Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим Страница 39

— Но вы знаете, что у вас актерский дар?

— У всех женщин есть актерский дар, — ответила Алена. — Но моя бабушка была очень строгой, она заставила меня поступить в мединститут…

«О, да! — подумал я. — Твою бабушку я видел!»

— Так что никакого актерского образования у меня нет, — продолжала она. — Я потому и рванула с вами сюда — посмотреть на эту Людмилу Акимову, которую я должна играть. Ведь это она отправила Файнберга и Горбаневскую к Лунцу на экспертизу. Файнберга потому, что они ему выбили зубы, его нельзя показывать в суде. А у Горбаневской двое детей, причем один грудной, с такими даже по советским законам нельзя сажать в тюрьму. А в психушку запросто — если мать психически больна, у нее можно отнять ребенка. Представляете? Мне очень нужно посмотреть на эту Акимову! Кто она? Фашистка? Или просто стерва? Но в суде ее не было. А если мы сегодня уедем в Бол…

Я прервал ее на полуслове, больно наступив ей на ногу под столом. И посмотрел на соседей. Они не оглядывались на нас, но и не разговаривали друг с другом. Что они могли слышать?

Тут Лариса принесла шипящий раскаленный мангал с двумя шампурами шашлыков по-карски. Соседи, конечно, оглянулись на это шипучее чудо, и я разглядел их подробно. Кирпичные лица, серые водянистые глаза, темные пиджаки, широкие плечи, бледно-голубые рубашки и узкие засаленные галстуки. Типичные гэбэшники, посланные пасти Пленум кинематографистов…

Между тем Лариса ловко сняла с шампуров карские шашлыки и на двух тарелках подала на наш столик. За горлышко подняла пустой водочный графинчик:

— Еще?

— Нет, спасибо, — сказал я. — А есть наршараб?

— Конечно, сейчас принесу.

Она ушла, а я сказал Алене, но так громко, чтобы слышали эти типы за соседним столиком:

— А вы знаете, почему эти шашлыки называются «шашлыки по-карски»?

Алена, конечно, изумилась моему повышенному тону, но я продолжал:

— В восемнадцатом веке Карс был столицей Армении. Во время Крымской войны наши взяли Карс, но потом отдали Турции и ушли, а с собой унесли только рецепт этого шашлыка. Здесь ведь не только баранина. Смотрите, тут на шампуре мясо чередуется с почками, маринованным луком и помидорами. Поэтому мангал так шипел. Вообще-то, этот шашлык едят с соусом ткемали, но я люблю гранатовый соус «наршараб». Попробуйте…

Соседи индифферентно отвернулись, но я уже понял, чем это может кончиться, и громко позвал официантку:

— Лариса! Будьте добры, нам еще двести!

— Уже несу, — отозвалась Лариса.

— Зачем? Вы что?! — испугалась Алена.

Но я под столом снова наступил ей на ногу:

— Вам в туалет? Женский на втором этаже… — И, наклонившись через стол, положил перед ней два номерка от наших плащей, сказал совсем тихо: — Быстро возьмите плащи и ждите меня у гардероба.

Кажется, Алена стала меня понимать если не с полуслова, то с двух слов. Взяв номерки, она встала и, хмельно покачнувшись, пошла из ресторана. Я видел, какими взглядами смотрели на ее плывущие бедра эти два типа за соседним столом. Впрочем, не только они. Просиди мы тут еще десять минут, Вахтанг Кикабидзе в «Мимино» возглашал бы уже совсем другое женское имя…

Тут Лариса принесла новый графинчик с водкой, поставила на наш столик. Я аккуратно подсунул под этот графинчик красную десятку с портретом Ленина и вопросительно посмотрел Ларисе в глаза. Она утвердительно кивнула.

— Пойду позвоню, пока девушки нет, — сказал я громко и направился к выходу. По дороге, скосив глаза, заметил, как оба эти гэбиста посмотрели сначала на меня, а потом на наш столик. Но нетронутые шашлыки и — самое главное — полный графинчик с водкой их успокоили: кто же сбежит от водки и шашлыков?

Выйдя из ресторана, я бегом припустил с четвертого этажа на первый, едва не сбив по дороге Гусмана и Ибрагимбекова, которые вышли из Белого зала на втором этаже и поднимались в ресторан. Конечно, я должен был, просто обязан был сказать им, что в качестве компенсации за «девушку, которую увел из стойла» угощаю их водкой и шашлыками, оставленными за нашим столиком. Но я так спешил, что не сделал этого, о чем сожалею до сих пор…

Алена с двумя китайскими плащами в руках стояла у выхода на Васильевскую улицу.

— Нет, не сюда! — Я схватил ее за руку и потащил налево, к боковой двери из Дома кино.

