Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый Страница 38

— Покажи мне! — попросил Давид.

Старый боец, продолжая думать о своем, принес ему именной браунинг с приваренной к рукоятке золотой пластинкой, где восхвалялась его безумная храбрость, о которой поют песни.

Давид достал обойму, воспользовавшись растерянностью и рассеянностью старого друга, незаметно достал из нее один патрон, проверил механизм пистолета и, протянув браунинг другу, сказал жестко:

— Ты можешь встретить Арчила в штаб-квартире партии без охраны, когда он ходит в уборную, вот возле нее и подстереги его завтра. Как следует испугаешь, далеко бежать ему не придется.

— Зачем? — опять горько проговорил несчастный муж.

— За счастье надо бороться! Сбей с него спесь.

— Сомневаюсь, что это чему-нибудь поможет.

— А ты не сомневайся. Сходи и напугай полового гангстера.

— Хорошо, схожу!

И Давид ушел, не осознавая, какой «эффект домино» он вызовет, сколько костяшек упадет при падении первой, имя которой — Арчил…

«Как притворяющийся помешанным бросает огонь, стрелы и смерть, так — человек, который коварно вредит другу своему и потом говорит: „я только пошутил“… Где нет больше дров, огонь погасает, и где нет наушника, раздор утихает. Уголь — для жару и дрова — для огня; а человек коварный — для разожжения ссоры. Слова наушника — как лакомство, и они входят во внутренность чрева. Что нечистым серебром обложенный глиняный сосуд, то пламенные уста и сердце злобное. Устами своими притворяется враг, а в сердце своем замышляет коварство. Если он говорит и нежным голосом, не верь ему; потому что семь мерзостей в сердце его. Если ненависть прикрывается наедине, то откроется злоба его в народном собрании. Кто роет яму, тот упадет в нее; и кто покатит вверх камень, к тому он воротится. Лживый язык ненавидит управляемых им, и льстивые уста готовят падение»…

Арчил настолько уверился в своей незаменимости, в своем всемогуществе, в том, что Сосун ему всем обязан: жизнью, властью; а это действительно было так, именно этого Гаджу-сан и не мог забыть и простить, — что даже не помышлял об опасности. Ему единственному разрешалось сидеть в присутствии Гаджу-сана, обедать с ним за одним столом, говорить правду в лицо, так что ревнивцев он не боялся…

Поэтому, когда он встретил мужа своей любовницы у туалета, то не придал этому никакого другого значения, сердечно с ним поздоровался и заторопился по своим срочным надобностям.

— Подожди! — остановил его старый борец.

Глухая ненависть в голосе обманутого мужа так удивила Арчила, что он застыл у заветной двери.

— Слушай, дорогой! Бывают минуты, когда промедление — смерти подобно или, на худой конец, испачканным штанам, — укоризненно проговорил Арчил.

Обманутый муж достал из кармана френча, в котором ходили все сторонники Гаджу-сана, фотографии своей жены в объятиях ненавистного теперь соратника по борьбе и бросил их в лицо Арчилу. Это был очень эффектный жест, как в театре.

Арчил побелел от ярости: боль от удара острых краев фотографий напомнила сразу ему, как его долго и обидно били по лицу в жандармерии Ренка. (Офицер этот на свою беду живым попался в руки Арчила, и тот каждый день отрезал от него пятачок, заботливо перевязывал сам ему рану, а пятачок плоти скармливал на его глазах своему псу. И так день за днем, пока полусъеденный офицер не скончался в страшных муках.)

Арчил одним ударом сшиб старика с ног, подобрал фотографии с пола, долго их рассматривал с наслаждением.

— Что же ты их бросаешь, старый импотент? Сам не можешь, так посмотри, как это делают другие. Ты думаешь, что можно привязать к себе красотку особым пайком? Мужик ей нужен, старый член. Ты ей даришь только наряды, а я ей дарю радость… впрочем, не только ей. У тебя хорошая компания, старый… Предупреждаю, еще раз сунешься, твоя жена станет вдовой. Убирайся!

Старый боец, сидя на полу с окровавленным лицом, выхватил из кармана браунинг и навел его на Арчила.

Тот захохотал:

— Ну, давай, стреляй, старый высохший сучок! Вспомни про свой крючок и нажми свою мечту у браунинга, он, надеюсь, окажется покрепче.

