Чарльз Эппинг - Trust. Опека Страница 4

Неожиданно рядом с узором появились лакированные туфли Тоблера.

— Вы приняли решение? — тихо произнес он.

Аладар поднял на него глаза. Медленно покачал головой.

— В таком случае давайте спустимся вниз и начнем укладывать ваши вещи в сейф. — Он помог Аладару подняться и повел его к столику консьержа. — Однако не забудьте, вам необходимо до ухода из банка решить, какой счет вы хотите открыть. Каждый сейф должен так или иначе соответствовать какому-то счету.

Тоблер отвернулся и начал говорить что-то консьержу на швейцарском диалекте немецкого.

«Он выглядит таким спокойным, таким уверенным, таким невозмутимым, — подумал Аладар. — Для него все так просто. Конечно, почему бы и нет? Он гражданин Швейцарии, с подходящей арийской фамилией».

В сводчатых подвалах цюрихского банка «Гельвеция» было душно и жарко. У Аладара начинался приступ клаустрофобии, не помогло и оформление подвала: тысячи листов папируса и распустившихся цветков лотоса, нарисованных на стенах и над дверями. Все выглядело так, словно банк нанял посредственного голливудского оформителя, чтобы тот расписал стены замысловатыми египетскими узорами, вызывающими ощущение вечности. Вышло наоборот: эти росписи создавали еще более гнетущее настроение.

Тоблер повел Аладара к полуоткрытой стальной двери. Над ней золотом по-немецки было выгравировано: «Сейф-накопитель». Аладар заглянул в комнату. Там было полно сундуков, картин и чемоданов разных размеров.

— Откуда все эти вещи? — прошептал Аладар.

— Боюсь, это знак непростого времени, в которое мы сейчас живем. — Тоблер завел Аладара внутрь, затем провел дальше по проходу между деревянными ящиками, чемоданами и картинами, которыми были завалены деревянные полки. — Со времен аншлюса здесь всегда полным-полно вещей.

— Это Пикассо? — Аладар в возбуждении указал на картину, прислоненную к полке справа от него. — А вон там Кандинский! — У стен стояло еще много других картин, аккуратно завернутых в бумагу и перевязанных бечевкой. На многих были написаны фамилии. Аладар заметил, что почти все фамилии еврейские.

Он попытался отодвинуть кожаный чемодан, преграждавший ему проход, но не смог сдвинуть его и на сантиметр. Попробовал поднять, чтобы убрать с дороги, но тот оказался слишком тяжелым. «Лишь одна вещь может быть такой тяжелой, — сказал себе Аладар. — Золото».

— Nein! Hände weg![6] — крикнул охранник. — Не трогайте!

— Извините, — пробормотал Аладар. — Я не знал…

Тоблер коснулся его плеча.

— Ваши вещи вон там.

Он повел Аладара через комнату к забитой вещами полке.

Как и множество других коробок и сундуков, три чемодана Аладара были помечены маленькой свинцовой пломбой, которая скрепляла темно-коричневую бечевку, привязанную к ручкам. Охранник погрузил чемоданы на маленькую деревянную тележку и повез их из этой пахнущей плесенью комнаты. Аладар и Тоблер молча последовали за ним в большую, хорошо освещенную комнату с табличкой «Сейф».

На стенах были сотни металлических дверок с темными деревянными молдингами. Одни были маленькими, величиной с коробку для обуви, другие — размером с гроб. Тоблер подвел Аладара к большой дверке в дальнем конце комнаты.

Охранник передал Тоблеру маленький серебряный ключик. Точно такой же он вставил в одну из двух замочных скважин и подождал, пока Тоблер вставит свой. Одновременно они повернули оба ключа. Затем охранник открыл дверцу и вытянул похожий на нишу тайник со светло-коричневыми деревянными полочками. Он вынул свой ключ и, прежде чем уйти, что-то пробурчал на непонятном швейцарском диалекте немецкого.

— Что он сказал? — поинтересовался Аладар.

— Сказал, чтобы позвали его, как только будем готовы. Чтобы закрыть сейф, необходимы оба ключа. Таким образом, никто не может без ведома банка открыть сейф.

Тоблер присел у первого чемодана, лежащего на тележке.

— У вас есть ключи, чтоб их открыть? — спросил он.

Аладару пришлось дважды обшарить карманы, прежде чем он нашел ключи, которые Каталина дала ему в Будапеште.

Вставив ключ в замок, Тоблер быстро открыл вытертый кожаный чемодан, сломав маленькое венгерское клеймо, поставленное на верхней крышке. Он бережно поднял крышку.

— Вам повезло, что у вас есть связи в посольстве. Дипломатические курьеры — единственные, кто может перевезти сегодня вещи через границу. — Тоблер вытянул несколько аккуратно упакованных свертков. Все они были пронумерованы и перевязаны бечевкой.

