Энди Оукс - Глаз дракона Страница 41

Он кашляет. Сопли, кровь, слёзы.

— …у иностранцев есть друзья на самом верху.

Старший следователь придвигается ближе; запах Се, сильный запах говна, режет нос как ножом.

— Мастерская. Ты сказал, у них там лаборатория?

— Да.

— Что в посылке, наркотики?

— Может быть. Он не говорил. Когда речь шла о хороших деньгах, он умел держать язык за зубами. Его работа с вай-го-жэнь. Он молчал, делал лицо тяпкой. Наверно, платили ему ой как немало.

— Или как следует запугали?

Се поворачивается к старшему следователю, цвет лица стал неживым. Белая кожа на белой подушке почти теряется. Только кровь, теперь коричневая, как уверенный загар богача на пенсии, отмечает границу между телом и тканью.

Он кивает. Язык его бегает по разбитым, солёным губам.

— Иностранцы в Фудань, ты знаешь, как их звали?

— Нет.

— Ты слышал имена Вэй Юншэ, Ху Фэн, Пэй Дэцай, Янь Цзыян?

— Нет.

— Женщина. Он говорил о ней, упоминал имя?

— Нет.

Пиао поднимает бровь.

— Нет. Никаких имён. Я не раз его спрашивал. Думал, может, и для меня найдётся дело, но они не брали новых людей. Он ничего не говорил. О женщине я узнал только потому, что выследил его. Она с ним расплачивалась.

— Где?

— Отель «Мир». Наверно, она неплохо ему выдала. От неё он пошёл покупать себе Фольксваген.

— Новый?

— Почти новый.

Ну естественно, «почти» новый. Всё, что они покупают, всё у них в жизни «почти» новое.

Старший следователь лезет за сигаретами, осталась последняя; сломана пополам.

— Детектив Яобань пока останется у тебя. Расскажешь ему всё, что знаешь про лабораторию в Харбине. Всё, что говорил о ней Цинде, даже самые простые вещи.

Се вяло спускает ноги с кровати, садится. Манит Пиао к себе. Когда может дотянуться, хватает того за ворот. Сила его удивительна. Он дотягивает старшего следователя вплотную к себе. Лицом к лицу. Сухая река крови вьётся по щеке и подбородку, напротив щетины Пиао.

— Я недолго тут задержусь, следователь, а потом выйду и найду тебя. Или тех, кто тебе дорог. Да. Да, так даже лучше. Тех, кто тебе дорог.

Старший следователь отдирает руку от кителя. Палец за пальцем. На пол летит, вращаясь, пуговица.

Охренеть, кто теперь пришьёт ему новую?

Он слышит голос Се, уходя по коридору. Спокойный речитатив угроз льётся через безумие гремящих дверей, лай приказов, шёпот мыслей. Лишь дойдя до центрального ствола, где коридоры сливаются в центр стальной паутины, он понимает, что давно уже не слышит желчи Се… что слова звучат только внутри его головы.

— Как экскурсия?

Барбара не отрывает взгляда от пачки «Мальборо». Белый спасательный фал сигареты намертво зажат в изящных пальцах.

— Не могу сказать, в чём был апогей. Брамс, с солистом-тенором, который надул колхоз на дизельные двигатели от десяти тракторов. Или танцевальная труппа, хореограф которой вместе с собакой пошёл грабить винный магазин, забыл там собаку, и его арестовала БОБ, проследив за ней до его дома…

Она закуривает и крепко присасывается к фильтру.

— …да, экскурсия вышла что надо. Напомни мне, что её надо в следующем году внести в брошюру Томаса Кука.

Товарищ директор Хуа входит в комнату. Он всегда кажется счастливым. Такие люди беспокоят Пиао. Счастье — такое состояние, которое Пиао может испытывать только мимолётно.

— Ну что, Пиао, видишь, твоя иностранка, мы за ней присмотрели, правда, правда? Китайское гостеприимство.

Товарищ директор игриво тычет Барбару в спину. Она энергично кивает.

— Вы крайне великодушны, товарищ директор Хуа. Я обязательно включу это в отчёт коллегам из вашингтонского комитета по досрочному освобождению.

Хуа яростно трёт лапки.

— Здорово, здорово, здорово. А вы, старший следователь, вы удачно побеседовали с вашим другом, я слышал, да, да?

— Да, вполне удачно.

— Видите, я же говорил вам, Пиао, я знаю этих людей, а вы и слушать не хотели, да? Не хотели меня слушать. Ага? Засуньте его к Медведю, сказал я, и он споёт вам отличную песенку. Канарейка. Чисто канарейка, сказал я. Я угадал, правда, Пиао, а? Ага?

Взгляд Пиао тут же уплывает в сторону окна.

— Да, товарищ директор Хуа, вы угадали. Он запел. Пел, как канарейка.

Товарищ директор провожает их к машине. Шишка уже сидит на месте водителя, вытирает лобовое стекло изнутри манжетой кителя.

— Ничего, если я поеду с вами, Босс? У меня в машине сдох генератор.

— Подержанный обойдётся в сто пятьдесят юаней.