Дверь туалета тихо приоткрылась, ровно настолько и на такой промежуток времени, чтобы пуля, вылетевшая из дверного проема, шлепнула Арчила в затылок. Удивление застыло у него на лице, и он рухнул с грохотом, будто старый дуб, к ногам обманутого им мужа. Кровь залила его щегольской френч, а переполненные мочевой пузырь и желудок выплеснули свое содержимое в галифе. Сразу же засмердело настолько, что старого бойца от омерзения и ужаса вытошнило прямо на голову второго человека в стране. Уже бывшего вторым…

На выстрел сбежалась охрана и скрутила несчастного рогоносца. Появившийся в суматохе Давид, сделавший вид, что он появился из комнаты, а не из туалета, взял из руки старого друга браунинг и спрятал его в свой карман. Старый боец и не думал сопротивляться.

Давид скомандовал охране:

— В машину! Я сам повезу его в инквизицию.

— Машины все в разгоне, один крытый грузовик остался во дворе, — встрял заведующий хозяйственной частью, выскочивший на шум и теперь не сводящий глаз со зловонного трупа Арчила. Радостных глаз. Он тоже был из одной компании рогоносцев.

— Заводи, болван! — рявкнул на него Давид. — Считаешь, что для этого убийцы нужен импортный кабриолет?

Заведующий хозяйственной частью побледнел. Уже в то время подобное обвинение пахло в лучшем случае тюрьмой, где он впоследствии и сгинул, поэтому заторопился выполнять указание…

Давид зашел в первый попавшийся по дороге кабинет и позвонил Гаджу-сану.

— Партайгеноссе! Наш общий друг и любимец Арчил, наш лучший боец за справедливость, пал от злодейской руки гнусного перерожденца. Я звоню из штаб-квартиры партии…

Даже не видя перед собой довольной улыбки Гаджу-сана, Давид так явственно себе представил ее, как если бы находился в кабинете Верховного.

— Привези этого убийцу ко мне! — спокойно приказал Гаджу-сан. — Если живым не довезешь, сам приезжай, расскажешь подробности.

Давид любой приказ Гаджу-сана понимал с полуслова, но такого ясного, открытого и четкого приказа до сих пор он еще не получал.

— Решать мне! — невольно проговорил вслух Давид свои мысли и испуганно оглянулся, но в кабинете никого не было.

Давид задумался: такого быстрого решения ему не приходилось еще принимать. Среди охранников появились инквизиторы из отдела инквизиции при штаб-квартире. И среди них Давид увидел своего племянника Карена. Инквизиторы привычно отобрали у охраны преступника и увели его во двор, где уже ждал приготовленный грузовик с брезентовым верхом, в этом грузовике обычно возили почту.

Давид шепотом отозвал племянника:

— Карен, иди за мной!

Карен безропотно пошел за дядей. Тот завел его в тот же пустой кабинет, откуда он только что звонил во дворец Гаджу-сану.

— Слушай меня, дорогой, внимательно! Поедешь со мной, вдвоем только поедем, не считая шофера и убийцы… Запомни: сядешь рядом с шофером, как только он свернет с проспекта ко дворцу, они все спрямляют там путь, рвани руль на себя и направь машину так, чтобы она задела об угол дома.

Племянник молился на дядю и верил ему, как богу.

— Может, врезать машину в дом? — прошептал он, обрадованный первым важным поручением дяди.

— Советы прибереги для своей девчонки! — тихо рявкнул Давид.

— Слушаюсь и повинуюсь! — стушевался Карен.

Как только они вышли во двор, Карен сел в кабину рядом с шофером, а Давид залез в кузов, где кроме «убийцы» находился конвой инквизиторов во главе с офицером.

— Великий Гаджу-сан приказал мне доставить убийцу во дворец.

Офицер конвоя с сомнением посмотрел на Давида.

— Что смотришь? Не ясно разве? Ты свободен, забери с собой ребят и сматывай удочки! — удивился Давид.

— Без мандата не имею права его отдать! — упрямо заявил офицер. — Голову снимут!

Давид расстегнул френч и рубаху под ним, достал из-за пазухи висевшую на толстой золотой цепочке золотую пайдзу с изображением глаза, где вместо изображенного зрачка был вставлен огромный бриллиант.

Офицер слышал и знал о существовании разных пайдз: медных, серебряных, золотых с определенными изображениями животных. Он даже видел многие из них, но не думал и не видел во сне, что он когда-нибудь встретится с человеком, обладающим высшей властью приказывать и повелевать, — с «Оком страны». Офицер, благоговея, преклонил колено перед Давидом и, свистнув солдатам, выпрыгнул из грузовика. Солдаты не видели пайдзы с изображением ока, но беспрекословно выпрыгнули вслед за офицером. Привычка повиноваться не рассуждая в инквизиции была доведена до автоматизма.

Давид со старым бойцом остались одни в кузове. Давид постучал в кабину, и мгновенно шофер погнал грузовик ко дворцу эмира.