницей, забилась в приступе животного экстаза, отчаяния и боли. На мраморный пол упали первые капли крови, словно первые капли дождя перед небывалым кровавым ливнем, который должен был обрушиться на Рим и его обитателей. Клодий овладел рабыней настолько грубо и бесцеремонно, что даже его сестра Клодия, привыкшая к подобным зрелищам, поморщилась, отмахиваясь от пытавшегося ее поцеловать Эгнатия, на которого подобное животное зрелище действовало возбуждающе. А Клодий мял и рвал тело девственницы, словно месопотамский лев, пытавшийся добраться до сердца девушки. Эгнатий немного наклонился, чтобы получше рассмотреть все подробности этого постыдного зрелища. Еще через несколько мгновений Клодий поднялся и, глядя на девушку, громко выругался, словно жалея потерянное время. На полу, среди свитков и пергаментов, тихо стонала рабыня, не пытавшаяся даже прикрыться. Внезапно Клодий схватился за живот и со страшными проклятиями стал изрыгать только что поглощенную пищу. Словно грех, совершенный его душой и телом, вызвал такие мучительные боли в его теле, не сумев добраться до души этого существа.

Желтоватая кашица падала прямо на пергаменты и свитки, хранившие мудрость древних греков и римлян, египтян и персов.

Даже Эгнатий был поражен этим страшным зрелищем. Лежавшая внизу рабыня с ненавистью смотрела на корчившегося в муках Клодия. А он покрывал все новые и новые пергаменты непережеванной рыбой и мясом, непереваренными орехами и птицей, словно выплевывая из себя все нечистоты, таившиеся в этом грязном теле. Клодий уже начал задыхаться, когда приступы мучительной боли перестали выворачивать наизнанку его тело. Но даже великие боги были бессильны вывернуть наизнанку душу этого существа, вывалив оттуда все нечистоты, коими так богата была его натура. Тысячелетняя мудрость древних оказалась погребенной под кровью, слизью и грязью Клодия, словно пытавшегося запятнать всю историю народов мерзкой историей своего падения.

А в другом помещении стоял на коленях старый раб. Он уже не плакал, и глаза его были сухие и мрачные, беспощадные в своей правоте и гневе, ибо он молился. Он призывал богов, всех богов, богов известных ему и неизвестных, богов справедливых и несправедливых, богов добрых и злых. Он призывал к мщению. К мщению этому городу, к мщению его людям, к мщению его женщинам, старикам, детям.

— Покарай их, великий Зевс, — гневно шептал старик, — пусть они захлебнутся в собственной крови. Пусть этот город будет погребен под нашими проклятиями, пусть его жители терзают друг друга, как дикие звери. Истребите их всех, великие боги, не щадите никого.

А в триклинии Лукулла еще долго продолжалось пиршество, закончившееся лишь под утро. Выйдя из «Аполлона» и войдя в библиотеку, Лукулл нашел там лежавшую без сознания девушку и кучу человеческих экскрементов на его пергаментах и свитках. Он еще успел в этот день приказать своим рабам никогда не пускать в его дом Клодия и Клодию и объявить своей жене, что разводится с нею.

Глава XIV

Редким сыновьям от отцов порочных