Владимир Сверкунов - Тело призрака Страница 47

На сей раз его не оставили без внимания. Навстречу шел молодой подтянутый человек с черными, зачесанными назад волосами. Когда до него оставалось метров пять, Евгений вдруг понял, что этого юношу он видел несколько дней назад, правда, выглядел он намного старше.

– Вы все-таки решились, Якуб Алексеевич, – с восхищением промолвил журналист, протягивая молодому человеку руку.

Тот принял рукопожатие, причем ладонь его оказалась крепкой и пружинистой, и ответил:

– Больше всего мне нравится в вас, что все схватываете на лету! Впрочем, вы правы, я пошел на эксперимент. Боялся страшно, но теперь все позади, и результат налицо и, так сказать, на лице.

Он задорно засмеялся, и Ганченко присоединился к его молодому веселью. Он попросил Якуба Алексеевича сделать несколько снимков, и они полчаса бродили по разбитому вокруг здания парку, выбирая места для съемки. В один кадр попал даже Шарик – один из первопроходцев омоложения.

Ганченко с восхищением смотрел на почти идеальную фигуру ученого, свежую кожу лица без единой морщинки, ясные глаза. Немного поразмыслив, он, правда, с опаской предложил генетику провести простое испытание его физической формы. «Это оживит материал», – подумал Евгений.

Они отмерили шагами приблизительно сто метров, и ученый по взмаху руки журналиста побежал, благо, он был в спортивном костюме и кроссовках. Ганченко успел сфотографировать его и засечь на секундомере в мобильном телефоне время, понадобившееся бегуну на преодоление дистанции. Оказалось, что тот пробежал стометровку чуть больше, чем за одиннадцать секунд – отличный для бывшего старика результат!

Наконец, они вошли в здание, поднялись в кабинет директора, и Ганченко стал выспрашивать у ученого подробности удачно прошедшего омоложения.

– Отмечали ли вы какие-то неприятные ощущения? – поинтересовался он.

– Понимаете, я выпил эликсир – двадцать капель на стакан воды – вечером, перед сном, – стал рассказывать Якуб Алексеевич. – Спал нормально: оказалось, что наш препарат к тому же обладает расслабляющим действием. Снов не помню, хотя было что-то светлое и даже яркое. Утром, несмотря на опасения, сразу же пошел к зеркалу и понял, что эксперимент завершился, так сказать, викторией. За ночь организм почти полностью перестроился. В течение вчерашнего дня кожа еще больше натянулась, исчезла жировая прослойка, прибавилась мышечная масса, улучшилось зрение.

– А каких грехов вы сильнее всего опасались перед тем, как решиться на прием эликсира? – прямо спросил журналист.

– Все они обычные, так сказать, человеческие, – задумчиво отозвался ученый. – По молодости, – он вдруг засмеялся, вспомнив, что такие слова звучат весьма странно из уст юного человека, – хотя правильнее сказать – по прежней молодости я весьма активно увлекался женским полом и разбил немало сердец, прости меня, Господи! Став постарше, попивал, пока всерьез не увлекся наукой. Ну и был безбожником, атеистом. Букет, так сказать, что надо!

– И, тем не менее, эти грехи не оказали существенного влияния на процесс омоложения? – произнеся эту фразу, Ганченко ощутил всю ее казенность и неприменимость к сегодняшнему событию, которое представлялось настоящим чудом.

– Выходит, что так, – коротко подтвердил Якуб Алексеевич. – Думаю, и вам не нужно бояться, поэтому еще раз предлагаю попробовать эликсир.

И вновь Евгений замер. После знакомства с ученым и чудодейственным средством его опять стала преследовать старая история: ее он считал самым страшным грехом в своей жизни.

Тогда после окончания университета он только начинал работу в журналистике в газете одного из областных центров. Почти сразу же подружился с художником Геной – парнем примерно такого же возраста, правда, уже успевшим обзавестись семьей. Они были неразлучны, и однажды, когда сидели в фойе ресторана напротив зеркала, Евгений вдруг заметил, что видит отражение только своего друга, и у того, как подтвердил Гена, возникла точно такая же оптическая иллюзия. Получалось, что, глядя в зеркало, Ганченко идентифицировал себя с Геной, а тот себя – с Женей. Полноту иллюзии подкрепили движения, о которых они стали договариваться по ходу. Скажем, оба клали левые ноги на правые, и отражение делало то же самое, хотя каждый видел не себя, а другого. Этот с виду забавный эпизод, тем не менее, очень повлиял на их взаимоотношения: ребята будто стали одним целым, и Евгений частенько думал, что ничего бы не пожалел для своего друга.

