Фредерик Форсайт - Четвертый протокол Страница 5

Услышав воркование голубя, Филби встал и подошел к большой клетке в углу. Ее обитатель сидел с перевязанной лапкой. Филби обожал живность, начиная с лисы, которая жила у него в Бейруте, и кончая канарейками и попугаями, которых держал здесь, в этой квартире. Голубь, прихрамывая, двигался по клетке. Забинтованная лапка замедляла его движение.

– Ничего, старик, – сказал Филби, – скоро мы снимем повязку, и ты снова сможешь летать.

Он вернулся к столу. В сотый раз он повторил себе, что доклад должен быть написан хорошо. Генеральный секретарь был не тем человеком, которому можно было перечить и которого можно было осмелиться обмануть. Кое-кто из командования ВВС, устроившие в 1983 году неразбериху с южнокорейским самолетом, по его личному распоряжению закончили жизнь в вечной мерзлоте Камчатки. Хотя у Генерального были проблемы со здоровьем и часть времени ему приходилось проводить в инвалидной коляске, он все же оставался бесспорным главой Союза, его слово было законом. Его мысль была остра, как бритва, его выцветшие глаза подмечали все.

Взяв карандаш и бумагу, Филби стал набрасывать первый черновик своего ответа.

Спустя четыре часа, незадолго до полуночи по лондонскому времени владелец апартаментов в Фонтеной-хаус в одиночестве вернулся в столицу. Это был высокий седовласый мужчина пятидесяти пяти лет запоминающейся внешности. Используя собственную пластиковую карточку, он въехал в подземный гараж и с чемоданом поднялся на лифте до восьмого этажа. Настроение у него было плохое.

Поссорившись с женой, он уехал из загородного дома ее брата, не пробыв там и дня из трех запланированных. Его угловатой и любящей верховую езду жене нравилась сельская жизнь в той же степени, в какой он эту жизнь ненавидел. Она с удовольствием бродила по унылым болотам Йоркшира, в то время как он сидел дома с ее братом-герцогом (десятым в роду), что было просто невыносимо.

Хозяин апартаментов высоко ценил мужскую нравственность, а брат жены грешил с собратьями по полу.

Новогодний ужин стал для него настоящим кошмаром: его окружали друзья жены, которые без конца говорили о стрельбе, рыбалке и охоте. Все это сопровождалось визгливым смехом герцога и его слишком миловидных приятелей. В то утро он что-то неосторожно сказал жене, она взорвалась.

В результате было решено, что после чая он один вернется домой, а она может оставаться за городом, сколько захочет, хоть целый месяц.

Он вошел в прихожую квартиры и остановился. Система сигнализации должна издавать короткие гудки, пока хозяин ее не отключит. «Черт возьми, наверное, опять сломалась», – подумал он и, открыв гардероб, выключил систему своим ключом. Войдя в гостиную и включив свет, он замер, как вкопанный. Он стоял в холле и глядел широко раскрытыми от ужаса глазами на представшую перед ним картину. Мокрые пятна на ковре уже успели высохнуть, телевизор не был включен. Его внимание мгновенно привлекли развороченная стена и распахнутые дверцы сейфа. Быстро подойдя к сейфу, он взглянул во внутрь. Сомнений не было: бриллианты похищены. Он огляделся вокруг, увидел собственные вещи, разбросанные у камина, ковер, приподнятый с краев вдоль стен. Бледный как полотно, он упал во второе кресло. «О, боже!» – выдохнул он. Этот хаос, казалось, парализовал его, и следующие десять минут он оставался в кресле, тяжело дыша и тупо уставившись перед собой.

Наконец встал и подошел к телефону. Дрожащим пальцем начал крутить диск. На другом конце раздавались равномерные гудки, никто не брал трубку.

Около одиннадцати часов следующего утра Джон Престон шел по Курзон-стрит к штаб-квартире ведомства, в котором он работал. Оно находилось возле ресторана «Мирабелль», где мало кто из его коллег мог позволить себе пообедать.

Для большинства служащих пятницу сделали выходным днем, продлив таким образом новогодние праздники с четверга до воскресенья.

Но Брайан Харкорт-Смит специально попросил его прийти. Он и явился, догадываясь, о чем будет беседовать с ним заместитель начальника МИ-5.

Джон Пристон начал работать в МИ-5 в 1981 году. Из прошедших пяти лет три он проработал в отделе F-1, который занимался наблюдением за экстремистскими политическими организациями левого и правого толка, их изучением и внедрением в него агентов. Два года он возглавлял отделение D отдела F-1, следившее за крайне левыми в британской лейбористской партии. Две недели назад он сдал свой доклад – плод личного расследования и теперь был весьма удивлен, что его так быстро прочли и проанализировали.

