По ту сторону нуля - Хаим Калин Страница 44

культуре, а по факту резидент СВР, с упоением ковырялся в носу. Между тем упражнение в «отоларингологии» для него, выкормыша рабочей окраины, дело обычное, передает растерянность, смятение чувств. Ведь работа укрепрайона шпионажа – кусок хлеба нелегкий. В особенности, когда английский и шведский резидента – на уровне солдатского разговорника. Стало быть, переводчик для генерал-майора – как поводырь для слепого. Но таковых, слава богу, в резидентуре, укомплектованной молодежью, хватает. Да и эка невидаль – безъязыкий! Еще недавно с рабфаком за душой шестой частью света командовали!

Юрий Кирпичев – один из считаных могикан грозного КГБ, протекция самого Крючкова, одноклассника его отца. Невзирая на седьмой десяток и квалификационные дыры, Юрий все еще в строю. Как некий памятник двадцатому веку, унавозившему русскую идею новейшего извода. Сделал свое дело и слушок, похоже, тиражируемый самим Юрием: Кирпичев – знакомец Самого…

Между тем неотесанность персонажа делу не помеха, хозяйство Кирпичева, принято считать, показательное. План по агентуре выполняется, смета – сальдо положительное, перебежчиков – нет. Куда ни смотри – голубое, как скандинавская Балтика, небо, даже о пенсии ни толстых, ни тонких намеков не слышно. Словом контора пишет, бухгалтер деньги выдает… Желающих обменять кроны на промышленные, а то и государственные секреты на подмандатной территории хватает.

Но со вчерашнего дня самонастраивающаяся рутина то ли забуксовала, то ли обрела пробоину. За тридцать пять лет службы Кирпичева столь необычного события, всей материей мутного, ему не припоминалось. Но самое неприятное – не отмахнуться от него и не замести под ковер. Ибо утаивание мутного кейса или даже присвоение ему неприоритетного профиля чревато непрогнозируемым. Ведь контрагент заявляет: в комбинации затронуты непосредственные интересы Кремля. При этом не уточняются, какие.

В подметной идее все не так. На памяти Кирпичева еще ни разу на разведку не выходило частное лицо, решая частную задачу. Причем действует столь жестко и профессионально, что воспринято резидентурой как себе равное. По всему чувствуется, что на той стороне – матерые пацаны, мобилизованные под частный проект. Причем именно частный, поскольку признаков контр-операций «коллег», местных или прочих, замечено не было.

Суть комбинации: обмен шведа Стеллана Юхансона, осужденного в России за преднамеренное убийство, сына гендиректора «Эриксон», на не очень внятного господина. Последний паутине известен, но в той же мере, как и игрок «Луча» Владивосток знаком массовому зрителю (команда второй лиги (ФНЛ). Самое интересное, он – русскоязычный иностранец, ни в России, ни в постсоветском мире последние тридцать лет не обитавший. Вишенка абракадабры – русофоб-очернитель, солидаризующийся со злейшими врагами России.

По прочтении сообщения, поступившего на один из электронных адресов резидентуры, считаным людям известного, Кирпичев поначалу разбирался, как служебный мейл оказался у той стороны. Но, ознакомившись с содержанием предложения, заложенного в секретный бокс – святая святых резидентуры – он хотел пропустить «проспект» через бумагорезку. Настолько его содержание и способ доставки казались несовместимыми, точно голубиная почта и мобильная связь.

В своем ли они уме? Похоже, путают московский Кремль с новгородским или вовсе бузят по приколу… На что рассчитывают, предлагая обмен в Финляндии на условиях самовывоза? Пересечение объектами финско-русской и русско-финской границ – забота принимающей стороны? Нелегально? Но главное, меняют кота в мешке, причем, не на шпиона, а на уголовника с двадцаткой строгача за душой.

