Андрей Константинов - Изменник Страница 5

Впрочем, это казалось совершенно невозможным… Но в семьдесят восьмом году победил на всесоюзном студенческом конкурсе «Салют, фестиваль» и неожиданно для себя поехал с молодежной делегацией на Кубу. После этой поездки получил предложение работать на центральном телевидении. Это было почти невероятно! Невозможно!… Он долго не мог прийти в себя, а когда все-таки осознал, что произошло, сказал бессмертную фразу О. Бендера: «Сбылась мечта идиота!»

До самого переезда в Москву, до получения корочек Гостелерадио СССР, ходил окрыленный, счастливый, сам себе не верил. Казалось, что все это сон, сказка про Золушку, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим — умным и талантливым, который действительно этого достоин, а его, выпускника Бонча, пригласили по ошибке, по некоему недоразумению, но скоро это недоразумение разъяснится и ему скажут: извините, ошибочка вышла… желаем вам успехов в народном хозяйстве.

Никакой ошибки, однако, не было. Пригласивший его Виктор Ножкин (он в ту пору был уже спецкором и заместителем секретаря парткома ГосТР по идеологии) безошибочно разглядел в Мукусееве перспективного тележурналиста.

Очень скоро пришло понимание, что мир советского ТВ — мир косности и цензуры, его апофигей — «А ну-ка, девушки!», а КВН — верх свободомыслия. Но другого ТВ просто-напросто не было… и если ты хочешь делать «чудо телевиденья», то можешь делать его только здесь.

…И все-таки, все-таки, все-таки это была чудовищно интересная и захватывающая работа. И если бы в «демократическом» девяносто первом у Мукусеева спросили: а не жалеешь, Владимир, о своем выборе? -он бы ответил: нет, не жалею.

По— настоящему с Ножкиным, они подружились в Афгане. Шел 86-й, страна ждала перемен… и вела затяжную, бессмысленную войну в Афганистане. Войну называли «исполнением интернационального долга». Из Афганистана возвращались психопаты, герои, инвалиды и гробы. Страна узнала выражение «груз 200»… Владимир рвался в Афган, рвался посмотреть своими глазами, что же такое там происходит. Он несколько раз пытался пробить командировку в Афганистан, но каждый раз его заворачивали. Однажды он заговорил на эту тему с Виктором. Ножкин выслушал, ничего не ответил, но через три дня позвонил, сказал: летим в Афган. Вместе будем фильм делать… Сказал -и рассмеялся.

…Колонна шла по реке. Рек в Афгане мало, а те, что есть — мелкие. Если вдруг встретится глубина метр — считай, омут. Колеса БТР разгоняли волну, бойцы сидели на броне, жарило солнце, в воде были видны желтые, обкатанные камни. Иногда среди камней оказывались плоские итальянские мины. Они тоже были желтого цвета и разглядеть их в потоке, среди камней, было невозможно. По речкам ездили потому, что на дорогах (вы знаете, что такое афганские «дороги»?) мин было еще больше… Палило солнце, бэтээры, похожие на огромных водяных жуков, ползли по реке. За ними тянулся черный выхлоп с запахом солярки. Владимир и Виктор сидели вместе с бойцами на броне четвертой в колонне машины.

В ста пятидесяти метрах впереди с грохотом взметнулся вверх столб воды, встал на попа головной жук. С его брони разлетались в стороны фигурки в хаки и шляпах, водяной столб сиял на солнце так, что резало глаза. Он был очень красив, в нем сверкала радуга… Все замерло — радуга, столб, БТР… время остановилось. Потом БТР медленно-медленно упал вниз, сверху на него обрушились тонны воды. Радуга погасла.

Ножкин закричал: «За мной!» — и, спрыгнув с брони, побежал к берегу. Владимир с секундной заминкой тоже спрыгнул вниз. На груди у него висел тяжеленный профессиональный магнитофон «Награ», в руке — кофр с кинопленкой… Он спрыгнул, взметнул фонтаны брызг… Прыжок с грузом, с двухметровой высоты брони, отозвался легким уколом в позвоночнике, но Владимир не обратил на это внимания, побежал к берегу.

— Куда? — закричал сзади командир взвода старший лейтенант Мотыль. — Куда, идиоты? Весь берег в минах! Подорветесь к е… матери!

Владимир остановился… А Витька уже бежал по берегу к месту трагедии с треногой для кинокамеры на плече.

