Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник] Страница 37

И вот, стоя в этот утренний час во дворе гимназии в Брамме, я начал мысленно формулировать основные положения своей статьи.

КРОВАВАЯ ДРАМА В ГИМНАЗИИ

ДВАДЦАТИДВУХЛЕТНИЙ ПОДСОБНЫЙ РАБОЧИЙ

ВЗРЫВАЕТ СЕБЯ

И ДВАДЦАТЬ ТРИ ВЫПУСКНИКА

ГИМНАЗИИ

Утром они шли в гимназию с легкой душой, хихикали и смеялись во все горло — до больших каникул осталось меньше трех недель. Конечно, у каждого есть свои проблемы, но о них легко забыть, когда тебе девятнадцать, когда ты влюблен, когда через несколько дней ты сможешь повидать белый свет, когда скоро в твоих руках захрустит свидетельство об окончании гимназии и ты вот-вот станешь студентом, если ты живешь в городе, где пока еще царит полный порядок и где ты в будущем получишь по наследству от отца врачебную практику или фирму. Выпускники Брамме в лучшем положении, чем их сверстники в Берлине, Мюнхене или Гамбурге, ибо их мир обозрим, как футбольное поле, а отнюдь не является лабиринтом. И чтобы завершить картину в идиллических тонах, скажу еще, что стены их класса свежевыкрашены, светло-зеленая краска радует глаз. В окна класса заглядывает солнце.

Так было в 8 часов 02 минуты.

Три часа спустя все кончено. Потолок класса рухнул, одну из стен вырвало взрывом, во дворе гимназии слышны душераздирающие крики умирающих, пожарники вытаскивают из-под развалин разорванные тела, страницы толстых учебников истории, которые они совсем недавно перелистывали, пропитаны кровью. Выжила только одна девушка, одна-единственная из двадцати трех выпускников. Это Гунхильд Гёльмиц, первая красавица 13-го «А». Но ей оторвало голень правой ноги… Матери падают в обморок, отцы в отчаянии пытаются спасти своих детей, хотя это уже невозможно. С воем сирен подъезжают и отъезжают санитарные машины. «Даже на войне я не видел ничего более страшного», — стоящий рядом со мной потрясен увиденным. Если бы тот мужчина, а точнее говоря, молодой человек, который причинил им столько горя, попался жителям Брамме, они голыми руками разорвали бы его на части. Но Герберт Плаггенмейер тоже мертв. Подсобный рабочий двадцати двух лет, сын немки и цветного солдата американской армии, появился в классе в восемь часов утра с минутами, угрожая взорвать весь класс, если подозреваемый убийца его невесты не сделает признания перед лицом закона. Но те два человека, которых Плаггенмейер подозревал в том, что восемнадцать дней назад кто-то из них, проезжая по ночному Брамме в черном «мерседесе», сбил его невесту, двадцатичетырехлетнюю библиотекаршу Коринну Фогес, которая скончалась от полученных ран, — оба они не поддались на шантаж: ибо им не в чем было признаться. И тут нервы у Плаггенмейера не выдержали, хотя можно допустить, что на кнопку он нажал по ошибке, в возбуждении, не исключено, что у него и в мыслях не было приводить угрозу в исполнение. Никто этого не знает. Во всяком случае, когда на следующей неделе гробы двадцати трех выпускниц и выпускников будут выставлены для прощания в зале городской ратуши, гроба Плаггенмейера рядом с ними не будет. «Это самый черный день в истории города Брамме!» — сказал бургомистр Ланкенау, едва владея собой от волнения.

Но нельзя не сделать упрека городским властям

Брамме и всем его обитателям. Вне всяких сомнений, дело не зашло бы так далеко, если бы в течение долгих лет не упускалась из виду одна важная деталь: кто-то должен заняться Гербертом Плаггенмейером! Молодой человек, который вырос в крайне стесненных условиях неблагополучной семьи, который побывал в тюрьме для несовершеннолетних, с которым обращаются, как с изгоем, — такой молодой человек, несомненно, способен совершенно потерять голову, если у него отнять единственную опору в жизни. Для Герберта Плаггенмейера такой опорой была Коринна Фогес, и в этом суть дела.

Город Брамме оказался не способен обнаружить убийцу девушки. Возможно, здесь не обошлось без умысла. Убийца же молчит, не сознается. Так кто же истинный виновник кровавой драмы в Брамме?

Вот, так сказать, черновик моей статьи. Знай Корцелиус, чем заняты мои мысли, он обозвал бы меня свиньей, паршивой свиньей, паразитом, живущим за счет горя других.

А как насчет других коллег-журналистов, которые с кинокамерами, микрофонами и стеноблоками в руках пытаются прорваться сюда сквозь цепь ограждения? Для чего? Чтобы стать свидетелями катастрофы! Что ими движет — сочувствие или погоня за сенсациями? Может, те, что в классе, меньше страдали бы, если бы двор был пуст, а на кладбище тоже не было ни души? Никого нет — не на кого и рассчитывать… А действительно, лучше это было бы или хуже? Может быть, все же куда важнее, чтобы этим утром люди из Брамме сделали важные для всей их жизни выводы?

