Ант Скаландис - Новый поворот Страница 4

Я не верил ему. Да и как было поверить?

Картинка вырисовывалась примерно следующая. Посвященные — это такие люди, которые в принципе умеют возвращаться с того света. Удается не всем, но есть профессионалы. Эльф — один из них. Он расставался с жизнью и благополучно воскресал уже девятнадцать раз. И это среди Посвященных своеобразный рекорд. Так что вовсе не на смерть его посылали. А на очередное, да непростое, но вполне обыкновенное для этого типа задание. И то, что теперь Семецкий живет в Москве под чужой фамилией, сидит тихо как мышь и ни во что не суется, — это для всего мира счастье великое. И мне, как человеку, едущему в российскую столицу, перво-наперво следует знать: у Посвященных свои законы, они без нас между собой разберутся, а влезать в их внутренние разборки обычным людям неможно (Кречет так и сказал — неможно с нарочитым нажимом на этом архаичном слове).

— Никому неможно, — повторил он, — никаким Причастным и даже Деепричастным. Иначе — беда.

— Плоско шутишь, — поморщился я. — Да и концепция бессмертия, скажу тебе честно, слабенькая. Кажется, у Егорки Стульева лет пятнадцать назад была такая повестуха, так, если помнишь, мы на ней дружно потоптались тогда в Дубултеевке.

— Брось, у него фэнтезюха была, про рыцарей, — мгновенно вспомнил Лешка и повесть Стульева, и шутливое название нашего семинара, улыбнулся ностальгически. — Между прочим, я в Малеевке так и не был ни разу, только в Дубулты…. — Потом словно проснулся: — Но я тебе не про фэнтези говорю, я говорю про жизнь. Про самую серьезную угрозу для жизни планеты. Цивилизация в опасности.

Прозвучало ужасно нелепо, и я не мог не спародировать последнюю фразу:

— Социалистическое отечество в опасности. У Ильича была такая статья. Правильно?

— Социалистическое отечество в опасности, — тупо повторил Лешка и не справился с первым словом, получилось что-то вроде «социститьское».

Господи, да он же пьян! Хорошо, что Тома вышла куда-то в этот момент.

Я взял Кречета за плечи, встряхнул его и предложил:

— Ол, давай еще по сто граммов и поехали отсюда. А в дороге ты мне спокойно признаешься, что все это было шуткой.

— Не совсем, — уклончиво ответил Лешка и хитро улыбнулся, на глазах трезвея. — Я думаю, вот как надо: ты напиши на эту тему роман. И напечатай его. Тебе все равно в Москве делать нечего будет. Егорка Стульев — хороший человек, но у него не тот класс. А у тебя получится написать про Посвященных. Причем ты пиши все как есть, даже имен и дат изменять не надо. А по фактическому материалу тебе помогут. О'кей?

Я насторожился:

— Это что, задание?

— Нет, просто совет.

И он щелкнул пальцами, заказывая очередную порцию любимого коньяка «Давидофф экстра олд».

Потом вернулась Тамара, и мы до самого отъезда вновь говорили о делах сердечных.

На обратной дороге Кречет попросил меня сесть за руль, его что-то совсем разморило. Куда ехать, объясняла Тамара. Мы проводили ее до подъезда в унылом новом квартале занесенных снегом пятиэтажек. Лешка чуть-чуть взбодрился, но все равно остался на месте пассажира и до самого дома кемарил. И только уже перед сном, это было часа в четыре, когда мы вышли на застекленный балкон выкурить по последней сигаретке, разговор вернулся к главной теме.

— Ты сказал, если я встречусь с Эльфом — быть беде. Я правильно понял?

— Да, — кивнул Кречет, — тебе нельзя с ним встречаться. Вообще не стоит вступать в контакт с Посвященными. Наши люди постараются отслеживать это. Лозова твоя в курсе. И Форманов — тоже в курсе. Но от случайностей никто не гарантирован. Вот почему сегодня я уполномочен предупредить тебя лично.

— И ты сам — Посвященный? — полюбопытствовал я, делая вид, что поверил во всю эту фантастическую ахинею.

— Нет, — ответил он предельно серьезно, — в том-то и дело, что нет. Они меня втянули в свои игры. Это случилось очень давно, и назад уже нет дороги, но я такой же простой смертный, как и ты, только знаю намного больше. К сожалению, — добавил он после паузы.

— Вернемся к случайностям, от которых никто не гарантирован, напомнил я. — Какая именно нас ждет беда?

— Да очень простая, — сказал Лешка. — Тот самый конец света.

— Ну, это не страшно, — улыбнулся я. — Шактивенанда уже пугал однажды, а потом сам прилетел на голубом вертолете, и все закончилось цирковым номером на калифорнийском берегу Оманского залива в городе Твери Киевской губернии, Берлинского уезда. Не говоря уже о том, что конец света все равно наступит со всей неизбежностью, если верить тому же Шактивенанде.