— Подорветесь к черту! — надсадно кричал Мотыль. До берега было всего полтора метра. Владимир вздохнул и рванулся вперед. Он бежал и ощущал каждое свое соприкосновение с землей. Бухало сердце, а в голове тоненько пульсировал страх. Он физически ощущал вес своего тела, отягощенного магнитофоном, бобинами пленки и бронежилетом. Ему очень хотелось стать невесомым, парить над землей. Ему было стыдно за свой страх и очень противно от того, что он пытался ступать в те места, где обозначались мокрые следы Виктора… А Виктор бежал и, кажется, совсем не думал об итальянских и израильских гостинцах в афганской земле… Или все-таки думал, но гасил страх?

Они провели в Афгане больше месяца, отсняли километры пленки и сделали свой фильм. А потом пять раз переделывали его, вырезая по требованию цензора все то, что могло хотя бы полунамеком приоткрыть правду об Афганистане и «интернациональном долге». Они матерились, резали и монтировали, монтировали и резали, они пытались спасти фильм, донести до зрителя хотя бы крупицы правды… фильм все равно лег на полку.

Вот там, в Афганистане, Владимир и Виктор и стали друзьями… и оба запомнили маленькую радугу в водяном смерче, и вставший на попа БТР, и свой бег по заминированному берегу безымянной речушки…

Владимир подъехал к дому, заглушил двигатель и некоторое время сидел неподвижно. В ушах звучал Галин голос: «Виктор пропал, Вовка… Ты слышишь? Он пропал».

Владимир поднял стекло, вытащил ключи из замка зажигания и сделал движение, чтобы вылезти из машины — позвоночник прошило раскаленной иглой.

Первое официальное сообщение об исчезновении Виктора и Геннадия прозвучало в вечернем выпуске программы «Время». Сначала диктор рассказал о новых назначениях в правительстве СССР и руководстве Москвы — в те дни победители праздновали победу над путчистами и постоянно делили портфели. Потом про стихийный бунт в ИТК в Мордовии. Потом про не правильную политику лидера Ичкерии Джохара Дудаева… И, наконец, он сказал:

— Тревожное сообщение пришло к нам из Югославии. Двое наших товарищей — журналист Виктор Ножкин и оператор Геннадий Курнев — пропали в районе боевых действий между сербами и хорватами. Это произошло первого сентября, во время выполнения нашими коллегами редакционного задания. С тех пор никакой информации о Викторе Ножкине и Геннадии Курневе не поступало. Обстановка в районе сербско-хорватского конфликта продолжает оставаться весьма напряженной, поиски там весьма затруднены. Однако советское посольство в Югославии, наши коллеги из разных стран мира и правительство Югославии сразу же приняли все возможные меры к розыску.

На экране возникла сильно упрощенная карта бывшей Югославии, потом фотографии Виктора и Геннадия, потом кадры их последнего репортажа, снятого 28-го августа и переданного в Москву накануне их следующей «прогулки» на фронт…

Диктор лгал — никто не предпринимал никаких «мер к розыску» до тех пор, пока не забила тревогу Галина Ножкина.

Владимир смотрел кадры последнего репортажа, видел Витькино лицо, слушал его голос и думал: неужели, действительно, это последний репортаж? Верить в это не хотелось. Невозможно. Он попытался отогнать эти мысли, задавить их… Он сосредоточился на картинке, но она вдруг пропала, и на экране вновь появился диктор со скорбным лицом.

— Руководство Гостелерадио СССР со своей стороны предпримет все возможное для скорейшего розыска Виктора Ножкина и Геннадия Курнева.

Диктор сделал паузу, посветлел лицом и сказал:

— А теперь информация из северной столицы. В самые ближайшие дни город на Неве вновь вернет свое историческое название, данное ему Петром Великим.

На экране появился шпиль Петропавловки, а потом физиономия Собчака… Владимир выключил телевизор. Снова вспомнился Афган и Витькина безрассудная смелость, прыжок с брони и голос: «За мной!…» Где ты сейчас, Виктор?

Еще утром, когда не было никаких официальных сообщений, Владимир позвонил Галине Ножкиной:

— Галка, чем я могу помочь?

— Да, собственно, ничем…

— Да подожди, Галка. Я ведь не только журналист, я еще и депутат Верховного Совета. Не хрен собачий. — Галина вздохнула, после паузы сказала:

— Что же ты сделаешь из Москвы? Ты извини, Володя, что я вчера так по-бабски, истерично тебе позвонила… Это все на нервах, на эмоциях. Я уже переговорила с нашим послом — они обещали принять все меры — возможные и невозможные. Я думаю, ребята быстро найдутся… Я в это верю, Володя… Я в это верю. Все будет хорошо.

От слов Галины веяло шаманством, самозаклинанием… Но от них веяло и убежденностью, верой. Внезапно он подумал, что она права, что ей сердце подсказывает… И вообще, не такой Витька мужик, чтобы пропасть ни за грош. Не может этого быть. Нет, не может. И ребят, действительно, скоро найдут.