Корцелиус прервал ход моих мыслей:

— Беспомощность полиции меня возмущает до глубины души! Она обходится нам в миллионы, а сейчас они все стоят как истуканы!

— А что прикажете им делать? Накачать в класс какой-нибудь усыпляющий газ — через окно, может быть? Или застрелить его? Если кто-то попадет с первого выстрела. На что стопроцентной гарантии у нас нет, у Плаггенмейера останется в запасе все же сотая доля секунды, чтобы нажать на кнопку. Нет, нет, нам остается только уговаривать его, ждать, когда он сломается. Полагаю, он не блефует, и взрывчатка действительно у него в сумке. Или у вас появилась свежая мысль?

— Нет… Но я по-прежнему надеюсь, что у человека, сбившего невесту Герберта, хватит порядочности явиться сюда и признаться.

— Значит, вопрос ставится так: явятся ли Блеквель или Карпано? Оба, один из них или никто вообще?

— Да. Надежду на успех я связываю только с их появлением.

— Или если Плаггенмейер сам выйдет из игры. Не забывайте: если погибнут выпускники и Ентчурек, ему в любом случае не жить!

Пока я говорил, мне пришло в голову, что в своем фиктивном отчете я совсем упустил из виду Ентчурека. Случайность или предзнаменование свыше? Неужели из всех спасется он один? Но как? Благодаря чему?

Я посмотрел на Корцелиуса, будто он мог ответить на мой невысказанный вопрос, но он, пробормотав «одну секундочку!», перешел к группе, собравшейся вокруг Кемены и о чем-то оживленно переговаривавшейся.

Всего несколько минут спустя он вернулся ко мне.

— Блеквель мертв, — сообщил он взволнованно.

Я непонимающе уставился на него.

— Блеквель, ну этот торговец автомобилями из Браке, — нетерпеливо объяснил он. — В его мастерской произошел взрыв, и он погиб. Подробности пока неизвестны. Но факт остается фактом. Может, теперь все повернется иначе. — Он чуть не закашлялся, произнося эти слова.

Что до меня, я больше не сомневался. Конечно, убийца — Блеквель. Тот самый человек, которого наряду с доктором Карпано подозревали в возможном убийстве Коринны Фогес и который имел безупречное алиби.

Корцелиус сказал, что все теперь повернется иначе. Я лично в этом не уверен…

— Вы намекаете, будто он покончил жизнь самоубийством?

— Я же сказал вам: пока ничего определенного не известно,

— Самоубийство. А? Чем не выход? Именно он совершил наезд на Коринну. Но сумел взять себя в руки, не растерялся, даже об алиби позаботился. А сейчас, когда ситуация предельно обострилась, нервы у него не выдержали. Не желая отвечать за жизнь двадцати пяти человек, он выбрал такой путь. — Я посмотрел на Корцелиуса в ожидании признания и похвалы.

Но тот лишь поморщился:

— Блеквель и ранимая совесть — понятия несовместимые. Раскаяние? Это не в его духе, нет, не представляю себе… Если он и покончил с собой, то совсем по другой причине.

— Например?

— Не знаю. Может быть, он не случайно наехал на Коринну, может, он это заранее обдумал… Вдруг девушка что-то знала о нем и он решил заткнуть ей рот на веки вечные?.. — Корцелиус умолк, задумался о чем-то.

А я не знал, как отнестись к его словам, и тоже молчал.

— Да, это не исключено, — раздумчиво проговорил Корцелиус. — Прежде чем получить диплом библиотекаря, Коринна некоторое время вела его деловые книги. У нас уже давненько поговаривают, будто он как-то химичит насчет налогов и по спекулятивным ценам сплавляет за границу украденные машины. Не исключено, что она однажды дала ему понять, что в курсе его делишек. Но, с другой стороны, — Корцелиус вытянул губы, — даже совершив убийство, он не испугался бы настолько, чтобы кончать с собой. Чтобы он на такое решился, у него земля должна была гореть под ногами.

— Вы не обижайтесь, — сказал я, — но не попахивает ли это историями о Диком Западе? Вы не согласны?

— О, в таком случае я мог бы предложить версии куда более «дикие» и при этом отнюдь не беспочвенные.

— Я весь внимание…

— Откуда нам известно, что бомбу, или что там у него в мастерской взорвалось, подложил не Плаггенмейер? Или другой вариант: Бут опасается за свой честолюбивый проект, курортный центр «Бад-Браммер-моор»[25],— это если подозрение падает на доктора Карпано. И он позаботился о том, чтобы Блеквель отправился к праотцам: при случае убийство Фогес можно свалить на него, а репутация Карпано останется незапятнанной.