Такой случай вскоре представился. Женя влюбился в студентку местного университета и скоропалительно женился. Они стали проводить время семьями, и однажды Ганченко пришла в голову идея: если их дружба с Геной столь безгранична, то почему он не может поделиться с ним самым дорогим – своей молодой женой, к которой, как он видел, друг питал очень теплую симпатию. Философской основой такого жеста была идея отказа от любой и всяческой собственности, будь то даже близкий человек, ради чистой и беззаветной дружбы. Перед ними маячили глубины вселенского единения, что в какой-то мере подогревалось модным в то время движением хиппи с их лозунгом: все, что тебе надо – любовь!

Он поделился этими мыслями с Геной, однако тот поначалу встретил их в штыки. Но все же друзья как-то невзначай стали обсуждать идею, и она постепенно приобретала жизненные контуры. Они начали мечтать о большом доме, где смогли бы поселиться семьями и вести общую жизнь без каких-либо намеков на собственность – все было бы общим: и сам дом, и мебель, и одежда, и жены, и дети.

Все случилось в тот вечер, когда две семьи решили отметить новоселье в мастерской, которую, наконец, выделили художнику. Разгоряченные вином, сладко-томным ароматом сандаловых палочек, привезенных супругой Гены из Индии, и ее откровенно-зажигательным танцем, происходившим из той же страны, они начали сбрасывать с себя одежду, и, оставшись в чем мать родила, слились в страстных объятиях – каждый с чужим супругом. Все стоны, охи и вздохи той ночи – и его собственные, и друга, и обеих жен отпечатались в сознании Ганченко на всю жизнь.

Утром они поняли, какое совершили страшное грехопадение. Человеческая природа, диктующая: «это – мое!», – оказалась сильнее. Отказаться от собственности не удалось никому. Евгения, как, наверное, и всех остальных участников оргии, переполняла животное чувство ревности. Они, почти не разговаривая, разошлись парами и с тех пор старались избегать друг друга. Как дым сандаловых палочек, растаяла и дружба двух молодых людей.

Прошло какое-то время, и оба брака распались: супруги так и не смогли смириться с взаимной изменой.

В кабинете директора института видение самого страшного в жизни греха вновь посетило Евгения, и он в очередной раз задал себе все тот же вопрос: помиловал его Бог или нет?

Ганченко, наконец, выплыл из темных вод воспоминаний, сфокусировал свой взгляд на Якубе Алексеевиче и вежливо отказался:

– Извините, но пока я все-таки не готов воспользоваться вашей добротой и эликсиром.

– Ну что ж, – ответил тот, – дело хозяйское. Но помните, я всегда готов оказать вам эту услугу.

Домой Евгений возвращался подавленным, хотя и имел в руках новый сенсационный материал.

4

Матвей Павлович еще несколько раз встречался с лидером антиглобалистов Носовым, прежде чем между ними установилось полное взаимопонимание. Иван Михайлович поначалу сомневался в эффективности плана, предложенного «ленинцами», как он про себя называл новых партнеров. Слишком просто все выглядело: перестаем покупать товары определенной компании, и она почти немедленно идет ко дну.

Вокруг этого и крутились их споры с Матвеем Павловичем, облеченные, правда, в форму благочинных дискуссий, ведь оба были интеллигентами, что называется, до мозга костей.

– У каждой транснациональной корпорации есть определенный запас прочности, – убеждал Носов. – И нам трудно судить, сколько времени она сможет выдержать спад в продажах.

– Это легко посчитать, – парировал собеседник. – Критическим становится рубеж в семь-десять процентов от объема реализации. А после наступает, если можно так выразиться, лавинообразный форс-мажор. Не хватает средств на закупку сырья, выплату зарплаты, перечисление налогов. Таким образом, если продажи сокращаются на десять процентов, то последствия проявляются после истечения жизненного цикла изделия – от оплаты и получения сырья до поставки в торговлю. Обычно это занимает от двух недель до месяца. Но в случае, когда удастся урезать реализацию продукции на четверть или даже на треть, то хватит нескольких дней – меньше полумесяца, – чтобы посадить компанию на мель.

Он сделал паузу, чтобы Иван Михайлович смог переварить услышанное, и вдруг спросил:

– А вы знаете, с чего началась Великая депрессия в Соединенных Штатах в тридцатые годы?