Энди Оукс - Глаз дракона Страница 47

Спроси его… спроси его.

Второй раз её поступки диктует сон, и оба раза — про Бобби.

— Расскажи мне про Бобби.

Этот вопрос встряхивает Пиао. Он чувствует в нём что-то большее, чем вопрос, и большее, чем предостережение.

— Они с Хейвудом по роду занятий имели доступ ко многим реликвиям культуры…

Старший следователь выставляет ладонь, в центре лежит монетка с дыркой.

— …точно не знаю, что они могли брать, но такие Минци находят в захоронениях императоров и древних могилах. В таких местах лежит много артефактов, которые хоронили вместе с императором, чтобы те обеспечивали ему достойную жизнь после смерти. У меня есть знакомый в Бюро Сохранения Культурных Реликвий. Такие дела они расследуют очень плотно. На следующем же самолёте туда вылетит группа экспертов для расследования…

Он улыбается. Усталость просвечивает в его лице дольше, чем допустимо.

— …у Бюро Сохранения Культурных Реликвий большой бюджет, они не будут зависеть от договорённости с пилотом ценой в пару блоков «Мальборо» и несколько бутылок «Сазерн Комфорт».

Барбара берёт монетку с ладони, пальцем обводит по краю.

— Сколько ей лет?

— Тысячи две. Может, больше.

Он даже не моргает. Старший следователь забирает монетку.

— Бюро работает тщательно, их расследование многое нам скажет. Я до сих пор не знаю роль Е Ян, и остальных… четверых, убитых дважды. В отчётах по девушке ничего толком нет, с ней совсем неясно. Остальные четверо торчат сорниками на рисовом поле, не похожи они на часть этого сценария. Может, со временем мы узнаем их историю.

— У меня тоже есть связи. Я попрошу американского посла собрать досье на Е Ян и её семью. Мне не хотелось с ним связываться. Наверно, я обманывала себя мыслями, что Бобби и его девушка ни в чём не виноваты. Что их смерть — ужасная ошибка. Что их втянули во что-то против воли…

Она выглядывает в иллюминатор, огни приближаются, уже можно видеть подробности. Улицы. Дома. Жизни.

— …но монета расставила точки над ё, правда?

Всё равно спрашивает. Тоже форма отрицания. Пиао хочет её спасти. Он не отвечает.

Спроси его… спроси его.

Барбара осматривает кабину. Старший следователь избегает её взгляда, отчёт горит у него в кармане, и с ним ощущение того, что он знает следующий вопрос.

Спроси его… спроси его.

— Но вы что-то скрываете от меня про Бобби, так?

Сейчас она узнает, чего стоит обещание из сна. Прочитать отчёт у неё не получится, но он всё равно даёт его ей. В такие моменты не хочется, чтобы руки были свободны, надо во что-нибудь вцепиться.

— Пань, который изучал трупы, Бобби и остальных… там были некоторые моменты, по которым он хотел проконсультироваться со специалистом. Прояснить некоторые аномалии. Вскрытие… то, что он нашёл, выходило за пределы его знаний…

Ей становится нехорошо, где-то внутри растёт температура.

— …в институте Паня был профессор, теперь он правительственный советник в Пекине…

Места не хватает, вот он, край пропасти, и пальцы ног уже висят в воздухе. Губы у Пиао высыхают.

— …большую часть отчёта сложно понять. Наши профессора медицины, уверен, похожи на ваших, они пытаются объяснить всё так, чтобы никто не понял…

Она пытается засмеяться, получается нервный кашель.

— …в отчёте есть вывод. Четверо, которые были в Гундэлинь, и которых должны были казнить, он определил, что их застрелили. Но входные и выходные отверстия пули замаскированы увечьями. Кто-то пытался скрыть причину их смерти. Пань это упустил, что было несложно в тех обстоятельствах…

Её взгляд прикипел к нему. Она пытается подготовиться к боли. Пиао набирает полную грудь воздуха, острого, как зазубренное лезвие.

— …и эти четверо, и другие, включая Бобби. Анализ показал, что они были под анестезией. Опиаты. Снотворное. Все пережили обширные медицинские процедуры…

Сердце у него в груди бьётся молотом. Его эхо отдаётся в среднем ухе, в висках. Каждое слово пробивается через эти залпы.

— …Бобби, Е Ян, Хейвуд, Цинде, профессор заключил, что их смерть наступила в результате этих процедур. Что им дали умереть на операционном столе в ходе насильственного хирургического вмешательства. Увечья должны были скрыть этот факт от нас и затруднить опознание.

Глаза Барбары, их цвет меняется от бирюзового до шиферно-серого, в них бьются тысячи вопросов.