Он вошел в проходную, здесь у него проверили удостоверение, уточнили в секретариате, внесен ли он в список посетителей, и разрешили подняться наверх.

Он сожалел, что не сможет лично встретиться с шефом сэром Бернардом Хеммингсом. Ни для кого в МИ-5 не секрет, что старик болен и редко бывает на службе. В его отсутствие оперативное руководство ведомством осуществлял честолюбивый заместитель, что отнюдь не радовало ветеранов контрразведки.

Сэр Бернард прошел всю служебную лестницу МИ-5 снизу доверху. Он умел достичь взаимопонимания с людьми, которые вели наружное наблюдение за подозрительными лицами, следили за иностранными резидентами, внедрялись в подрывные организации. Харкорт-Смит имел превосходное университетское образование, прежде возглавлял различные подразделения, неуклонно продвигаясь все выше и выше по служебной лестнице.

Одетый как обычно с иголочки, он тепло приветствовал Престона в своем кабинете. Ходили слухи, что такой прием был признаком предстоящего увольнения. Харкорт-Смит сидел за столом. Перед ним лежал доклад Престона.

– Так вот, Джон, насчет твоего доклада. Я к нему отнесся, как и ко всей твоей работе, с предельной серьезностью.

– Спасибо, – ответил Престон.

– Настолько серьезно, что я даже отдал ему часть праздников, проведя их здесь, в кабинете, перечитывал и много думал.

Престон решил на этот раз лучше промолчать.

– Он, как бы получше выразиться, довольно радикальный… без тормозов. Но вопрос, который я должен себе задать, прежде чем ведомство начнет разработку политики по материалам доклада – насколько они достоверны? Можно ли их проверить? Вот о чем меня спросят прежде всего.

– Послушай, Брайан, я работал два года над ним. Мои люди внедрились надежно. Факты, если я их здесь называю фактами, достоверны.

– О, Джон, я не ставлю под сомнение твои факты. Но что касается выводов, сделанных на их основе…

– Они основаны на логике, – сказал Престон.

– Прекрасная наука – логика. Я когда-то изучал ее, – продолжил Харкорт-Смит, – но не всегда доказательна, не так ли? Вот, например, здесь, – он нашел строчку в докладе и провел вдоль нее пальцем, – МБР. Экстремистская организация, не так ли?

– Да, Брайан, они – экстремисты.

– Не сомневаюсь. Но неплохо было бы приложить сюда копию досье на МБР.

– Насколько мне известно, ничего документального за ними нет. Есть лишь намерения, серьезные намерения определенных людей.

Харкорт-Смит с сожалением прицокнул языком.

– Намерения, – сказал он так, как будто это слово его заинтриговало. – Да, намерения. Но видишь ли, Джон, в этой стране многие люди имеют намерения, далеко не все из них благие. Мы не можем предлагать меры, контрмеры, вырабатывать политику только на основе чьих-то намерений.

Престон собирался что-то возразить, но Харкорт-Смит, встав из-за стола, что означало: беседа закончена, продолжил:

– Слушай, Джон, оставь его у меня на некоторое время. Мне надо еще подумать, кое-что перепроверить, прежде чем решу, куда его лучше направить. Кстати, как тебе нравится работа в F-1 (D)?

– Очень нравится, – ответил Престон, тоже вставая.

– Возможно, я смогу предложить работу, которая тебе понравится больше, – сказал Харкорт-Смит.

Когда Престон вышел, Харкорт-Смит еще несколько минут смотрел на дверь. Он был в раздумье.

Просто выбросить доклад, который он лично считал компрометирующим и который может когда-нибудь стать просто опасным, было невозможно. Доклад был официально передан ему начальником отделения, на нем был регистрационный номер. Он долго и мучительно думал. Затем взял ручку с красными чернилами и что-то написал на титульном листе доклада Престона. Он нажал звонок.

– Мейбл, – сказал он, когда его секретарша вошла, – пожалуйста, отнесите это в архив лично. Прямо сейчас.

Девушка взглянула на обложку папки. Наискосок было написано два слова «Дело закрыто», под которыми стояла подпись Харкорта-Смита. Отчет должен был быть похоронен в архиве.

Глава 2

Лишь 4 января, в воскресенье, владельцу апартаментов в Фонтеной-хаус удалось дозвониться по номеру, который он набирал ежечасно в течение трех суток. Разговор, когда он состоялся, был кратким. Менее чем через час, перед обедом, он ждал условленной встречи в холле отеля в Вест-Энде.