— Это все служащие фабрики. Они воспользовались старыми связями Блауэров в посольстве, чтобы переправить ценности сюда. Я к этому не прикладывал руку. — Аладар сел на холодный каменный пол и наблюдал, как Тоблер открывает первый сверток.

Аладар отдавал себе отчет в том, что содержимое этих чемоданов уже побывало в чужих руках, но, похоже, все доехало целым и невредимым.

— Взгляните на это. — Тоблер передал Аладару маленькую деревянную шкатулку, инкрустированную слоновой костью и перламутром. — Она такая тяжелая.

— Посмотрим, что внутри. — Аладар расстегнул золотую защелку. — Кати наверняка спросит, все ли доставили в целости и сохранности.

Когда он открыл крышечку, на пол выпало несколько золотых слитков.

— Господи!

— Не беспокойтесь. — Тоблер наклонился, чтобы их поднять. — Они не бьются. — Он поднял на Аладара глаза и улыбнулся. — А если бы и разбились, это не имело бы значения. Золото продают на вес в любом виде.

Он положил слитки на верхнюю сосновую полку и начал разворачивать второй сверток.

Немного погодя Аладар открыл выдвижной ящик внизу коробки и обнаружил несколько антикварных часов. Двое были с эмалью, третьи имели серебряный гравированный корпус, четвертые — золотой. Он взял золотые часы и внимательно их осмотрел. Они имели прозрачную заднюю крышку, сквозь которую был виден часовой механизм.

— Никогда не знал, что у Блауэров столько ценностей. Наверняка все хранилось на фабрике. Ничего подобного я дома не видел.

— Взгляните! — Тоблер держал голубой войлочный мешочек и сделал знак Аладару, чтобы тот заглянул внутрь. — Наполеондоры.[7]

Аладар вынул горсть золотых монет.

— Вам доводилось видеть такие деньги? — Тоблер взял у Аладара одну монетку и поднес ее к свету. — Видите? Это Марианна.[8] Symbole de la France, — произнес он на великолепном французском. — Тут, наверное, их несколько сотен.

— Интересно, сколько они стоят? — Аладар опустил руку в мешочек и перебрал пальцами монеты.

— Думаю, не меньше нескольких сот тысяч франков. Швейцарских франков, естественно. — Тоблер раскрыл следующий сверток. — Принимая во внимание сегодняшние бросовые цены на недвижимость, одного этого мешочка достаточно, чтобы приобрести виллу у озера.

Он достал маленький бархатный футляр и передал его Аладару.

— Тут что-то ценное.

Аладар открыл коробочку и обнаружил изысканное бриллиантовое колье. Даже при тусклом свете хранилища блеск камней впечатлял.

— Это я видел.

Коган вынул его из футляра и поднял вверх, чтобы получше рассмотреть. С каждого конца ожерелья свисали три подвески — три больших бриллианта грушевидной формы.

— Каталина надевала его в оперу в 1922-м. — Аладар провел пальцами по холодным камням. — Высший свет Будапешта пытался превзойти в элегантности венцев. В тот вечер, думаю, это ему удалось.

Он поднес колье к свету.

— Блауэры позволили мне сопровождать в тот вечер их дочь. В виде исключения. По крайней мере, они так считали. Уверен, они и предположить не могли, что их маленькая принцесса влюбится в сына бедного школьного учителя.

Аладар не сводил взгляда с колье, вспоминая, как сверкали эти бриллианты в тот вечер на шее у Каталины. Как она была счастлива. Как счастливы были они оба. Все казалось таким естественным, не имеющим конца. С тех пор не прошло и шестнадцати лет, а господин и госпожа Блауэр умерли, а их сокровища прячутся в душном тайнике в подвалах Цюриха. И сейчас от Аладара зависит сохранность богатства, которое должно перейти к его детям и к детям его детей.

Он наблюдал, как Тоблер открыл второй чемодан. Тот был полон акций и облигаций, которые были аккуратно упакованы и перевязаны темно-красными лентами. Тоблер осторожно положил их на пол возле тележки.

Аладар присел и прочитал наименование первого сертификата. Надпись по-английски гласила: «Облигация государственного займа Венгерского королевства, 1924». Ниже печати Св. Штефана стояло: «Выпущена в Соединенных Штатах Америки в счет погашения золотых облигаций 7,5 %-го займа. Номинальная стоимость: $ 1000».

— Сколько их тут? — спросил Аладар.

— Думаю, несколько сотен. — Тоблер провел пальцем по краешку пачки облигаций. — Это значит, что только в этой пачке ценных бумаг на несколько сотен тысяч долларов… если их когда-нибудь можно будет погасить.