Даже если эти гэбэшники спустятся за нами вдогонку, они первым делом выскочат на Васильевскую. А мы — коридором, мимо кабинета директора Дома кино — вышли к парадному входу Дома и оказались на Второй Брестской. По ней, от Белорусского вокзала вниз к Садовому кольцу, даже тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом, катил поток машин. Я поднял руку, но как ни странно, ни один частник не остановился. Видимо, у них в шестьдесят восьмом это было не принято. Мне, однако, некогда было ждать такси, эти гэбэшники могли выскочить за нами в любую минуту. С поднятой рукой я сошел с тротуара на мостовую, преградил дорогу белой «Волге» с красным санитарным крестом на верхнем, на крыше, фонаре и, даже не спрашивая молодого водителя, распахнул заднюю дверцу.

— Алена, садитесь!

— Куда?! — заорал на меня водитель, удивительно похожий на кота Матроскина из мультфильма про Простоквашино.

— Десять рублей! — и я вслед за Аленой сел в машину. — Быстро на Новокузнецкую, двадцать семь!

— Ну, другое дело… — При словах «десять рублей» хамство водителя сняло как рукой и он тронул машину.

Когда с Васильевской мы сворачивали на Фучика, я оглянулся и увидел, как из Дома кино выскочили два гэбиста и стали растерянно озираться по сторонам.

12

Новокузнецкая улица и в наше время, в две тысячи четырнадцатом, выглядит не по-московски тихой и провинциальной. Хотя если знать, что она была главной улицей в Кузнецкой слободе, изначально здесь жили не самые тихие люди. Днем они ковали кольчуги, сабли, серпы и подковы, а к ночи прикладывались к медам и брагам. Позже, в XVII–XIX веках, тут появились богатые особняки Целибеевых, Бахрушиных и Татищевых, доходный дом Брокша, а в советское время, после ликвидации буржуев, один из них, дом Бахрушиных супротив деревянного храма Спаса Преображения на Болвановке, заняла Прокуратура Москвы. Позже, после ликвидации ликвидаторов, то есть в наше время, в особняке Бачуриной у станции метро «Павелецкая» находился «Дом приемов ЛогоВАЗа» Бориса Березовского. Если бы сейчас, в шестьдесят восьмом, я рассказал ему, полунищему двадцатидвухлетнему выпускнику Лесотехнического института, про его фантастический взлет и страшную гибель, он бы счел это бредом сумасшедшего…

Но пока у «Павелецкой» никакого «ЛогоВАЗа» не было, зато была трамвайная остановка и большой цветочный киоск. Вдохновленный десятью рублями, водитель «Матроскин» оглушительно рявкнул санитарным ревуном, сделал крутой левый и поперек затормозившего встречного движения лихо пересек Садовое кольцо из левого ряда прямо к станции метро.

— А? Как я их?! — сказал он хвастливо.

— Класс! Останови у цветочного… — и я выскочил у цветочного киоска.

В киоске было по-осеннему негусто, только какие-то явно несвежие хризантемы и поникшие кладбищенские гладиолусы. Но в углу стояло целое ведро замечательных алых «бархатных» роз.

— Розы почем? — спросил я у пожилой продавщицы, читавшей какой-то журнал.

— Двадцать пять, — бросила она, не отрывая глаз от журнала.

— Двадцать пять чего?

— Копеек…

— Копеек? — изумился я, еще не привыкший к мизерным советским ценам.

Но продавщица поняла меня наоборот.

— Так ить крымские! Бархатные! — и подняла на меня насмешливые глаза: — А ты чо хотел? По пять копеек?

— Мне всё ведро!

— Чи-и-иво? — изумилась теперь она.

— Все розы, пожалуйста.

— Их двадцать штук!.. — Она все еще не двигалась со своего стульчика.

— Замечательно! — Я достал деньги и отсчитал пять новеньких рублей.

Только убедившись, что я действительно заплачу такие деньги, она принужденно вздохнула, корешком вверх отложила журнал на прилавок (это оказался роман-газета «Из тупика» Валентина Пикуля), встала, сделала три шага к ведру с розами, нагнулась, оттопырив пудовый зад и показав под юбкой край лиловых рейтуз с начесом, и вытащила из ведра все алое облако роз на длинных мокрых стеблях.

— Заверните в целлофан, — попросил я.

— Цело — что? — переспросила она, и я испугался — а был ли в то время целлофан?

Но оказалось: это она проявила свое классовое ко мне презрение, почерпнутое из советской литературы.

— И в «Правде» будешь хорош!..

Розы, закатанные во вчерашнюю «Правду», были прекрасны, невзирая на правдинские заголовки про подъем животноводства в СССР и борьбу за свободу в Африке.

— Это мне? — изумилась Алена, когда я с цветами вернулся в машину.