Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый Страница 44

— Истинная правда! — подольстил Арутюн. — Взгляните только на товар. Официальные жены оказались недостойными носить эти замечательные вещи, так распорядилась судьба…

— И мальчики Гуляма…

— О, мадам, не будем говорить о таких деталях… Заметьте, мадам, любая фабричная вещь из моих рук выходит как от мастера.

Бабур-Гани пристально рассматривала принесенные вещи. Она не разбиралась в тонкостях ювелирного искусства, но работа ей нравилась. На бывших владелицах эти украшения, стоимостью в десятки тысяч золотых, она не видела, ее, как и ее подопечных, в высший свет не допускали, несмотря на все богатство, поэтому она с таким злорадством и думала о тех, чьи украшения теперь будут носить профессиональные проститутки, а оплачивать мужья тех, кому Бабур-Гани страстно завидовала и все бы, или многое, отдала, чтобы быть среди них.

— Мне нравится! Цена только несусветная, дорого просишь за них.

— Но, мадам, ваши двадцать процентов, а у меня еще большие накладные расходы.

Бабур-Гани любила поторговаться, однако, прикинув, сколько она может получить за них с девочек, а те соответственно с любовников, согласилась и достала чековую книжку.

— Ни в коем случае, мадам, — испугался Арутюн, — вы меня погубите этим маленьким клочком бумаги, только наличными.

Бабур-Гани очень уж не любила платить наличными. Для этого надо было пойти в потайную комнату, открыть сейф, и всегда ее охватывал страх, что кто-то подкарауливает ее и убьет, чтобы ограбить. Чертыхаясь, она заставила страх исчезнуть, достала деньги, при этом непроизвольно обшаривая взглядом темные углы и поглаживая «вальтер», лежащий в кармане…

А Арутюн тщательно пересчитывал деньги, не обращая никакого внимания на недовольство Бабур-Гани.

— Не доверяешь?

— Что вы, мадам, конечно, доверяю. Просто деньги счет любят…

Мир-Джавад в поисках своего пропавшего агента Арутюна наткнулся на поразительный факт: оказывается, его бывший сосед Вазген, все еще живущий в своей старой комнате, единоутробный брат Арутюна, пропавшего агента, не желающего смириться со своей рабской участью и умереть во имя спокойствия своего господина.

Ради такого случая, возобновить приятное знакомство, и отправился Мир-Джавад на квартиру, где он родился и провел все детство и юность. Но в свою квартиру он даже не зашел.

Вазген превратился за это время в дряхлого старика, хотя лет ему было около пятидесяти, или чуть больше. Мир-Джавада он поначалу не узнал. Смотрел отчужденным взглядом, готовясь к смерти. От людей в черной форме с индскими знаками он, как и все, не ждал ничего хорошего…

— Привет, сосед! — насмешливо произнес Мир-Джавад.

Вазген пристально вгляделся в незваного гостя.

— Вырос, паук двуногий?.. — Теперь охотишься на людей? — спросил равнодушно, как будто вчера расстались.

— На мух, недорезанный, на мух! — засмеялся Мир-Джавад от радости, что наконец-то этот честнейший страдалец попал в его руки, уж теперь-то он заплатит за все подзатыльники, полученные в детстве.

В этот момент Мир-Джавад был действительно похож на двуногого паука, поймавшего свою очередную жертву.

— Рассказывай, сосед, если хочешь умереть вот в этой дыре, где твой брат?

Вазген покачал головой.

— У меня нет брата, я отказался от него еще в юности, он сотрудничал со всякими подонками рода человеческого, всех предавал. На кого он только не работал, последнее время, когда я его видел, на Ренка, а если ты его ищешь, значит, он и на тебя работал. Нелюдь, а не человек. Но я тебе ничем помочь не могу, у меня нет даже его фотографии…

И Вазген устало сел на стул, смирившись с тем, что жизнь подошла к концу, и где-то даже радовавшийся тому, что и его не минула мученическая чаша.

— Старый осел! — заорал Мир-Джавад. — Неужели ты думаешь, что мы этого не знаем или что нам негде взять фотографию твоего братца? Когда я тебя спросил: «Вазген, где твой брат»? — то не ждал ответа: «Я не сторож брату своему». Я предлагал принять тебе участие в охоте на эту жирную навозную муху. Он — твой враг и — наш враг. В этом наши интересы совпадают. Пошевели мозгами, сосед, я тебе даже те «щелля» прощу. Ты же знаешь его характер, привычки, чем он может сейчас заниматься, что он еще умеет, кроме того, что доносить и предавать. Дай нам направление, и мы будем глубоко рыть. Ты отомстишь за друзей, а я получу награду.

Вазген обреченно, но все же отрицательно покачал головой:

— Ты прав только в одном отношении, — я действительно буду рад увидеть своего брата на виселице, хотя моей матери это не понравится и в могиле… Но с тобой работать не буду, запачкаться боюсь…

Мир-Джавад ударил его сильно кулаком в лицо и разбил ему нос и губу. Кровь тонким ручейком заструилась вниз, пачкая рубаху.

— Своей кровью запачкался! — злобно сказал Мир-Джавад. — Возьмите этого высохшего правдолюбца и поместите в такой райский уголок, чтобы каждую минуту вспоминал о своем отказе.

