Николай Гуданец - Охота на охотника Страница 5

– Вот уж не знала, что у тебя такие таланты.

– Это со мной в первый раз, – признается Алина. – Правда, Кравцов мне много рассказывал о таких вещах. Он ими страшно увлекается. Ну, ты знаешь, Кастанеда и все такое.

Однажды я видел ее бывшего мужа, Кравцова, он заходил за какой-то книжкой и застал меня в гостях у Алины. Очень неприятный тип, надутый и манерный. Бороденка, редеющие длинные патлы, очки с толстыми линзами. Он балуется литературой, вроде бы непризнанный гений, сутулый, как рыболовный крючок. Никак не пойму, что Алина в нем нашла.

– Просто магия какая-то, – восхищенно говорит Регина. – Ведь все сходится, все, ты понимаешь? Вешалки, охота. Да тебя по телевизору надо показывать.

Алина отмахивается от такой блистательной перспективы.

– Ну и что нам теперь делать? – спрашивает она. – Это ведь не шуточки.

Мне приходит в голову, что она может настроиться не только на Регину. А ну как она возьмется за меня и увидит в своем сером тумане то, что знать никому не полагается? Если Алина узнает, кто я такой на самом деле, узнает хоть что-то о группе «Карат», я ведь ни за что не смогу поручиться. Ведь неизвестно, как она распорядится этой информацией. Маленькая спазма тревоги и неуверенности начинает ворочаться у меня в груди. Ситуация совершенно бредовая, но с далеко идущими последствиями. Сможет ли Алина промолчать? Самое грозное слово, которое я знаю, это – «утечка». Стоит ему прозвучать, весь «Карат» вскидывается по тревоге и не знает ни сна, ни отдыха, пока не заделает брешь в броне своей секретности, а проще говоря, покуда те, кто распустил язык, не замолкнут навсегда. Я помню крупную утечку позапрошлого года и тарарам, который поднялся из-за нее. Об остальных случаях могу только догадываться, в однообразии почерка мой «Карат» нельзя упрекнуть. Это вправду не шуточки. И пощады тут не будет никому. Не будет ни следствия, ни разбирательств, ни доводов, ни объяснительных, один только голый приговор, да и о нем узнAешь только в момент исполнения. «Карат» он и есть «Карат». На себя мне наплевать, я давно понял, что добром не кончу, и на том успокоился. Но Алина…

3

Чай выпит, в комнате густо висит табачный дым. Мы уже по третьему разу обсуждаем одно и то же, извечный русский вопрос, что делать.

4

Утро, без двух семь. Я старательно разминаюсь, потягиваю каждую мышцу, каждую жилочку. Гибкость, главное – гибкость. Можно гнуть кочергу, ломать пятаки, но в критической ситуации от этого мало проку. Побеждает не сильный, а ловкий. Впрочем, силушкой меня природа тоже не обделила, хотя, когда я одет, это не слишком бросается в глаза.

Телефон звонит долгим, требовательным звонком, это межгород. Контрольное время. Сажусь за стол, придвигаю бумагу и ручку, снимаю трубку.

– Здравствуй, мой дорогой, – слышу я голос Командора в ответ на мое «алло». – Я тебе звонил вчера часика в три, но не застал. Второй день до тебя дозваниваюсь.

– Да я кручусь тут помаленьку. Дела, заботы одолели, – объясняю я, записывая цифры – 3 и 2.

– Ты не забыл, что шестого у нашего друга день рождения? Поздравь его от меня.

– Обязательно.

– И передай привет Володе, непременно, не забудь.

– Хорошо, передам, – заверяю я.

– Вот и чудненько. Ну, будь здоров, – и мой шеф кладет трубку.

Я смотрю, что там получилось у меня на бумажке. Три, два, шесть – номер ячейки в камере хранения, 326; Володя – вокзал. Отправиться туда я должен тотчас. Код цифрового замка обговорен заранее.

Поджигаю скомканную бумажку и кидаю в глиняную пепельницу. Она сгорает, попыхивая синими язычками, я измельчаю комок пепла спичкой. Береженого и бог бережет.

День рождения – это серьезно, очень серьезно. Давненько мне ничего подобного не поручали. Значит, в камере хранения меня ждет черный атташе-кейс, в нем красная папка и кассетный магнитофон. На тот случай, если замок забарахлит и придется вскрывать ячейку, а такое изредка случается, я должен знать содержимое чемоданчика, иметь при себе ключик от него и запасной паспорт.

Когда Командор просит поздравить кого-нибудь с днем рождения, виновнику торжества не приходится ожидать ничего хорошего. Уж не в восьмом ли квадрате живет именинник?

Позавтракав, я еду на вокзал, забираю чемоданчик и возвращаюсь домой. Позади чисто, меня пока еще не подстраховывают.

За ночь распогодилось, небо ясное и словно бы начинает пахнуть весной. Необычайно теплая зима выдалась в этом году.