— Медицинские процедуры. Насильственное хирургическое вмешательство. Не понимаю. Что вы говорите, что говорит этот профессор? Что же это за такие операции?

Старший следователь изнутри прикусывает губу. Распутывает клубок слов. Выплёвывает их…

— Их органы, их удалили. Удалили в ходе хирургической операции. Удаляли систематически.

Пиао утирает блевоту с губ. Тряпка жирная, от неё крылья тошноты бьют ещё чаще. Горячая рука ложится на плечо. Запах алкоголя, конфет и микстуры от кашля прорывается через вонь желчи.

— Вот, Босс, попейте. Мы решили открыть бутылочку. Оцените, как там всё расписано на этикетке…

Старый добрый «Сазерн Комфорт». Старший следователь ухватывает бутылку за узкое горлышко и крепко прикладывается. Яобань хлопает его по спине.

— …а этот пилот профессионально закладывает за воротник. Полбутылки. Три глотка, и полбутылки как ветром сдуло. Жажда Императора.

Чжи-8 набирает высоту. Трясётся. Пиао трясётся. Ещё раз прикладывается. Подслащенный напалм. Он прижимается к задней переборке. Сердце Чжи-8 стучит прямо ему в спину.

— Ну что, Босс?

Кивает в середину кабины, где Барбара Хейес… глаза её смотрят сквозь сталь и годы. Пиао не хочется слов. Слова. Но может они успокоят тошноту.

— Я сказал матери, как убили её сына. Сказал матери, что он умер на операционном столе…

Ещё глоток. Жар его растекается в голове.

— …сказал матери, что ему вырезали органы.

Яобань берёт бутылку.

— Это было в отчёте профессора Паня?

— На последней странице?

Пиао кивает. Голова плывёт, как собака в канале.

— …Извините, Босс. Сроду в жизни не читал последние страницы. Всегда думал, что там пишут херню.

Чжи-8 проваливается. Пиао ещё крепче вжимается в перегородку. Сердце стучит в такт с пульсом ротора.

— Эта последняя страница удалась.

Соскальзывая на железный пол, старший следователь ведёт по серпу сварного шва пальцем.

— Босс, о чём мы говорим? Операции. Вырезали органы. Похоже на безумие какое-то.

Пиао берёт бутылку. Допивает. Втыкает в этикетку. Представляет себя жуком, ползущим по громадному старому дому. Исследующему старый добрый пароход. Отваливающий от берега старой доброй Миссисипи.

Похоже на безумие.

Снаружи, за железными пределами Чжи-8 пролетает земля. Бесформенная пустыня, пограничные территории, истыканные электрическими пометками деревень, посёлков, городов. Полёт из безумия в нормальный мир. Из безумия… земли северо-востока, дальнего севера. Земли безмолвных слёз. Неуслышанных криков.

ПИНФАН.

— Мы пролетали над этой деревушкой. В тридцати километрах от Харбина. Теперь её едва ли заметишь. Здания, одни здания. И безумие.

Бутылка выскальзывает на пол, разлетаясь взрывом прозрачных осколков.

— Они там ставили эксперименты на людях. Заражали их смертельными вирусами. Медленно замораживали. Наблюдали длительные последствия обморожения. Расчленяли живыми. И в сознании. Вырезали у них органы.

— Пинфан, секретная японская исследовательская база в последнюю войну. Вы о нём говорите, да, Босс?

Достаточно посмотреть в глаза. Старший следователь может обойтись без слов. Обойтись без кивка.

— Вы говорите, над телами ставили эксперименты, как там? Резали их, пока они ещё были, блядь, живыми?

Пиао поднимается на ноги. По стеклу идёт в середину кабины… к Барбаре.

— Очередной Пинфан, — всё, что он говорит. Страна безмолвных слёз. Страна неуслышанных криков.

Она молчит. Всю дорогу до Нунцяо… стальные крылья непрерывно молотят воздух. Они с Пиао сплели пальцы. Иногда она давит, до белых костяшек; иногда расслабляет руку.

Единственный барометр её чувств. Рука и слёзы. Его мать, его жена, теперь Барбара. Женщины, бездонный колодец слёз. Он часто пил из него.

Машина ждёт на взлётной полосе. Они садятся назад, она по-прежнему держит его за руку, не осмеливается выпустить. Ей кажется, будто только эта рука, как якорь, держит её на месте. И каждый раз, как они встречаются глазами, происходит вспышка. Как солнце, упавшее на воду.

В коридоре Цзин Цзян темно. Тихо, слышно только дыхание города. Звук ключей, поворачивающихся в замке, утешение. Внутри комнаты колышутся занавески, болтаются, как воздушные змеи, привязанные к земле верёвочкой.