Между тем опыт подсказывал генерал-майору: спустить на тормозах прокол системы безопасности резидентуры (засвечены мейл и бокс закладки) не получится. Центр должен быть немедленно оповещен с изложением сути и подноготной дела, сколько бы оно ни казалось безумным, ни на что не похожим. При этом он осознавал: уверенная поступь контрагентов – индикатор глубокого знания ими предмета сделки и точного расчета комбинации. В каждой строчке шпионского «письма о намерениях» сквозило: ваша, резидентуры, функция – передать наверх, главное – не затягивать; да, мы понимаем, что наш проект резидентуру подставляет, но по-другому подтолкнуть вас к ловле нужных мышей не вышло.

Кирпичев колдовал над готовой депешей с чувством, что нечто важное он выпускает из виду. Наконец, его пронзило: реляция в Центр о предложении обменять шведа, сына гендиректора «Эриксон», отбывающего в Мордовии двадцатку, на Алекса Куршина, публициста-русофоба, якобы прихваченного в Швеции частными лицами, ставит крест на его карьере – ветерана службы совкового призыва. Не потому, что неким контрагентом обнажены трещины в фасаде резидентуры, а потому что его, резидента, угораздило влипнуть в подлинно мутную историю. Ведь упоминание Кремля ничего собирательного не предполагает. В контексте кейса Кремль не что иное, как ВВП. С некоторых же пор (после убийства Немцова) имя Верховного все чаще сопровождают околичности при всеобщем понимании, в какие взаиморасчеты угодить можно, если сболтнуть лишнее. Коль контрагент задействовал эту фигуру, либо альтернатив не имел, либо сознательно обострил все риски. Но в результате он, Юрий Кирпичев, пересидевший в своем кресле нескольких директоров, оказался вовлечен в игру монарха, от которой за версту тянет интригой могильника.

Кирпичев вызвал по селектору своего заместителя полковника Глеба Сомова, куратора кейса «Юхансон-Куршин» и автора реляции в Центр. Дождавшись, соединения, сказал:

– Сам подпиши, Глеб. Как понимаешь, спросят в первую голову с меня....

***

Москва, АП (спустя два часа)

– Николай Степанович, полковник Селиванов, СВР. Соединить? – обратилась к Бондареву, советнику ВВП по силовому блоку, секретарша Тамара.

– Селиванов, Селиванов, дай бог памяти… – растерялся Бондарев.

– Он не раз звонил, давно, правда. Год, не меньше… – освежала начальственную память прилежная, ориентирующаяся в административных дебрях секретарша.

– А, этот… Тьфу, соединяй! – прорвало Бондарева, наконец.

– Здравия желаю, Николай Степанович, – бодро поприветствовал полковник.

– И вам не хворать… – скорее пробормотал, нежели озвучил здравницу Бондарев. Казалось, он все еще не определился с личностью собеседника.

– Как понимаете, звоню по поводу из ряда вон… – выдержав паузу, заговорил ветеран тамошнего и здешнего закулисья. – По просьбе Сергея Евгеньевича Нарышкина.

– Ах, да! – казалось, окончательно встроился в нужную рамку Бондарев.

– Сразу к делу, Николай Степанович, отмечу, необычном, хоть и давно вам знакомом… – деловито продолжил Селиванов.

– О Шукшине, что ли? – встрял Бондарев, пролив нотку тревоги.

– Куршине, – деликатно откашлявшись, поправил начальство Селиванов.

– Надо же, – сокрушался Бондарев, – Алекс Куршин. А ведь и трех месяцев не прошло, как я в его деле копался. Подумал еще: хорошо бы в архив. Ан нет – неугомонный… Да, – спохватился Бондарев, – стряслось что?

– Ничего нового: вляпался, как за ним это водится… – сообщил полковник. Тут же оговорился: – Стоит ли продолжать, ценя ваше время? Быть может, Куршин в черном списке? Понять надо… Говорите три месяца… С нашего экрана он исчез с момента его похищения в посольстве, с полгода как.

– Понятно. Вас, разведку, похоже, не оповестили, – откликнулся Бондарев, нечто взвесив. – В ночь под Новый год Куршин о себе заявил, точнее, засветился. Но явно с чужой подачи, до сих пор