Контрольный волосок на двери в полном порядке. Вхожу, тщательно запираю замки, раздеваюсь и усаживаюсь на диван. Я не спешу, не любопытствую, не позволяю себе нервничать. Я спокоен. Я спокоен, черт подери. Абсолютно спокоен. Вот так.

Ключ от кейса у меня имеется давно, с тех пор, как меня поселили в Риге. Отпираю замок, распахиваю крышку и вынимаю обычный с виду магнитофончик «Электроника-321». Он немного тяжелее, чем полагается. Достаю из выдвижного ящика отвертку, вывинчиваю винты задней крышки. Шлицы у них изрядно покорежены, поскольку такая процедура производилась не раз. Снимаю крышку, оклеенную изнутри поролоном. Внутри магнитофона нет положенной ему электронной и механической начинки. Вместо нее в специальных углублениях лежат длинноствольный револьвер и глушитель. В барабане семь подарков ко дню рождения калибра 7,62, токаревские образца 1930 года, но с револьверными закраинами.

Беру оружие за рукоять, и оно сразу сливается с моей ладонью всей своей удобной, солидной тяжестью. Внешне револьвер почти неотличим от «Кольта-Кобры» 41-го калибра, несмотря на свое тульское происхождение. Это мой старый приятель, он подогнан к руке, ежемесячно я упражняюсь в стрельбе из него на одной из баз «Карата», что под Ленинградом. Я хорошо знаком с его повадками. Как и большинство револьверов, он бьет чуточку правей и выше точки прицеливания. Профессионалы пользуются только своим, пристрелянным оружием, и я не исключение.

Выпотрошенный корпус магнитофона отправляется обратно в кейс. Я развязываю тесемки, открываю красную папку и углубляюсь в ее содержимое.

Первая неожиданность – пустой конверт, не отправленный и не запечатанный, с надписанным адресом в Таллине. Значит, мне придется ехать в Таллин, по 12-й магистрали. А вот и план города, кое-где на нем условные пометки, римские единица, двойка и тройка. Вот доверенность на вождение автомобиля «ВАЗ-2104», с эстонским номером, выданная Семенову Л. В., техпаспорт и ключи. Вот фотография мужчины средних лет и неопределенной наружности, заурядный общеславянский типаж, на обороте размашисто начертано: «Другу Леше от Юры». Вот карта-двухверстка местности к юго-западу от Таллинна, за такую карту любой охотник продал бы душу дьяволу, но она считается секретной и в магазины не поступает. На ней пометки: красный кружок и два синих треугольника. Наконец, в папке завалялся мятый клок оберточной бумаги, испещренный карандашными каракулями. Кто-то производил нехитрые подсчеты. Несколько чисел подчеркнуты – 1701, 1716, 1805, 1903. Таким образом, я должен в 17.01 сесть за руль «ВАЗ-2104», машина ждет меня в точке II. Моя же «Самара» будет припаркована заблаговременно в точке I, и о ней позаботится звено обеспечения. В 17.26 встречу друга Юру в точке III, затем в 18.05 буду в районе красного кружочка, а в 19.03 – возле синих треугольников. Плюс-минус пять минут, естественно.

Обеспечение готово, теперь мой черед. На душе у меня муторно. Как всегда, я не знаю и никогда не узнаю, чем вызван приказ Командора. Механизм «Карата» поставлен на боевой взвод, невидимки из таллинской и рижской резидентур сделали свое дело и ушли за кулисы. Они не знают меня, я не знаю их, в этом соль и принцип работы. По существу, между мной и пулей-дурой нет особой разницы. Муторно мне, ох, как муторно. Совсем не того я хотел от жизни.

Семенов так Семенов. Я достаю из тайника документы, перебираю их. Отыскиваю паспорт и водительские права на эту фамилию.

Двигай, Семенов, помаленьку. Дерьмовая у тебя работа, парень, грязная и небезопасная. Не кончится это добром, Семенов. Вспомни, о том ли ты мечтал на заре туманной юности… Эх, Семенов-Семенов.

Пяти минут достаточно, чтобы расставить контрольки на тайничках, в шкафу, на чемодане. Все готово, можно ехать. Сажусь на тахту, придвигаю телефон и набираю домашний номер Алины. Трубку берет она.

– Здравствуй, это я.

– Привет, – мурлычет Аля. – А я как раз о тебе думала.

Чувствую, как она потягивается, стоя в коридоре возле телефона, теплая и шелковистая под стареньким махровым халатом.

– Сегодня весь день мотаюсь по делам, – сообщаю я. – Прямо допоздна.

– Угу. А после поздна?

– Это будет часов в двенадцать.

– Чудненько. Заходи, чаем напою.

От одного только ее голоса во мне начинает ворочаться вязкий, муторный кипяток желания. Прикрыв веки, я вдруг вижу ее распростертую, с закинутыми за голову руками, и слышу ее короткий, словно бы недоумевающий стон.

– Хорошо, – говорю я. – Обязательно заеду.