Яобань заводит машину.

— А то я, блядь, не в курсе!

Шлагбаум поднимается. За ним мучительно расползаются главные ворота. Снаружи темно… чернота. Залитый светом прожекторов пандус растворяется в ночи, украшенный венком вытянутых теней.

— Товарищ директор Хуа, по четырём из тех убийств, что я сейчас расследую, вам должны быть знакомы имена. Вэй Юншэ, Ху Фэн, Пэй Дэцай, Янь Цзыян?

Улыбка Хуа теряет очертания.

— Имена, да, знакомые имена. Конечно я их знаю. Но убиты, как вы можете расследовать их убийства? Нет, нет, нет, этого просто не может быть. Эти четверо, их казнили. Казнили. Застрелили на территории тюрьмы и кремировали. Всё записано. Всё есть в документах.

— Директор, этих людей мы вытащили из Хуанпу, скованных друг с другом. Изуродованных. У меня на руках есть положительное опознание.

Улыбка исчезает с лица Хуа. Пиао чувствует глубокое удовлетворение.

— Вы ошибаетесь, старший следователь. Ошибаетесь. Тела у вас — это явно другие люди. Не эти. Совсем другие. Другие. Проверьте свои факты. Имена, которые вы назвали, их казнили. Казнили. Их не могли убить. Нет, нет, нет.

Он тычет жирным пальцем в лицо старшему следователю.

— Нет, нет, нет, следователь. Нельзя убить человека дважды. Никак нельзя дважды.

Но ведь убили же; старший следователь готов поспорить, но Хуа уже развернулся… и шлагбаум медленно опускается за его спиной.

Глава 18

Барбара увидела его тень раньше, чем его самого. Чёрная. Резкие края в мигающих лампах, она падала ей на плечо и тянулась через стойку, по виски в стакане, далеко не первому за сегодня. Трио музыкантов неуверенно продирались через мелодию «Fly me to the Moon». Тень сгустилась; он хочет поговорить с ней, сказать тост. Вряд ли он выдаст что-нибудь принципиально новое, но и остановить его невозможно.

— Поднимаю бокал во славу луны. Если считать мою тень, нас трое. Хоть луне не знакомо винопитие, и тени напрасно бодрствуют со мной. И всё равно воздадим должное луне и теням, хоть радость наша продлится не дольше весны.

Голос англичанина, аккуратный, чёткий. Барбара поворачивается, косится на свет. Перед ней стоит блондин. Блондины обычно кажутся добрыми, безопасными. Но в этом человеке есть остриё, бритвенное лезвие… Есть в его глазах нечто бездонное.

— Когда человек повторяет чужие слова, ему просто нечего сказать. Так говорила моя матушка. Цитаты из стихов тоже сюда относятся.

Он улыбается. С губ по лицу разбегается притягательность.

— Это не стихотворение. Это старая китайская застольная песня.

Он садится на табурет рядом с ней. Запах сандалового дерева от него на полной скорости врезается в запах её виски.

— …меня зовут Чарльз, Чарльз Хейвен. А вы кто?

— А я просто любительница пить в одиночестве.

Барбара поднимает тяжёлый стакан и раскручивает виски. Прижимает прозрачное, холодное стекло к носу, ко лбу… смотрит через него. Мир плавится в золотых волнах.

— Мне кажется, ты слишком долго пьёшь одна.

Единственная улыбка связала воедино троих музыкантов, когда они начинают новую песню; органист изливает в микрофон невыразительную мелодию.

— Я бы устроил тебе трип в Китай.

Слишком давно одна. Может быть. Барбара не знает, что ещё сказать блондину с опасным лицом, кроме как:

— Я пью виски.

— Тогда я тоже буду его, — отвечает он.

Пиао без формы чувствует себя голым. Кажется, что чего-то не хватает. Смотрит на отражение в тонированном стекле вестибюля. Перед его глазами стоит тёмная, почти незнакомая фигура. Впервые со дня свадьбы он надел костюм. Застёгивая очередную пуговицу, он так и ждёт, что сейчас появится её лицо. Запах её волос на лацканах… нежные слова, вышептанные в нагрудный карман. Но всё давно в прошлом. Остался запах пыли и пустого гардероба.

— Ни нар.

Пиао ищет по карманам значок… наконец находит. Сотрудник БОБ кивком разрешает ему пройти. Со значком в руке он идёт по вестибюлю, пальцем обводя периметр звезды. Красное тиснение на золоте. Идёт мимо рядов ламп в бар. Видит Барбару. С улыбкой на лице. Стакан прижат к щеке. На коже янтарные блики. Рядом с ней сидит мужчина, его тень лежит поперёк неё. Пиао не видит лица, только язык тела. Тот кричит… ты уже принадлежишь мне, ты сама пока не знаешь, а я уже знаю. Старший следователь разворачивается, чтобы уйти, что-то давит в груди. Но Барбара уже увидела его, кладёт пальцы на плечо мужчине, встаёт, чтобы приветствовать Пиао. Слова льются из него лихорадочным потоком ещё до того, как она подходит.