— А разве ты веришь? — быстро спросил Кречет, терпеливо выслушавший всю мою абракадабру.

— Нет. А ты?

— А мне не надо верить — я просто знаю, что все так и будет. Конец света, ожидаемый через год с небольшим, — это всего лишь укол. Тонюсенькой иголочкой и под наркозом. Боли никто не почувствует. А мир получит смертельную дозу яда, медленно действующего яда. Насколько медленно? А вот это и будет зависеть…. - он замялся, — …в частности от тебя. В значительной степени от тебя, — добавил он с нажимом.

— Перестань. — Я ощутил препротивный холодок под рубашкой, словно какие-то скользкие, мокрые твари поползли у меня по спине. — Перестань, Ол.

— Хорошо, Мик, пошли спать.

Поздний завтрак в безумном семействе Кречетов прошел на удивление тихо и мирно. Если не считать, что Лешку выдернули из-за стола срочным звонком то ли премьера, то ли Председателя Верховной Рады, и он, не допив кофе, кинулся завязывать галстук и скидывать на дискету важную информацию из компьютера. В общем, до аэропорта меня взялась подбросить Нина, так что всю дорогу по городу и по трассе я был вынужден слушать новую версию их семейного конфликта.

«Все это было бы смешно, когда бы не было так… страшно». Разночтения получались более чем существенными. Мало того, что Нина, разумеется, не изменяла Лешке не только с его лучшим другом, но и вообще ни с кем, так ведь оказалось, что Кречет еще и спит регулярно со своей секретаршей Марьяной; и тем не менее это именно он наглотался в сентябре таблеток до полусмерти, а еще раньше собирался стреляться. Нина же никаких киллеров не заказывала, зато в августе вскрывала себе вены и даже продемонстрировала мне довольно выразительный шрам на левом запястье. Я окончательно запутался в этой истории. А если еще учесть, что и Тома успела мне рассказать кое-что свое, пока Лешка дремал в машине, то получался уже чистой воды Акутагава. Есть у него такой замечательный рассказ, где пятью участниками излагается пять версий одной и той же трагедии, а какая из них правда, не знает и сам автор.

В Борисполе мы с Ниночкой нежно попрощались, оставаясь лучшими друзьями, ведь я сумел не обидеть ее ни словом, ни взглядом. Но, проводив глазами печально-лиловый «ситроен», я шумно выдохнул и с облегчением закурил.

С неба падали легкие снежинки, но теперь эта не ко времени наступившая зима уже скорее радовала меня. Я еще от Кречета созвонился с Белкой, поэтому знал, что она вместе с Андрюшкой встретит меня во Внукове. Шереметьево было бы, конечно, лучше. Ну да черт с ним! Главное, я наконец возвращаюсь домой. И совершенно мне не хотелось звонить «древовидным» друзьям — ни Тополю, ни Кедру, ни даже Вербе. То есть почему даже? Вербе в первую очередь звонить не хотелось. Зачем она мне теперь? Я возвращался к прежнему московскому семейному счастью, с любимой Белкой и сыном. Я буду писать новый роман, я найду интересную работу, я обзвоню всех друзей и обойду все места, «где был счастлив когда-то…».

От этих примитивно-радужных мыслей меня отвлек очень высокий человек в шикарном черном пальто и тоже черной, но легкой, совсем не по погоде шляпе, надвинутой на глаза. Он вынырнул из снегового тумана, словно какой-нибудь старик Хоттабыч, прошедший сквозь стену, и я сразу почуял неладное. А ведь у меня даже пистолета с собой не было. Я же теперь простой мирный гражданин, строго соблюдающий правила авиаперелетов. Господи, о чем я думал? Разве от того зла, что угрожало мне теперь, можно отстреливаться? Ну если только серебряными пулями….

Передо мной стоял Стив. Владыка Чиньо. О, как же я мог забыть о назначенной им обязательной встрече?

— Добрый день, — сдвигая шляпу на затылок, чинно поклонился Чиньо (аллитерация, прошу заметить, нарочитая).

— О! — восхитился я. — Мы говорим сегодня по-русски, Владыка Чиньо?

— Да, бодхисатва.

— Кто, простите? — я надеялся подколоть его, но проиграл и этот раунд, опешив от его непонятного обращения.

— Ну, друг мой, стыдно не знать классического буддизма. Но вы еще молоды, и вам простительно. Вот, возьмите это, и тогда многое станет понятнее.

Он протянул мне изящную кожаную папку, оказавшуюся, впрочем, достаточно увесистой.

— Что здесь? — поинтересовался я. — Не зазвенит в «рамке»?