Вазген неожиданно для всех рассмеялся:

— Я каждую минуту буду вспоминать твою разъяренную харю и не будет для меня лучшего утешения, чем то, что я отказался помочь такому палачу, как ты, пусть даже для того, чтобы казнить другого палача, моего единоутробного братца…

По знаку Мир-Джавада инквизиторы уволокли старика из комнаты, а Мир-Джавад стал лихорадочно рыться в комнате Вазгена. Дай ему такую возможность, предоставь хоть час, в детстве, он был бы рад до родимчика, а теперь он искал лишь нить к поиску своего возможного обличителя и виновника смерти, попади он раньше в лапы не к нему, а к Атабеку… Долго искал Мир-Джавад и нашел: в его руки попалась старая выцветшая фотография, мельком взглянув на нее, Мир-Джавад собрался было отбросить в сторону, как вдруг одна деталь на фотографии привлекла его внимание, и его враз осенило. На фотографии были сняты молодой мужчина и молодая женщина в турецкой одежде. Однако не турецкая одежда заинтересовала Мир-Джавада: его привлекло то, что мужчина демонстративно надевал женщине красивое ожерелье с драгоценными камнями в золоте.

Мир-Джавад хлопнул себя по лбу:

— Тупица! Его отец же был ювелиром!

Довольно хохотнув, он забрал карточку, положил к себе в карман, шепнув по дороге охраннику:

— Устрой большой шмон, все ценное ко мне.

Атабек нервничал. Ряды сподвижников Гаджу-сана таяли с каждым месяцем. Газеты радостно и злорадно вопили об очередном разоблачении перерожденца. Атабек стал посылать Гаджу-сану дани в два раза больше обычного, отрывая от своей доли, получал ответные благодарственные телеграммы, но… успокоения не испытывал. Трон его шатался, и Атабек все чаще задумывался: кто же его раскачивает? И иногда в последние дни, после гибели Мирзы, чувствовал, что родной зять старается, Мир-Джавад.

«Пригрел змею на своей груди, — думал он, — на своей дочери женил… Неблагодарный… И убрать сейчас опасно, с Васо дружит. Уберешь Мир-Джавада, а Васо шепнет отцу, что, мол, Атабек свидетелей убирает, скрывает что-то, замыслил против Гаджу-сана… На чем-то нужно поймать зятька… То, что это он убрал мужа дочери, не вызывает сомнения, доказать трудно, даже Лейла его не подозревает. Глупенькая, думает: если не любит, значит — не ревнует. И не ревнует, а злобу затаил, как узнал, не удержался, выплеснул, а злоба человека, обладающего его властью, ядовита. Все чисто сделал, следов не найти, боится меня, значит, пока. А шофера, чувствую, упустил, землю роет, найти пытается… Пытайся, пытайся, мои люди тоже ищут. Здесь уж, — кто вперед найдет, а уж там извини-подвинься: шкуру с тебя спущу в прямом, а не в переносном смысле этого слова… Негодяй! Неужели на мое место метит? Васо дорогие подарки получает, долю имеет во всех махинациях этого паршивца, а сам и гроша в кармане не носит и не тратит… Родственничек, черт бы его побрал! Открыл его, продвигал по службе… После смерти собирался оставить ему в наследство свой пост… Ждать не хочет. Сейчас никто не хочет ждать. Все сразу подавай… Жаль, в столицу вызывают, некогда голову намылить щенку, сорок лет каких-то, мальчик, а ждать не хочет. Ничего, приеду из столицы, разберусь. Пусть не думает, что у меня подвалы хуже».

Вот когда Арутюн, единоутробный брат Вазгена, бывший агент Ренка, бывший агент Мир-Джавада, почувствовал на себе — насколько мощный, хорошо разветвленный аппарат инквизиции в силах разыскать свою жертву… Не прошло и дня после обыска у Вазгена, а сообщник Арутюна, ювелир, зарабатывающий не столько изготовлением новых украшений, сколько переделкой ворованных, сказал ему, что «трясут» все ювелирные лавки. Арутюн сразу понял, что Мир-Джавад его «вычислил», а узнав об аресте Вазгена, в первый раз пожалел, что вымолил в тот страшный день жизнь брата, в тот день жестокости и ненависти, когда он, как пес на поводке, вынюхивал все новые и новые жертвы среди своего народа, своих собратьев. Тогда ему отдали брата, досыта поиздевавшись над ним, но Арутюн потерял часть своего заработка, своей награды. И до сегодняшнего дня Арутюн никогда не жалел о единственном приступе жалости, вызванном тем, что ему приснилась умершая мать, никогда не жалел о потере части награды, но сегодня он затравленно проклинал свое легкомыслие. «Бежать!» — мелькало у него в мыслях, а жадность шептала: «ерунда, вывернешься, подожди два дня, когда Бабур-Гани приготовит деньги, большие деньги, миллионы, их так просто не снимешь со счета, ты сдашь ей добычу из разграбленного ювелирного магазина, а Гулям обещал, если я загоню „дуван“, он меня с моей долей переправит за границу с контрабандистами, а уж там я нырну так глубоко, что сам черт не достанет»…